Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982) - Велтистов Евгений Серафимович. Страница 22

— Как и во всякой гостинице — ресторан.

— Ах да, ресторан «Джони» на девяносто пятом этаже. Вы не могли бы со мной сегодня пообедать?

— С удовольствием. Хотя…

Старина Боби приложил палец к губам, молча показал на машинописное послание, на часы, давая понять, что детали не должны знать даже его сотрудники.

Глава тринадцатая

В тот день ничего примечательного не случил ось. В основном меня мучили звонки.

Днем вызывал по телефону сенатор Уилли, спрашивал, чем может помочь. Большой Джон не интересовал его, как всякий другой дом, засоряющий землю. Я поблагодарил сенатора за личную заботу, не забывая, что его тоже подслушивают.

Звонили в основном журналисты, интересовались, что нового. Я отвечал, что съел второй завтрак, что Большой Джон стоит на месте, и обещал сообщить, если что-либо произойдет (о втором конверте террористов, разумеется, в разговоре не упоминал). Дважды выходила на связь лондонская контора «Всемирных новостей»; я отвечал редакторам уклончиво и неопределенно.

Пришел телекс за подписью Томаса Бака с предложением полмиллиона долларов за исключительные права на мою съемку в небоскребе. В отсутствии коммерческой интуиции Бака не упрекнешь; я бросил телеграмму в корзину.

Наконец прорвался сам сэр Крис из Лондона.

— Как там у вас погода, Бари? — кричал он из своего кабинета на Флит-стрит.

— Льет как из ведра.

— И у нас мало приятного: туман и сырость. Вы в Большом Джоне, Бари?

— Да.

— Где ваш репортаж?

— О шаре? Я давно послал…

— Да нет, Бари. Шар — вчерашний день. Он исчез в зоне шторма… Я имею в виду террористов…

Я объяснил генеральному директору, что пока ничего особенного нет, я накапливаю материал и надеюсь сделать специальный выпуск, так как видеозапись будет только у меня. Последнее сообщение явно обрадовало сэра Криса. Однако он поморщился, едва я упомянул вскользь о предложении Бака.

— Надеюсь, вы послали его к чертям? — проворчал он. — Придется и нам подумать о дополнительном гонораре… Желаю солнечной погоды, Бари! — Крис, видимо, предполагал, что в солнечный день террористов снимать приятнее.

Две фигуры в черных кожаных костюмах стояли у меня перед глазами. Нэш подтвердил, что связь с шаром прервалась. В район, откуда поступил последний сигнал, вылетали два истребителя и обнаружили сильную бурю с молниями над штормовыми волнами. Газетный магнат сам находится возле радиопередатчика… Зачем они выбрали для свадебного путешествия именно шар, а не самолет или корабль? Об этом, возможно, никто уже не узнает… Впрочем, мир привык к печальным финалам таких путешествий. Были даже чудаки, которые пытались совершить кругосветное путешествие на шаре. Они исчезли…

В небоскребе меня узнавал каждый встречный. Люди подмигивали, улыбались, шутили, но в глубине устремленных на меня глаз чувствовалась тревога. Я их понимал. Некоторые провели здесь многие годы, почти не выходили на улицу, забыли о шуме, гари, толчее большого города. Они наблюдали его странную тесную жизнь в бинокли и подзорные трубы со своей величественной высоты. У них все было совсем другое: свежий воздух, великолепные восходы и закаты, самолеты и тучи в широких окнах, конторы и развлечения в нескольких минутах езды на лифте. Сейчас далекая земля представлялась опасной: оттуда проникли чужие и грозились разрушить одним нажатием кнопки все привычное. Жители Большого Джона знали о прежних взрывах «Адской кнопки»: дневные выпуски газет были наводнены фотографиями разрушений.

Я отвечал всем обычной фразой: «Сегодня катастрофы не будет», — и это была чистая правда: сегодня — нет!

На спортивной площадке сорокового этажа мальчишки запускали модели самолетов. Я сел на скамью рядом со старой американкой. Она, как и я, наблюдала запуск стандартных игрушек. В руках у мальчишек — пульт управления. Нажата кнопка — взревели маленькие моторы. Вторая — разбег машин по площадке, подъем вверх. И вот начинается веселая чехарда в воздухе больших серебристых стрекоз.

— Мистер Бари, вы не считаете, что в мире стало слишком много игрушек? — спросила меня не очень любезно соседка.

— Что вы имеете в виду, мэм?

— Да хотя бы эти самолеты…

— У вас, наверное, здесь внук?

— Правнук… Я имею в виду, что он слишком бездумно управляет самолетом, не зная его назначения.

Стрекозы выделывали над нашими головами фигуры высшего пилотажа.

— Но они берут пример со взрослых, которые то и дело включают и выключают автоматы.

— Поймите меня правильно, мистер Бари, — дама повернулась ко мне, белозубо улыбнулась, — я не против разумной игры… Но нельзя ли объяснить тем людям, — она подчеркнула два последних слова, — что они играют со страшной игрушкой.

Неожиданно она встала, решительно пересекла ковровую дорожку, села на скамью напротив.

Я и не заметил, как на нашу скамейку взгромоздился негр. Сел, как садятся нарочито негры в присутствии белых: на спинку скамьи, спиной к нам. Штаны и ботинки — белые, носки — красные, рубашка — черная с закатанными рукавами.

Моя собеседница напоминала взъерошенную ворону.

Я спросил:

— Сэр, вы не могли бы сидеть, как все другие? — И прибавил: — Вы прервали разговор.

Негр мгновенно очутился в нормальной позе.

— Только ради вас, мистер Бари! Кого-то он мне напомнил.

— Извините, что помешал.

Он ушел, небрежно махнув рукой. На тыльной стороне руки я заметил наколку — букву «Н».

— Ниггер! Хам!

Дама стрельнула злым шепотом в спину цветного — обычным американским способом. Спина чуть дрогнула, но негр не остановился — ушел танцующим шагом.

— Терпеть не могу ниггеров! — Моя собеседница снова пересела ко мне.

Однако не это было самое важное. «Н»! «Э-н»… «Э-н-н»!

Одна лишь буква…

И сразу всплыла в памяти давняя история: «Н» — «Нет!» — «Нонни»…

Интересно устроена журналистская память. Как огромное, хаотически перемешанное досье фактов. Что-то видел, что-то слышал, что-то читал. И моментально забываешь лишнее: жизнь идет вперед, событий слишком много. Однако нужная информация возникает в острых ситуациях, когда напряженно работают мозг, чувства, вся сложная человеческая система.

Я вспомнил про букву алфавита и… закона.

Это была типичная для Америки история. В небольшом курортно-пляжном городке штата Флорида разгоняли демонстрацию негров. Действовали привычными методами. И вдруг полицейский застрелил мальчишку по имени Нонни.

Нонни, вернувшись из школы, играл с приятелем в бейсбол. Он постепенно выигрывал, как может выигрывать каждый чемпион класса. Но мать соперника чересчур волновалась: ее сын задерживался на обед. Она дважды заходила на бейсбольную площадку, разделявшую дома соседей, а потом позвонила в полицейский участок с жалобой на черномазого, который разрушает авторитет родителей у ее белого сына.

К площадке подкатила патрульная машина. Полицейский знал, кого надо наказать. Он выстрелил в негритенка. Точно между глаз. И уехал.

Черная Америка взорвалась. Сначала в том курортном городке, позже, когда суд оправдал полицейского-убийцу, по всей стране. Негры вышли на улицы, и это показалось белым страшно. Демонстрантов приводили в чувство, сбивая с ног из брандсбойтов, усмиряли газовыми гранатами, одиночек пристреливали. Звенели стекла, пылали машины, дома смотрели пустыми глазницами. Губернаторы вызывали на помощь национальную гвардию. Негритянские кварталы лежали в руинах. Газеты день ото дня умножали цифры — число убитых, раненых, арестованных. Я прекрасно помню все это.

Целое лето пылал гнев инакомыслящих. «Нет!» — писали они на стенах особняков. «Нет!» — на дорогих кадиллаках. «Нет!» — на статуе Свободы. И белые боялись прикасаться ко всему, где была начертана первая буква имени убитого парнишки. Они вызывали полицейских, а те привычно, если был хоть малейший повод, стреляли. Так случается время от времени в Америке. Неужели татуировка на руке у цветного имеет отношение к этой истории? Нет, чистое совпадение. Давно отбушевало то «жаркое лето», и весь мир наверняка забыл беднягу Нонни. Только журналистская память способна выхватывать из прошлого конкретные детали.