Миколка-паровоз (сборник) - Лыньков Михась. Страница 26

Да и сама победа над большевистской Россией стала казаться полковнику совсем близкой. Какой удобной колонией будет эта огромная территория для императорской Германии! Одного сырья — хоть завались: вот когда заработают полным ходом заводы и фабрики его отца, известного банкира Шлепкинбаха…

А церемониться с большевиками нечего. Придется расстрелять этих бунтовщиков, которые выступают против Германии, против великого кайзера! И правильно он поступил, отправив наиболее подозрительных в арестантский вагон: на станции надежная охрана. Ему же самому, полковнику Шлепкинбаху, остается только ждать достойной награды. Наверняка у него на груди появится новый крест — за твердую руку, за безошибочные приказы…

И полковник стал парить в самых розовых мечтах о недалеком своем будущем. А чтобы насладиться мечтами и отдохнуть в такой славный, солнечный денек от разных приказов, от допросов, от рапортов, вышел он к Днепру, поднялся на пристань, присел на скамейку и закурил. Насвистывал что-то потихоньку и поглядывал на речное раздолье, на дальние берега, на белоснежные облака, проплывавшие в голубом небе, на стаи белых голубей, которые кружились над пристанью. Залюбовался полковник и пароходом, что попыхивал сизым дымком, поднимаясь с низовьев Днепра.

Неподалеку от берега купались немецкие солдаты. В городском саду, раскинувшемся вдоль днепровской кручи, прогуливались с барышнями немецкие штабные офицеры. По мостовой громыхали сапогами, маршируя к своей батарее, артиллеристы.

Полковник сквозь легкую дремоту наблюдал за тем, как пристал пароход, как с него стали спускаться немецкие солдаты.

«Не иначе, как пополнение нашему гарнизону! В самый раз прибыло! — весело подумал полковник Шлепкинбах. — Теперь-то уж мы скрутим этих русских в бараний рог. Обязательно скрутим…»

И так ему было хорошо думать свои думы, что слова: «С нами бог!»— полковник промолвил вслух. Те самые слова, что носит на блестящей пряжке с кайзеровской короной каждый немецкий солдат.

И только это промолвил он: «С нами бог!»— как над самым его ухом негромко раздалось:

— А мы за вами, ваше благородие!

Оглянулся полковник и глазам своим не верит. Уж не померещилось ли ему?! Стоит перед ним человек: форма как форма, кресты и медали на месте, — но борода! Борода-то совсем не по форме, совсем не к месту! Скошена набок, несет от нее чесноком и квашеной капустой…

По секрету говоря, дед Астап и в самом деле только-только подкрепился: щей вдосталь нахлебался и отведал еще какого-то крепко начесноченного блюда. Так что запахи были самые натуральные. Да разве сообразить это полковнику! Потому-то и уставился он на деда Астапа как баран на новые ворота.

А времени у деда Астапа в обрез, не до шуток ему. Приставил он свой пистолет-«орудию» к полковничьему лбу и тихо, но решительно говорит:

— Так что, ваше благородие, прошу к нам на пароходик! Очень даже прошу!

Попробуй откажись от такого приглашения! И поднялся немецкий полковник в сопровождении деда-генерала на палубу. А вслед за ним, без лишнего шума, доставили туда и офицеров. Да не одних, а вместе с их барышнями, — чтобы не поднимать переполох в городе. Взяли и артиллеристов. Сняли батарею и перекатили на пароход. А дед Астап с Миколкой сколотили артиллерийскую прислугу и развернули орудия прямо на немецкий штаб.

Блестели на палубе и мокрые спины солдат-купальщиков, которых выудил из Днепра Миколка. Произошло это очень даже просто: собрал Миколка разложенную на берегу амуницию немецких солдат и отнес на борт партизанского броненосца. Увидели это солдаты, подумали, что воришка, выскочили из воды да вдогонку за пареньком в мундирчике. А тот уже на пароходе. Бегут купальщики на пароход, и только на палубу ступят — на них уже карабины наведены и раздаются приветливые голоса:

— Пожалуйте, пожалуйте! Чувствуйте себя как дома!

Полным-полно набилось гостей в кают-компании и на палубе.

Так без единого выстрела захватил отряд Семки-матроса много пленных с оружием, несколько пулеметов и целую артиллерийскую батарею.

И вдруг началась стрельба. Это часовой возле тюремных ворот поднял тревогу. И забегали вооруженные немцы вокруг штаба и тюрьмы. Показался на улице и кавалерийский отряд. Да поздно, последний пленный поднялся на палубу и проследовал в кают-компанию.

Бросились немецкие кавалеристы к пристани, где пришвартован был пароход, а навстречу им раздались дружные залпы. Рассыпался отряд, стал отступать. Завязалась упорная перестрелка. Как пальнули дед Астап и Миколка из всех пяти орудий, стекла в домах посыпались, а немецкий штаб окутало облаком дыма.

И все-таки надо было сниматься с причала и отваливать от пристани. В городе было много немецких воинских частей: силы неравные. Но партизан выручила неслыханная дерзость их внезапного налета. Немцы растерялись окончательно и никак не могли собраться с духом. Ведь партизаны захватили в плен добрую половину офицеров штаба. Так вот и проучили они немецких вояк. Своих людей из тюрьмы освободили, запас оружия пополнили, собственной артиллерией обзавелись да еще украли среди бела дня немецкого полковника.

Ну разве не прав был дед Астап, когда говорил, что Миколкин план почище наполеоновских будет!

Да только неполной была радость от этой небывалой победы. Не оказалось среди освобожденных из тюрьмы Миколкиного отца и еще троих большевиков. Стало известно, что утром перевели их на станцию и посадили в арестантский вагон, чтобы везти в губернский город и там судить военно-полевым судом.

Поручив деду Астапу командовать отрядом и всем пароходом, Семка-матрос, Миколка и еще десяток храбрецов спустили на воду лодку и неподалеку от города высадились на берег. Дождались ночи и направились на станцию. Надо было связаться с железнодорожниками и сообща вызволить узников.

Пароход с погашенными огнями поплыл по Днепру дальше.

А храбрецы добрались до станции и узнали печальную новость: они опоздали. На станции под парами стоял готовый к отправке паровоз. И в конце состава был прицеплен арестантский вагон. Охранялся он усиленным конвоем. И станция кишела немцами. Перепуганные происшествием на пристани, они принимали все меры предосторожности.

И решились партизаны на отчаянный поступок, чтобы непременно вызволить своих товарищей, не отдать их на лютую расправу немцам. Миколка подошел к паровозу и, заметив на нем знакомую бригаду, обо всем предупредил машиниста.

Партизаны ждали состав за выходными стрелками. Едва добежал до них Миколка, поезд тронулся с места. Был он смешанный, так называемый товаро-пассажирский. Впереди пассажирские вагоны, за ними — товарняк. Арестантский вагон — самый последний.

На станции было светло от фонарей, а за выходными стрелками — тьма хоть глаз выколи. Состав медленно двигался на стрелках, и Миколка, человек поднаторевший в железнодорожном деле, руководил посадкой отряда на поезд. Незаметно, друг за дружкой, все партизаны вспрыгнули на подножки товарных вагонов.

Поезд набирал ход. Сосредоточились партизаны на двух тормозных площадках, и никакому часовому не добраться сюда. Разве что по крышам вагонов, на полном ходу! Да и на крыши уже карабкались партизаны. И страшновато без привычки, да что поделаешь — надо! Народ подобрался не робкого десятка. Зажмуришь глаза и лезешь, словно бы на крышу родной хаты взбираешься. Правда, мчится та хата, не стоит на месте. Но как только поднимешься, уверенней себя чувствуешь и начинаешь ползти в хвост поезда, перепрыгиваешь с вагона на вагон, — ближе к арестантскому пробираешься.

Вот он уж совсем рядом. Через один товарный перемахни — и там ты! А двигаться дальше нельзя. На площадке вагона-тюрьмы ежатся на ветру часовые. Сделай шаг — на пулю наткнешься или под колеса свалишься.

Осторожно спустились партизаны на тормозную площадку товарного вагона. Поезд прибавил ход. Под гору идет легко. Налегают друг на друга вагоны, упираются буферами. И провисают между ними тяжелые крюки-сцепы. В самый раз было бы расцепить их! А когда пойдет поезд на подъем, с ними не управишься, ни за что не расцепишь натянутые крюки.