Подземный флот маркшейдера Вольфа - Смирнов Сергей Анатольевич. Страница 2

Сам папаня потом, несколько лет спустя, когда повязывал первый настоящий галстук на Ките к школьному празднику, сказал ему: «Я при галстуке три раза в жизни был и буду. Первый раз на свадьбе – этого ты не видел. Второй раз – сам знаешь когда. А третий раз – это когда ты меня в последний раз увидишь, сам узнаешь когда, уже не маленький». Но не будем о грустном. Тогда мама цветы взяла и в вазу поставила, потом они с папаней долго о чем-то базарили, закрывшись наглухо, и бабушка к двери Кита не подпускала. О чем шептались, не шумя, родители, не важно, главное – результат: папа с мамой помирились, папа снова стал картины писать и почти ни-ни… ну, раз в месяц по чуть-чуть. Но на этот раз как раз совсем не вовремя. Киту не спалось…

То есть самое время было не в стенку папе стучать, а встать с постели, пойти, открыть дверь в папанину «студию» и сурово сказать, как маманя, «Если через пять минут…»

Вставать, конечно, очень не хотелось. Кит откинул одеяло и решил еще немного полежать, чтобы немного замерзнуть и еще сильнее разозлиться – тогда легче будет что-то сделать: или встать и пойти, или накрыться с головой и потерпеть – может, папаню надолго не хватит.

Он лежал, то ли прикрыв глаза, то ли приоткрыв – понять в темноте было трудно, – слушал древнюю скрипучую песню про «последний рейс моряка» и желал этому моряку сгинуть навсегда со своим «Титаником»… и вдруг почудилось ему, будто в темноте перед ним стали разлетаться звездочки. Кит раскрыл глаза пошире – а звездочек только больше увиделось, и разлетались они все быстрее. Точь-в точь как на допотопном компьютерном скринсейвере «сквозь вселенную».

Не успел Кит потрясти головой, чтобы вытрясти из нее этот въевшийся в мозги скринсейвер, как прямо перед ним вся темная стена пошла радужными волнами, и между стеной и кроватью, где не то что встать, но даже ногу просунуть больно, вдруг появился, типа, призрак. «Типа» - потому что совсем не прозрачный и на вид настоящий живой человек. Это был пацан немного постарше Кита, одетый, как невыносимый пижон. В сером клетчатом костюме, в ослепительно белой рубашке, при узком черном галстуке и даже со сверкающей заколкой в нем. Лицо у него было такое, правильное и взрослое, на какое девчонки смотрят… ну так вот смотрят, когда все сразу, как тупые дуры, становятся. Это называется «с обожанием».

Кит лежал и смотрел, то ли открыв рот, то ли не открыв – он не запомнил как.

Пижонский пацан тоже смотрел на Кита, но как будто увидел его перед собой не сразу, а когда увидел – как будто страшно удивился.

- Надо же, получился, наконец! – сказал он, этот пижон.

Кит успел обидеться в глубине души: получалось, что это получился он, Кит. С какого это…

А стильный, прямо-таки аристократический такой пацан повернулся в сторону и стал звать громко так – если бы не орал папанин граммофон, родители Кита наверняка бы услышали и удивились, почему из комнаты сына доносится чужой голос.

- Лизон, Лизон! У тебя всегда терпения не хватает. Смотри!

И тут стало происходить самое страшное. Рядом с этим пижонским пацаном взмахнула в воздухе человеческая рука в коричневой перчатке с длинным широким раструбом… представляете, одна, без тела! А потом в одно мгновение к руке образовалось все остальное. Всем остальным была… да, да, девчонка! Похоже, ровесница, Кита, а ростом на голову ниже первого призрака. Она была во всем кожаном, в такой явно дорогой и моднющей коричневой коже, в свитерке с высокой горловиной, а главное, на голове у нее был старинный, но по виду явно совсем новый летный шлем с большими пилотскими очками на лбу.

Девчонка выглядела очень занятой – будто ее только что отвлекли от очень важного дела и решили показать какую-то нестоящую фигню. Она посмотрела на Кита так же строго, как недавно маманя, заглянувшая в дверь… но, в отличие от мамани, вошла к Киту не через нормальную дверь, а через стену, и к тому же чего-то вдруг сильно смутилась… и даже, не сказав ни слова, снова исчезла, отступив назад, прямо в стену.

Но только успел Кит моргнуть, как девчонка-призрак появилась вновь. Она свела свои черные острые бровки, которые сразу запомнил и которых сразу забоялся Кит, и, словно отмахиваясь от него, Кита, хмыкнула:

- Это что, вот этот самый троглодит?!

- Элиз, он же, если и не видит нас, то может прекрасно слышать, - укорил моднющую девчонку стильный пацан. – Мы же слышим с тобой «Последний рейс» редкого баритона Барвинского из его дома... Значит, и он может слышать нас. И потом ты всегда спешишь с выводами, ты даже не присмотрелась.

Как же, не видел Кит этих наглых пришельцев! Видел еще как! Вот бы еще чем-нибудь запулить в них тяжелым, подумалось ему… Да все тело онемело, как чужое стало… Страх он и есть страх, даже если в мыслях ты еще смелый…

Девчонка чуть наклонилась вперед и сделала такое движение, будто собралась пойти прямо по кровати и разглядеть Кита поближе и сверху, как неизвестное, но, наверняка, злостное насекомое.

Кит дернулся, накинул на себя одеяло – и тут только похолодел до мозга костей. Он же вот так, в одних трусах, лежал перед не понятно как и откуда взявшимися в его комнате пришельцами! Перед этой явно злющей и ехидной, хоть и смазливой девчонкой! Хоть и призраком каким-то, которого в его комнате никак быть не может!

- Лизон, осторожней! Ты же сотрешь картинку раньше времени! - с тревогой предупредил аристократический пацан.

Киту стало еще страшнее… хотя, наверно, не страшнее, а – не по себее… Хотя так не говорят, но вернее не скажешь. Настоящего страха он вроде не чувствовал, не сознавал, как часто случается, когда люди сталкиваются с аномальными явлениями.

Девчонка, тем временем, пробормотала в ответ что-то не по-русски – похоже, по-французски - и развела руками. Аристократический пацан посмотрел на нее и очень по-взрослому сокрушенно покачал головой. А потом повернулся к Киту и, вздохнув, сказал:

- Все, кончается.

Вот тут Киту стало по-настоящему страшно – и он потянул одеяло на себя.

Уже потом, позже… полежав немного, он понял, чтО же кончалось - это за стеной кончалась песня про «последний рейс». Романс этот фигов…

Как только старая пластинка затихла, так вдруг сразу все призраки исчезли, разлетающиеся звездочки потухли – и в комнате снова стало совершенно темно и жутко тихо.

Но у Кита в глазах так и стояли очертания призраков. Нужно было моргнуть раз, другой, чтобы осталась совсем черная стена… а на ней - сейчас совсем не видный в темноте, большой постер – черный портрет Чужого почти в натуральную величину. Ну да, у одних ребят висят портреты любимых певцов или артистов, хоккеистов или супергероев, а у Кита был страшный Чужой… Ну, нравился ему этот монстр, бодрил. Они с Китом оба маялись одиночеством и написанной на их лицах бесчувственностью, в которой папа иногда упрекал сына… Он, Кит, и сам порой тяготился этой бесчувственностью, которая так не нравилась девчонкам, особенно Ленке Пономарёвой, которая… нет, о ней потом! Но ничего с собой поделать не мог. Они, девчонки, его даже одно время «киборгом» называли, после выхода очередного блокбастера про киборгов. Но это прозвище, слава Богу, не прижилось. К тому же он – не Кит, а Чужой – казался теперь совсем не страшным по сравнению с теми, кто только что его застил, хоть и были они похожи на обычных, пусть и пижонских землян.

Кит лежал, боясь пошевельнуться… А вы бы не боялись пошевельнуться? Даже если бы убедили себя, что все это так – почудилось, приснилось… Кит был в маму, умел рассуждать здраво, он даже был готов еще раз проверить, можно ли втиснуться в щель между кроватью и стеною… только пока не мог пошевелиться, чувствовал себя деревянным. И жутко замерзшим под теплым одеялом. Пару секунд ему даже хотелось позвать маму. Или папу. Но он эту детскую слабость пресек на корню и взял в себя в руки.

«Надо же, глюк! – сказал себе Кит. – Даже не нюхал ничего». Зомби иногда пытались его совратить. Сам их главарь, Дум-Думенко, раз-другой-третий пытался зазвать его в какой-нибудь из соседних подвалов или подъездов после уроков и всучить то какую-то капсулу, то аэрозоль с мешком: «Ну че ты сс… - толкал он дружелюбно Кита. – Полетай хоть разик. Увидишь, блин, без спецэффектов такое. Гарри Поттеру не снилось!» Но Кит не дурак крышу себе сносить и дурачком делаться, может, на всю жизнь. А тут вдруг нате, само – и без «колес», и без клея. Оставалось на своем опыте признать, что маманя права и недосыпы опасны для психики, особенно подростковой. Кит и признал, больше ему ничего не оставалось. И даже дал себе обещание целую неделю… ну, хотя бы три дня в играх не зависать… А то и правда, в дурку залететь можно. На смех тем же одноклассникам-зомби.