Братья: Кирилл и Мефодий - Воскобойников Валерий Михайлович. Страница 6

— Всякий, кто нарушил постановление эпарха, заслуживает плетей, но это вовсе не значит, что… — говорил другой.

— Что это за люди? — спросил Константин.

Андрей презрительно махнул рукой.

— Это адвокаты, показывают свое искусство, ждут, не наймет ли их кто вести судебное дело… А вот здесь, господин, — Андрей указал на ряд домов вдоль улицы, — есть тоже интересное для тебя. Здесь работают каллиграфы, переписчики книг.

Сейчас, в жару, окна и двери мастерских — эргастерий были открыты и можно было стать рядом с каллиграфом и смотреть, как он, обмакнув острое гусиное перо в рог, наполненный чернилами, вырисовывает букву за буквой. Потом берет другое перо, павлинье, отточенное иначе, и выводит на полях цветными чернилами кораблик, голубые волны и золотые солнечные лучи. Это казалось чудом: только что был пустой лист, и вот уже буквы, говорящие о радости, нечаянной встрече или о горе и потере близкого человека.

В детстве Константин писал пером на пергамене, но чернила были другие — расплывались от влаги. Потом в Солунь перебрался ремесленник, умевший делать чернила из сока дубовых орешков, они не смывались водой, их можно было лишь соскоблить острым ножом.

Когда они отошли от эргастерий, Андрей спросил:

— Почему так — греческие книги есть, латинские — есть, даже у арабов свои книги, а у славян нету. Почему бог не дал славянам книгу?

Константин и сам не знал почему. Нечего ему было ответить.

На главной улице, Месе, как и вчера, было людно.

Армяне, персы, славяне, итальянцы, евреи, арабы работали в лавочках, торговались у прилавков, стояли, подперев стены, и разглядывали прохожих.

Отражая яркие лучи, ослепляли глаза изделия ювелиров.

Потом пошли свечные лавки. Хозяева на глазах у прохожих из обломков свечей отливали новые.

Бородатый старик с повязкой на левом глазу выдувал из раскаленного стекла сосуды. Вокруг стояли зеваки. Один сосуд лопнул, и осколок угодил какому-то неосторожному в щеку.

Иногда толпа посреди улицы расступалась. Верхом на конях в окружении свиты проезжали важные сановники, в окружении прислужниц проехала богато одетая женщина.

— Жена эпарха, градоначальника нашего, — узнал Андрей, — в монастырь на богомолье едет.

Он помахал одной из прислужниц рукой, и та, чуть отстав, ему ответила.

Сначала Константин не понял, что за люди лежат между мраморных колонн, под прекрасными статуями. Одетые в грязные лохмотья, они тянули руки к проходящим мимо и умоляли о помощи.

— Больные, — объяснил Андрей, — съехались отовсюду, надеются, что их тут вылечат… Господин, позволь обратиться к тебе с просьбой? Зайдем к моему отцу. Мне редко удается навестить его.

Они свернули на боковую улицу. Даже сейчас, в разгар дня, здесь были сумерки и стоял удушливый запах, от которого кружилась голова. Здесь жил мастеровой люд Константинополя — плотники, каменщики, красильщики шелка.

Наконец они дошли до булочной, которой владел отец Андрея.

— Эй, отец, это мой новый господин, он тоже из Солуни, как и ты! — закричал Андрей уже издалека.

Отец в это время отпускал два хлеба пожилому мужчине.

— Отец, дай нам воды, господин измучился, пока мы дошли!

— Да не покинет радость тебя, молодой господин! Как хорошо, что ты осчастливил мой дом своим приходом! — поздоровался отец. Потом он повернулся к сыну. — Вода у нас свежая, на обычном месте. Да не из общей посуды дай юному господину попить, а из отдельной — для хорошего гостя.

Пожилой покупатель не уходил. Он недовольно топтался, разглядывая хлеб, кряхтел, а потом спросил:

— Что, сегодня снова хлеб у тебя полегчал?

— Можно подумать, это от меня зависит, — возмутился отец Андрея. — Словно ты не знаешь: каждое утро эпарх сообщает, в какой форме выпекать хлеба. И все булочники города пекут хлеб именно в такой форме. Сегодня ты за три обола получаешь средний хлебец, дней через десять за те же три обола получишь другой. А привезут зерно из Фракии, и ты за свои три обола получишь вот такой хлеб! — Отец Андрея показал, какой это будет огромный хлеб.

— А где братья, мама? — спросил Андрей.

— Братья зерно мелют, мама у себя.

— Зайдем, господин, посмотришь, как мы живем.

Андрей провел Константина в заднюю комнату. Здесь было прохладнее.

У стены на низенькой скамейке за прялкой сидела пожилая женщина.

— Мама, это мой новый господин, он из Солуни вчера приехал…

Женщина сразу заулыбалась, встала.

— Проходите, проходите, дорогие! Я как раз думала о тебе, сон мне снился сегодня; идешь ты счастливый, поешь. Я думаю, что за счастье у тебя такое? А это, оказывается, новый господин у тебя. Какой молодой!

Константин смущенно стоял у дверей.

— А у нас неприятность — мы опять задолжали две номисмы, даже зеленщик сегодня ничего мне не дал.

Константин достал кошелек и протянул Андрею три золотые монеты.

— Я хочу помочь вам.

Андрей взял было с радостью монеты, потом посмотрел на них и решительно вернул назад.

— Нет, господин, спасибо. Я и так понял, что ты добрый, но у нас свои нужды, у тебя свои.

— Возьми, я прошу!

— Что ж, я возьму одну номисму, она поможет нам. Но только в долг. А после нового урожая мы вернем тебе полторы. Мы честные люди и долги отдавать умеем.

В комнату вошел отец Андрея.

— Помоги-ка мне мешки передвинуть, — попросил он.

— Господин, я пока отцу помогу, а ты иди потихоньку по улице прямо, я догоню.

Константин вновь вышел на узкую улицу и пошел не спеша. Он дошел уже до площади, но Андрей все не догонял его.

И тут он увидел новую толпу. Посередине приплясывал юродивый в грязном плаще, надетом на голое тело.

Вокруг него веселились уличные мальчишки, нищие. Они поддразнивали его, кидались мелкими комьями земли.

Константин хотел посторониться, но юродивый вдруг нацелился прямо на него.

— Подай на зубок в голодный роток! — И он протянул к лицу Константина грязную, в язвах и ссадинах руку.

Константина окружили со всех сторон нищие. Здесь были и старики, и молодые парни.

— И мне подай!

— И мне тоже подай, господин молодой!

— Подай! Подай! — кричали они и тянули за одежду.

Один встал перед Константином на колени, другой стал хватать за руки, третий потянулся к кошельку.

Все они смотрели в лицо Константину, показывали свои заплаты, дыры на одежде, язвы на теле.

— Я сейчас, сейчас. — Константин торопливо раскрыл кошелек. — Только я не все могу отдать. Я те, что мои, отдам.

— Мне дай! Мне! — закричали нищие.

К ним бежали по улице новые зеваки и новые нищие.

Мужчина, стоящий перед Константином на коленях, выхватил кошелек с деньгами, передал другому, тот следующему, и кошелек исчез в толпе.

— Еще дай! Еще! — Мужчина не поднимался с коленей.

— У меня нет больше. И там, в кошельке, лишь часть моих денег, остальные мне логофет Феоктист дал…

— А на груди под одеждами небось другой кошелек?.. — Мужчина хватался руками за одежду Константина. Руки его тряслись, но глаза смотрели холодно и жестко.

Константин испугался этого взгляда и попятился.

— Дай еще! Помоги голодным и болящим! — Мужчина, не поднимаясь с коленей, вновь придвинулся к нему.

И тут Константин услышал зычный голос:

— Чего пристали к господину, патриаршьи дети!

Константин обернулся и увидел рослого парня, который вчера шел за ним по дороге к городу. Парень тоже узнал его.

— Да ведь и господин знакомый! — Он оглядел нищих и весело добавил: — Никак остригли тебя столичные жители?

Он двинулся в толпу, схватил тощего сморщенного человечка за руку, и Константин снова увидел свой кошелек.

Парень взял кошелек, пересчитал деньги и удивленно покачал головой.

— С такими деньгами, господин, в одиночку по городу не ходят. А вам, — он снова повернулся к нищим, — мало пятидесяти оболов, что дали в церкви? Да на это до вечера веселиться можно. Плотники в три раза меньше зарабатывают. Увидели господина молодого да слабого…