Три горы над Славутичем - Хотимский Борис Исаакович. Страница 13

Разве что, как сейчас вот, прервется бег твоей мысли двумя увиденными косулями, которые сами прервали свой бег и остановились на дне яра у лесного ручья — напиться. Одна пьет, другая сторожко озирается.

Заприметив косуль, Хорив тотчас перестает любоваться цветами и слушать птиц. Теперь он как в бою: не останавливая коня, только чуть придержав, срывает с плеча через голову рогатый антский лук, вмиг выдергивает из колчана и накладывает стрелу, натягивает до упора тетиву и тут же, немедля, отпускает. Лети, стрела, куда глаз да рука послали! А косули уже почуяли беду, обе перестали пить, подняли темноносые глазастые мордочки, тревожно наставив уши. Одна метнулась в кусты, другая не успела. Лишь подпрыгнула на месте и тут же свалилась, обломив вонзившуюся в шею стрелу, забила быстро-быстро тонкими ногами… И утихла, уже не видя остановленными открытыми глазами, как подошел спешившийся охотник и вытащил блеснувший нож — добить…

Взвалив косулю на холку крепкого конька, Хорив неторопливо двинулся далее по троне — в глубь бора. Дубы и липы, клены и ясени здесь более не встречались, не видно было даже берез. Вокруг рыжели стволы одних только сосен, окруженные молодым подростом, высоко в ветвях скакали векши, роняя недолущенные шишки, да носились с места на место, попискивая тоненько, стайки синиц.

Хорив пересек еще два яра; привычный конь осторожно спускался по их заросшим склонам, переходил вброд мелкие речки и в несколько сильных рывков выносил всадника с добычей снова наверх. Тропа поднималась все круче, круче и внезапно уперлась в густой кустарник, за которым виднелся горб, весь в проступивших камнях.

Он никогда еще не бывал здесь. И не тотчас приметил, что тропа, до предела сузившись, продолжается в кустах. Приметив, спешился, поправил сползающую косулю и пошел в кусты по едва видимой тропе, ведя за собой коня в поводу. На всякий случай изготовил меч.

Пройдя кустарником, очутился у самого горба и прямо перед собой узрел пещеру. И огонек в ее глубине. Над входом — белый череп тура с невиданно размашистыми рогами. У входа — два гладких камня, черный и желтый. Тут что-то заслонило огонек и, светлея, появилось вблизи, выбираясь из пещеры.

Теперь перед Хоривом стоял, выпрямившись, высокий худой старик, весь в белом до пят, белые поредевшие кудри до прямых костлявых плеч, белая борода едва не до колен. Скорбные брови, как заснеженная двускатная кровля, а из-под них — светлые до белизны глаза с черными точками зрачков, спокойно-приветливые, все видящие в тебе и все в тебе разумеющие.

— Белый Волхв?! — воскликнул, не удержавшись, Хорив, изумленный внезапной встречей с самым прославленным на Горах вещуном. — Здоров будь, Белый Волхв!

— Здоров будь и ты, Хорив.

Охотник снял с коня косулю и положил к ногам старика. Но тот лишь повел белокудрой головой из стороны в сторону:

— Благодарствую, оставь себе. Мы, волхвы, свое едим. А ты привяжи коня да прикрой свою добычу хворостом, вон куча лежит, бери оттуда. И входи ко мне.

Привязав коня к ближайшему дереву и забросав косулю хворостом, Хорив, нагнувшись, проследовал вслед за волхвом в пещеру, которая внутри оказалась обширнее, нежели можно было предположить по размерам входа.

Воткнутые в глазницы конского черепа, горели две восковые свечи, скупо освещая все вокруг и чуть чадя, однако дым тут же вытягивало куда-то к невидимому отверстию в своде. Виднелись несколько широких колод, будто вросшие ошкуренные пни; на стенах висели связки сушеных трав, у стен стояли разновеликие горшки, без узоров, с деревянными крышками; в глубине угадывалось ложе — долгое возвышение, устланное сеном и прикрытое белым плащом, на котором лежали гусли. В самой глубине то вспыхивали, то гасли два круглых глаза — неведомо чьи. А где предел той пещеры, невозможно было угадать.

И еще — светлел в полумраке чей-то великий череп, с полбыка, каждая глазница — с голову человечью, а прямо из челюстей — два круто загнутых рога непомерной долготы.

— Что за великан был? — полюбопытствовал гость.

— То зверь, не человек, — охотно пояснил хозяин. — Жили здесь когда-то мохнатые звери-великаны, с рукой вместо носа и с рогами вместо зубов. Давным-давно они жили. И племена здешние на них охотились… А ты садись, вон любую колоду выбирай. И отведай наших яств, не побрезгуй.

Он угостил Хорива лесной ягодой и свежим сладким медом, без хмеля.

Раздалось беспокойное жужжание — это в пещеру влетела с воли заблудившаяся пчелка. И все никак не могла найти обратный выход, хотя он был прямо перед ней. Экая бестолковая!

— Иди, иди, милая, — ласково обратился в ней волхв. — Иди к своим, торопись, заждались тебя там.

Но пчелка все с тем же беспокойным жужжанием все толкалась и толкалась в стену, совсем рядом с выходом. Тогда волхв невидимо скорым взмахом поймал ее в недожатый кулак и выпустил.

— Лети, милая!

Хорив изумленно покачал головой, спросил:

— Не ужалила?

— Для чего ей жалить меня? Она ведь, ежели кого ужалит, тотчас погибнет. Оса, та не гибнет. Пчела — другое дело: вонзит свое жало, а вытащить не может. И оставляет, вместе с потрохами своими. Тут ей и погибель. Только один раз единственный ужалить может, на том и жизнь ее кончается. Потому жалить без нужды ей ни к чему. Жалит только с перепугу или когда деваться некуда.

Хорива изумляло, откуда старик так много ведает — и про пчел и про людей. А тот, будто угадав его мысли, заметил:

— Поживи с мое, приглядись ко всему да не ленись поразмыслить над увиденным. Тоже немало ведать будешь. Побудь подольше среди деревьев и зверей да приглядывайся к ним без корысти, лучше узнаешь их, лучше поймешь. То же и среди людей живя…

Беседа их продолжалась. И доставляла Хориву какую-то не испытанную прежде тревожную радость. Он спросил то, что желал спросить: не страшится ли старик вот так, один-одинешенек, жить в далекой пещере, бродить в одиночку по лесу, без оружия. Долго ли обидеть такого?

— А кто меня обидит, Хорив? Сам посуди. Зверь меня не тронет…

— Отчего же не тронет?

— А оттого, что я в нем добычи не вижу, и он во мне не чует добытчика. Я к зверю — как к своему брату. И он ко мне — как к брату.

— Ну ладно, — согласился Хорив. — Зверь не тронет. А человек?

— Что мне человек навредить может? Я и человеку не враг. И ежели кто, от невеликого разуму, дерзнет обидеть, то никакого прибытку от меня не получит, а себе только беду накличет.

— Если разум невелик, то и обидит, сам своей выгоды не разумея. Мало ли какие люди в лесу встречаются.

Волхв поглядел, все улыбаясь. Помолчал. Наконец промолвил:

— Ну, коли так уж… В случае чего… так у меня на такой редкий случай своя дружина имеется, свои гридни верные. Не хуже, чем у Кия, брата твоего.

Хорив вздернул брови, вытаращился.

— Шутишь, что ли?

— Шучу? Нет, милый, не шучу! Посиди-ка здесь, не выходи, пока не ворочусь я. Что бы ни было, что бы ни увидел и ни услышал — ни с места!

С этими словами старик вышел из пещеры, оставив гостя в полнейшем недоумении.

Вдруг Хорив вздрогнул и насторожился: где-то рядом, неподалеку от входа, только снаружи, раздался протяжно-тоскливый вой, будто саму смерть призывающий. Затем все стихло, и вскоре издалека донесся в ответ хор знакомых каждому анту зловещих волчьих голосов. На всякий случай Хорив изготовил меч, но помнил наказ волхва и не двигался с места.

— Ну, как?

Услыхав волхва у себя за спиной, Хорив крутанулся на месте и узрел его. Старик явно прошел другим ходом! Теперь стоял, белея в полумраке, посмеивался.

— Ну, как? Слыхал ли, как я со своей дружинушкой словом перемолвился? Славные гридни, и поют душевно так. А в случае чего — выручат.

— Успеешь ли позвать?

— Можно и не звать. Они всегда ведают, где и что в лесу делается. Где я, когда и с кем, что со мной — все ведают. Оборонят, ежели что.

— А доводилось?

— Всякое бывало на моем веку, — ответил уклончиво волхв, вздохнул и задумался, припоминая былое. Затем спохватился: — Ладно, Хорив, будет с тебя на сегодня. Иди, милый, а то не успеешь засветло. Пойдем, провожу тебя. Добычу свою не забудь…