Девочка из страны кошмаров - Марушкин Павел Олегович. Страница 34

— За псиной вашей будете убирать сами! — нелюбезно предупредил шкипер, заработав полный презрения взгляд Хуберта.

В путь отправились на закате: по слегка усилившейся качке стало понятно, что судно покидает гавань.

— Ну что ж, Дабби; ближайшую неделю нам ничего не будет угрожать… За исключением штормов, пиратов, дурной компании и скверной кухни; но по сравнению с Властителями все эти мелкие неприятности не стоят даже упоминания. А потом… — Шарлемань широко улыбнулся. — Прекрасная и загадочная Итания! Страна, где фальшивомонетчиков преследуют строже, чем грабителей и убийц; причудливое царство бюрократии, порожденное народом, абсолютно чуждым духу низменного прагматизма… Знаешь, мне довелось побывать во многих странах, но нигде нет порядков забавнее, чем в Итанском Регистрате. Что самое интересное — вся эта неразбериха каким-то образом работает!

— Я думала, неразбериха в стране — это всегда плохо…

— Не «думала», а «думал», Дабби. Вживайся поскорее в роль: тебе еще долго придется морочить людям головы… Что касается терминов «хорошо» и «плохо» — они, знаешь ли, чертовски относительны.

— А почему фальшивомонетчиков преследуют строже убийц? Разве они опаснее?

— Для государства — безусловно, ведь они подрывают саму основу его существования; в то же время смерть одного-двух человек, как правило, мало что значит… Кроме того, деньги в Итанском Регистрате священны, и подделывать их — величайшее святотатство.

— Но ведь деньги — это презренный металл! Так говорят проповедники…

Шарлемань усмехнулся:

— Не вздумай цитировать их, когда мы ступим на землю Регистрата, особенно эти слова. За такое легко можно загреметь в тюрьму. Отношение итанской религии к деньгам прямо противоположное. На кулгушти само название местной валюты, итанго, означает «мера вещей», то есть своего рода божественное начало. Круглая форма монеты является миниатюрным изображением солнца, которое есть лик божества; квадратное отверстие в ее центре — символ геометрического совершенства, столь ценимого в Регистрате. Кроме того, итанго еще и единица веса, этакая универсальная гирька, которая всегда при тебе, — оригинально, правда?

— А мелкие монеты у них какие? — Кларисса невольно заинтересовалась.

— Дело в том, что мелких, наподобие наших тавро и квадро, у них нет — зато весьма распространены долговые расписки, кредитные обязательства и прочие бумаги подобного рода. Это не очень удобно, но таковы традиции, связанные с историей возникновения денежной системы. Вот как ты думаешь, какая из наших монет самая древняя?

— Не знаю… Может быть, гю?

— Неверно! Еще попытка?

— Ну, тогда самая маленькая, полтавро…

— Опять нет! Как ты считаешь, кто придумал первые деньги? Стоп! Подумай хорошенько. Кому они были нужнее всего?

— Купцам, конечно! Торговцам…

— Верно, да не совсем… Больше всего в единой мере товара нуждались крестьяне и скотоводы. У них не было столь разнообразного ассортимента для мены, понимаешь? Поэтому первой монетой стали маленькие кусочки меди с примитивными значками, наподобие тех, которыми клеймили скот. Отсюда и название монеты — тавро. Позже, когда появился гю, королевским указом был объявлен единый вес, размер и рисунок для мелкой монеты.

— А откуда взялось слово «гю»?

— Название дано в честь короля Гю Второго… Именно он объединил державу и ввел первую крупную денежную единицу — до этого использовались слитки золота и серебра, по весу… Ну а монеты в полтавро и квадро появились намного позднее. Сперва квадро, что на древнем языке Пробрианики означает «четверть», то есть одна четвертая гю; соответственно, двадцать пять тавро. Вот квадро как раз обязана своим возникновением торговому сословию: для купцов было чрезвычайно удобно иметь промежуточную денежную единицу. Кстати сказать, если все тавро несут стандартный рисунок, то на квадро он разный — купеческие гильдии каждого города имели право чеканить собственную разменную монету и, соответственно, ставили на ней свои гербы. Сейчас это сохранилось просто как традиция. И, наконец, упомянутая тобой монетка в полтавро введена совсем недавно, меньше ста лет назад… Это связано с тогдашним кризисом и подешевением многих товаров. У итанго совсем другая история. Чтобы понять ее, надо окунуться в глубь веков. Гм… Ты в курсе, что Пантитания была заселена выходцами с другого материка, Гранбрианы?

— Да… — Кларисса поежилась, вспомнив рассказ господина Эгре. Все, связанное с этим человеком, было окрашено для нее в темные тона.

— Так вот, значительно позднее на севере Гранбрианы возникла великая и могущественная Пробрианская империя. Сегодняшнее королевство Пробрианика — лишь жалкая тень былого величия этого государства. Империя ширилась, завоевывая все новые и новые пространства на юге и на севере. Титания, Лидиана и Фортугана — все это бывшие колонии Пробрианики; а вот Итанский Регистрат — нет. Итанцы — прямые потомки первопоселенцев; один из самых древних народов нашего мира. Империя в свое время завоевала их, но итанцам во многом удалось сохранить свой традиционный образ жизни и культуру.

Шарлемань умолк, задумчиво поигрывая своей тростью. Хуберт начал похрапывать во сне. Клариссу тоже одолевала усталость, однако рассказ волшебника пробудил в девочке любопытство — и она твердо решила не давать покоя несчастному Дабби Дею, покуда не услышит всю историю до конца.

— Нам, жителям Титании, зачастую трудно понять некоторые тонкости итанской религии, — продолжал Шарлемань. — Мы привыкли к простым и понятным образам Бога и дьявола, добра и зла. Для итанцев это — понятия сиюминутные; божественность они воспринимают как гармонию, упорядоченность бытия. Деяния Бога стоят вне морали и этики, однако люди должны соблюдать данные им заветы, ибо это привносит толику священного порядка в хаос повседневной жизни. И деньги являются важной составляющей этой гармонии. Накапливая и приумножая капитал, ты укрепляешь власть Бога; а транжиря и растрачивая его, допускаешь беспорядок и разорение в собственную жизнь.

— Выходит, их религия одобряет накопление, но запрещает тратить?

— Не совсем так; здесь присутствует очень тонкий момент, — улыбнулся волшебник. — Тратить дозволяется, но ровно в той степени, чтобы поддерживать гармонию повседневной жизни. Четыре главных добродетели итанца — аккуратность, благопристойность, вера и терпение. Это легче почувствовать, чем описать словами; например, ты не увидишь в Регистрате дворцов, украшенных золоченой лепниной, роскошных скульптур или живописных полотен. Это царство простых форм. Изображения людей и животных там под запретом, зато каждая деталь быта доводится до совершенства. Разница между ремеслом и искусством в Регистрате практически стерта… Э, да у тебя глаза слипаются! Ложись-ка спать, Дабби, у нас еще будет время для бесед.

Нежные сумерки сгустились над побережьем. Кое-где тлели огни пожаров: догорало то немногое, что не смогли затушить. Но куда больше было костров — обыкновенных костров, дающих толику тепла осенней ночью. Оставшиеся без крова разбредались по городу в поисках убежищ. Кто-то устраивался на ночлег возле руин собственного дома, кто-то жался поближе к огню, наиболее предприимчивые ухитрялись снять койку у соседей или знакомых. Но странное дело — никто не посмел укрыться в старом каретном сарае на окраине Примбахо. Тихая жуть сочилась от этого места; даже птиц не было слышно окрест. Лишь шуршали высохшие стебли чертополоха да ветер тихонько посвистывал в прорехах крыши. Окажись поблизости Кларисса, она увидела бы кое-что еще: незримые для глаз обычных людей мертвенно-синие лучи, пробивающиеся сквозь щели в стенах.

Изнутри сарай выглядел более чем странно. Половина его осталась нетронутой; там стояла покрытая дорожной пылью самодвижущаяся карета — именно ее фонари источали гнусное потустороннее свечение. Другая половина выглядела так, словно ее перенесли из богатого особняка. Земляной пол незаметным образом переходил в начищенный паркет; кресла с высокими резными спинками обступали письменный стол. На стенах висели потемневшие от времени полотна в массивных рамах. Тяжелые напольные часы негромко тикали, отмеряя секунды; покрытый мелкой сеткой трещин эмалевый циферблат загадочно мерцал в полумраке. За столом неподвижно сидела женщина с книгой. Освещение было слишком скудным, чтобы разобрать печатный текст, — но ей, похоже, это ничуть не мешало. Тишину изредка нарушал шелест перелистываемых страниц.