А с Алёшкой мы друзья - Мамлин Геннадий Семенович. Страница 14

— Так разве я знал, для чего он спрашивает меня? Людей подведём.

— Не подведём.

— Аккордеона-то у меня всё равно нет. И что ты командуешь всё?

— Вениамин! — послышалось из-за дома — Вениамин!

Алёша толкнул меня в бок, и я сообразил, что это зовут меня.

— Чего, дедушка?

— В сотах больше любишь или так?

— Так. Ну, погоди, Петухов, посчитаюсь я с тобой за всё, что по твоей милости за эти два дня пережил.

Степан Петрович принёс банку мёда и сказал, чтобы мы забирали её с собой. Не век же нашим зубам болеть.

— Так, значит, не подведите старика, поскольку понадеялся на меня сын, — говорил он, провожая нас до калитки. — Сегодня в семь у ворот.

— Не сомневайтесь, дедушка, — пообещал Алёша, — не подведём.

— И людям приятность, и вам без труда. Ну не забывайте старика. — Он пожал нам руки, хитро, прищурился и, опять, словно бы между прочим, спросил:

— Там ещё сын о посылочке написал, дескать посылаю тебе её вместе с письмом…

— По-по-посылочка? — захлопал глазами Алёша. — Ах, по-по-посылочка! Посылочка есть. А как же! Правда, Толя? Посылочка есть, Только мы это… забыли её захватить.

— А вы не волнуйтесь, — зло сказал я. — Он вам её завтра с утра принесёт.

Старик очень внимательно посмотрел на меня и ласково ответил:

— А я и не волнуюсь. Только почему же он?

Вместе приходите, нравитесь вы мне. Ну, счастливого пути…

По дороге в лагерь, проходя через лес, я вспомнил поговорку, в которой всё было про нас и всё было правдой: «Чем дальше в лес, тем больше дров».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Домой мы вернулись уже после обеда. Весь лагерь спал. Только один мальчишка суетился на берегу. Он швырял в воду комья земли и выкрикивал: «По левому борту глубинными бомбами огонь!.. По правому борту глубинными бомбами огонь!» Это был один из братьев Рыжковых, тех самых, что считались самыми отъявленными фантазёрами на нашем дворе. Митя был на год старше своего брата Кости, но считался младшим, потому что Костя был заводилой. Я не привык видеть их по отдельности, они, как сиамские близнецы, всегда были вместе. Они до того были одним целым в моём представлении, что я путал их имена, хотя братья были совсем не похожи друг на друга: Митя был чёрным и упитанным, Костя — белобрысым и худым. Только по оттопыренным ушам и можно было догадаться о их родстве. И вот теперь, увидев знакомые уши, я принялся отыскивать глазами вторую пару ушей. А Митя всё швырял в воду комья земли и при помощи своей бурной фантазии называл это сбрасыванием глубинных бомб.

— Вижу масляные круги, — доложил он сам себе, — одна лодка потоплена, товарищ капитан.

— Слышу шум моторов, лодка продолжает уходить, — сказал Алёша и подошёл к Мите.

Он включился в игру, не считая нужным даже познакомиться с мальчишкой. Наверное, он считал обстановку боевой, и церемонии показались ему излишними. Митя мельком взглянул на него и, ничуть не удивившись его появлению, доложил кому-то третьему, кого обыкновенный человек не увидел бы, если бы даже смотрел в микроскоп:

— Товарищ капитан, радисты докладывают: слышен шум моторов.

Митя превратил Алёшу в радиста, но не такой Петухов был человек, чтобы позволить командовать собой даже в игре.

— Лево руля! — приказал он, тем самым превратив себя в капитана.

— Есть лево руля, — отозвался Митя и двумя руками начал перебирать воображаемый руль.

— Вижу перископ! — заорал Алёша и ткнул пальцем вправо.

Я знал, что перископ этот так же невидим для нормального человека, как и капитан, которому докладывает Митя, но всё же посмотрел туда. К удивлению, я и в самом деле увидел над водой перископ. Он плыл вдоль берега вниз по течению, и четыре пригоршни земли (четыре глубинные бомбы) тотчас обрушились на него. Подводная лодка поднялась на поверхность и погрозила вражеским кораблям кулаком. По оттопыренным ушам я сразу узнал Костю. Во рту у него была изогнутая трубка, а на лице маска, в которой он был похож на лягушку. Костя выскочил на берег и шлёпнулся на песок. Из командира подводной лодки он превратился в командира десантной группы. То, что он сам это считал, меня не удивило. Было удивительным, что Алёша и Митя каким-то чудом догадались о его превращении и тоже шлёпнулись на животы, отдавая себя под начало новоявленного командира.

— Ложись! — скомандовал мне Алёша, и я, считая всё это глупым и смешным, нехотя опустился на четвереньки.

— К вражескому доту, на приступ — вперёд!

«Вражеским дотом» была большая зелёная будка, где девочки могли переодеваться после купания. Когда мы доползли до неё («под ураганным огнём артиллерии», — как нам сказал Митя), я перевернулся на спину и заявил:

— Ну вас к чёрту с вашей дурацкой игрой. Я вам не черепаха, чтобы живот по земле волочить.

И вдруг, будто гром средь ясного неба, откуда-то раздался громкий, негодующий голос:

— Почему молния не испепелит твой преступный язык за эти нечестивые речи?

— Ой! — сказал я и на всякий случай перевернулся опять на живот.

А ребята раскрыли рты от удивления и, затаившись, глядели друг на друга, пока к командиру группы не вернулась способность говорить.

— Приказываю отступать! — шёпотом скомандовал он, но чей-то невидимый голос гневно произнёс:

— Ты, червь, будешь приказывать? А если на твоё приказание ответят презрительным смехом?

Голос был женским. И мы уже поняли, что исходил он из фанерной будки. Алёша влезал на плечо Косте, чтобы заглянуть за фанерную перегородку, а таинственный голос в это время завывал:

— Я чувствую в себе силы коня, мечущего из ноздрей искры, ярость тигрицы, преследующей победно ревущего похитителя её детёнышей.

Я никогда не видел людей, которые умеют говорить так непонятно красиво, и очень хотел узнать, кто это там упражняется сейчас в своём необыкновенном красноречии.

Алёша поднимался всё выше, но тут в лагере прозвучал горн, хлопнула фанерная дверь с противоположной стороны будки, и там стало тихо.

Мы вошли в будку и на единственной полочке нашли книгу, прикрытую лопухом.

— Всё ясно, — сказал Алёша, — репетиция. — И показал обложку, на которой было написано: «Шиллер. Разбойники. Драма в пяти действиях».

Не прошло и двух минут, как наша десантная группа превратилась в разбойников, тех самых, о которых рассказывается в знаменитой пьесе.

Я и раньше знал, что Фридрих Шиллер — великий драматург. Но никогда мне не приходилось читать его пьесы. Герои Шиллера не похожи на обыкновенных людей. Они не разговаривают, а восклицают.

О! О! О! — стоит на каждой странице этой замечательной пьесы.

«Ты мне снился всю ночь», — могу сказать я приятелю, и это будет самая обыкновенная фраза. «Ты царил в моих сновидениях», — скажет герой шиллеровской пьесы, и надо поломать себе голову чтобы понять, что он хотел этим сказать.

Любой мальчишка может сказать про себя: «Я был болен». А вот если бы он сказал: «Я лежал на одре болезни», — все вокруг аплодировали бы ему, потому что только великий драматург может придумать такие непонятные слова.

Ребята были в восторге. Свирепое выражение появилось на их лицах. Они раскрывали книжку то на одной странице, то на другой и по очереди читали разные роли.

— По моей вине они окружены, — прорычал Алёша, воздевая руки к небу. — Ребята, или погибнем, или будем драться, как раненые вепри.

— Э! — прочитал Митя, потрясая кулаком. — Э! — произнёс он ещё раз и умолк. И тут же два указательных пальца упёрлись в страницу, показывая знаменитому разбойнику потерянную строчку.

— Э, да я, распорю им клыками брюхо, так что у них кишки повывалятся! — залпом выпалил Митя. — Веди нас, атаман! За тобою — в огонь и в воду!

— За-ря-дить все ружь-я! — по складам скомандовал Алёша. — По-ро-ху дос-та-точ-но? — не очень бегло осведомился он и опять передал книгу Косте, который тут же завопил: