Удивительная история освоения Земли - Шильник Лев. Страница 52

Напрашивается параллель с океаническими народами, заселившими бесчисленные тихоокеанские острова за сотни лет до появления первых европейцев (что, разуме ется, совсем не умаляет достижений выдающихся мореплавателей). Равным образом и Крайний Север был совершенной Terra Incognita только лишь для выходцев из Европы, поскольку испокон веков эти суровые земли населяли десятки больших и малых народов, создавших свою вполне оригинальную и богатую культуру, замечательно вписанную в ландшафт. Именно им следует отдать пальму первенства в деле освоения высоких широт.

Героическая эпоха норманнов постепенно уходила в небытие. На акваториях северных морей и у ледовых широт появились совсем другие персонажи, не менее предприимчивые, чем бородатые витязи в рогатых шлемах. Это были русские мореплаватели, уроженцы Господина Великого Новгорода, который быстро сделался посредником в меховой торговле между странами Западной Европы и племенами Урала и Прикамья. «Еще мужи старии ходили за Югру и за Самоядь», – свидетельствует летописец. А Самоядь русских летописей, между прочим, есть не что иное, как Зауралье, Западная Сибирь в нижнем течении Оби и Таза, исконная земля финно-угорских народов ханты и манси, которых русские называли остяками и вогулами. Новгородские искатели добычи проникли в моря Северного Ледовитого океана не позднее XI века и совершали регулярные плавания у берегов Белого моря и северного побережья Кольского полуострова. По-видимому, уже в самом начале XI столетия состоялись первые экспедиции к Новой Земле: в старинных хрониках рассказывается о путешествии двинского посадника Улеба в 1032 году к Железным Воротам, в которых некоторые историки усматривают пролив между Новой Землей и островом Вайгач. Впрочем, по мнению других ученых, «Железные Ворота» русских летописей находились на Северном Урале и представляли собой горное ущелье (Улеб шел посуху), однако сути дела это обстоятельство не меняет: влияние Новгорода простиралось за Урал и на Крайний Север. Торговых новгородских людей называли «ушкуйниками», потому что они ходили по Белому морю, Северной Двине и Печоре на плоскодонных ладьях-ушкуях, беззастенчиво обирая местное население. Торговля во все времена идет рука об руку с откровенным грабежом и разбоем. В. П. Даркевич пишет:

Новгородские северо-восточные вояжи сопровождались ползучим заселением берегов Северного Ледовитого океана. В 1342 году боярин Лука Варфоломеев построил на Северной Двине крепость Орлец (неподалеку от выросших много позже Холмогор – родины Ломоносова), которая стала центром колонизации в Беломорье. Со временем на побережье Белого и Баренцева морей сложилась своеобразная этническая общность рыбаков и охотников на морского зверя – поморы. Почти все они были потомками выходцев из Великого Новгорода. Суровая природа Арктики, зверобойный промысел, требующий выносливости, смекалки и предприимчивости, и дальние походы по Студеному морю (так поморы называли Ледовитый океан) закалили поморский характер и превратили переселенцев в замечательных мореходов и судостроителей. Они научились строить быстроходные и надежные корабли, идеально приспособленные для ледового плавания, – так называемые кочи. Пузатые поморские кочи были снабжены второй обшивкой, предохранявшей от напора льдов, а по своей конструкции и мореходным качествам не имели себе равных в тогдашней мировой практике кораблестроения. Поморский коч – первое в мире настоящее арктическое судно. Между прочим, знаменитый «Фрам» норвежского полярника Фритьофа Нансена, предназначенный для дрейфа во льдах, был выкроен по поморским лекалам. Его округлый корпус с крепкими обводами напоминал в плане расколотый надвое кокосовый орех. Такая конструкция позволяет успешно противостоять арктическим льдам: они никогда не раздавят корабль, а будут выталкивать его наверх.

Фритьоф Нансен (Фото 1896 года)

«Фрам» Нансена во льдах

А вот неуемный реформатор Петр Алексеевич изящного решения поморских кораблестроителей не оценил. Побывав однажды на русском Севере, он углядел неуклюжие «старомодные» корабли и строжайшим указом немедленно повелел строить суда исключительно на «голландский» манер. Эстетическое чувство царя – доморощенного фортификатора и геометра – потряслось до глубины души при виде этих неказистых посудин. Недаром говорят, что полуобразованность гораздо опаснее полного невежества: то ли Петру было невдомек, что голландские корабли предназначались для плаваний в южных широтах, то ли он решил, что существует универсальное инженерное решение на все случаи жизни. Так или иначе, но перечить всесильному самодержцу, разумеется, никто не посмел, и уникальные поморские кочи стали безжалостно ломать…

Капитанов и штурманов поморы готовили по старинке – в семейном или артельном кругу. Из поколения в поколение передавались мореходные навыки, знание ледовой обстановки, ветров, течений, приливов и отливов. До появления компаса поморы ориентировались по солнцу, звездам и неуловимым морским приметам (цвет воды, состояние облачного покрова, направление полета птичьих стай и т. д.). Созвездия они именовали по-своему: так, Большая Медведица называлась Лосем, Орион – Коромыслом или Граблями, Плеяды – Утиным гнездом, а Млечный Путь – Гусиной или Птичьей дорогой, потому что связывали его с отлетом птиц в юго-западном направлении.

Первые упоминания о магнитном компасе на кораблях русских мореплавателей появляются в XV веке. Поморы называли его «маткой». Он представлял собой костяной цилиндр, основание которого пронзала выточенная из моржовой кости ось, несущая магнитную стрелку. В западных источниках тоже сохранились свидетельства о поморском компасе. Вот как описывает один из участников экспедиции Баренца встречу с поморским судном близ устья Печоры 12 августа 1597 года:

Были у поморов и карты, причем весьма неплохие, хотя и без градусной сетки и масштаба. На одной из таких карт отчетливо видны остров Вайгач и Новая Земля, рассеченная узким проливом на два острова, что говорит о хорошем знакомстве русских мореходов с этим регионом.

Преследуя морского зверя, поморские кочи ходили не только встречь солнцу, на восток, но и поднимались до ледовых широт Баренцева моря, где около 80-й параллели лежит внушительный архипелаг Шпицберген. Это было долгое и опасное плавание сквозь пояс сплошных льдов: путь из Архангельска или Холмогор занимал около двух месяцев, но дело того стоило, поскольку тюленей и китов в тех местах было видимо-невидимо. Поморы называли эти суровые края землей Грумант (или Груланд) и считали ее продолжением Гренландии, а имя «Шпицберген» закрепилось за ней после экспедиции голландского мореплавателя Виллема Баренца в самом конце XVI века. Однако голландцы явились к шапочному разбору: по крайней мере за сотню лет до Баренца (и уж совершенно точно – за несколько десятилетий) поморы регулярно плавали к далекому северному архипелагу. Правда, в исландских сагах рассказывается, что самым первым острые скалы Шпицбергена, торчащие из вод Ледовитого океана, увидел викинг по имени Торкиль, корабль которого был отнесен свирепым штормом далеко на север, в «туманное море». Но даже если путешествие Торкиля не выдумка хрониста, никаких следов пребывания норманнов на Шпицбергене, подобных тем, что были найдены в Гренландии, Исландии или Северной Америке, обнаружить не удалось. А вот поморские поселения на земле Грумант – бесспорный факт. Археологи отыскали десятки жилых и хозяйственных построек, раскинувшихся по всему побережью Шпицбергена, многочисленные предметы быта и характерные поморские могильные кресты. Радиоуглеродный анализ неопровержимо свидетельствует, что уже в первой половине XVI века русские мореходы промышляли зверя у берегов архипелага не только летом, но и оставались на длительную зимовку. Так что первыми мореплавателями, проникшими в высокие арктические широты, были, по-видимому, именно поморы.