Дедушка и музыка - Алешковский Юз. Страница 5

— Хм. Странно. Более, чем странно. Очевидно, телепатия. Хотите быть моим помощником?

— Хочу! — сказал Жуков.

— Э-э, умеете ли вы, батенька, держать язык за зубами? — спросил я по-профессорски.

— Всегда могу.

Я коротко рассказал о своих планах, отметив про себя, что Жуков слушал с интересом и не хихикал.

— А теперь нажимайте кнопку! — Жуков нажал. — Увеличьте громкость… Ручка — слева. Так.

Музыка заиграла. Я подвинул проигрыватель поближе к гороху.

— А что дальше? — шепотом спросил Жуков.

Казалось, опыты захватили его больше, чем меня.

— Дальше! Мы не можем, к сожалению, наблюдать за процессами, происходящими сейчас в ядре клетки гороха. Вам скучно?

— Не то чтобы скучно… Но делать-то что-нибудь надо?

— Вы умеете размышлять?

Жуков смутился.

— Нужно учиться. Сколько вам лет?

— Тринадцать…

— Ого! А вы на голову выше меня. Даже на две. Так вот: ждать результатов скучно, но необходимо. Вы любите симфонии?

— Я все люблю слушать.

— А кибернетикой интересуетесь?

— Что это?

— Это, коллега, — высшее достижение человеческого разума. Я вас введу постепенно в курс дела.

— А я вас научу плавать.

Я отметил, что Жуков без всякого притворства разговаривает со мной, как со старшим, и что мой маленький рост нисколько этому не помешал. Это было приятно.

— Кстати, на время опытов, — сказал я, — нужно забыть обо всем. Об играх, и так далее. Иначе нельзя в науке.

— Это к лучшему, — обрадовался Жуков. — Хоть забудут и обо мне. К Сенашкиным залезли в огород, а виноват я. Свинье глаз подбили, опять я. Так она же Витьку первая укусила. Прямо домой неохота идти. Ругают день и ночь! А тут еще трактор…

— Ну, вот и хорошо. Пора стать человеком своего века. — Я достал тетрадку и ручку. — Сюда вы будете записывать свои наблюдения…

— А если ошибки?

— Это исправимо.

— А как вас звать?

— Зовите меня шефом, — сказал я. — Пойду рубить дрова.

Жуков кивнул и поставил пластинку.

13

Пока я колотил молотком по обуху, симфонии не было слышно, а когда складывал полешки, до меня доносилась тихая, тягучая и какая-то нудная музыка, мешая как следует настроиться на работу.

А Жуков, усевшись по-турецки, слушал ее, что-то записывал и изредка кидал в сторону забора комки земли.

«Каждому ученому, конечно, нужен помощник и ученик. Кто бы сейчас отгонял от забора мальчишек?»

Когда половина симфонии кончилась, Жуков перевернул пластинку на другую сторону и продолжал что-то записывать.

Перед концом симфонии Жуков встал, взмахнул травинкой, словно дирижировал, сказал: «Трам-пам-пам!» — и нажал кнопку.

Мы перенесли проигрыватель к джазовым грядкам. Я поставил пластинку «Вокруг света» и спросил у Жукова:

— Не надоело?

— Что вы! Я и не заметил, как время прошло. Почему она называется «Героической?»

— Наверно, так показалось композитору.

— Да-а! — тихо и с удивлением сказал Жуков.

Я пожал плечами.

Под джаз было веселее рубить дрова, и я колотил по обуху молотком и орудовал топором, двигаясь в ритме какого-то бразильского танца. Потом пошел посмотреть на горох, прослушавший симфонию.

«Мне она только мешала рубить дрова. А джаз не мешал. Наоборот, помогал. Наверно, поэтому в опытах ученых успешней вырос «джазовый» горох… Надо около каждого стебля вбить планки с делениями и еженедельно делать замеры…»

— Шеф! Шеф! — вдруг крикнул Жуков. — Сюда! Скорей! — Я подбежал к нему, перепрыгивая через грядки. — Смотрите! Как бы нам не попало!

Я залез на забор. Прямо на дороге, подняв тучи пыли, четыре пары танцевали под нашу музыку.

— Это — из десятого класса, — сказал Жуков.

— Включи погромче! — попросил один из танцующих.

— Обойдешься! — сказал Жуков.

— Включите, — сказал я, чтобы избежать нападения.

Тут фокстрот кончился и тоскливо заиграл аккордеон. Ребята пошли медленнее, а девчонки смешно полузакрыли глаза. Пыль немного улеглась.

— Тошно смотреть, — сказал я, — как они убивают время.

— Нам попадет за то, что отвлекаем их от работы, — сказал Жуков. — Вот идет Сенашкин. Снабжением и сбытом занимается. Это к нему в огород кто-то лазил.

Я увидел огромного человека, похожего на киноактера Бориса Андреева.

— Прекратить танцульки в рабочее время! — гаркнул он и, когда ребята и девчонки пустились бежать по дороге, подошел к нам и тряхнул забор так, что я чуть не сорвался с него, как шишка с ветки.

— Жуков? Опять хулиганишь и саботируешь? — загремел Сенашкин. — А ты кто таков?

У меня в ушах зашумело от его баса.

— Во-первых, не ты, а вы, а во-вторых, от вас пахнет водкой… — быстро сказал я.

— Что-о? — Сенашкин схватил меня за плечи, поднял над забором и рассматривал со злым удивлением, как Гулливер лилипута.

— Как из пивной бочки, — повторил я. — Сейчас же поставьте меня на место и идите в вытрезвитель!

Сенашкин испуганно оглянулся и поставил меня на место. Мимо нас шли колхозницы с тяпками на плечах.

— Если еще будете подбивать людей на танцы… разобью вдребезги всю музыку! — пригрозил он.

— Мы проводим опыты для сельского хозяйства и будем проводить их до конца. Танцевать, значит, нельзя в рабочее время, а водку пить можно? Больше не подходите к нам в нетрезвом состоянии. Желаю успехов, — сказал я, совсем осмелев.

Колхозницы, услышав это, засмеялись, а Сенашкин растерянно попятился от забора и показал Жукову кулак.

— Ты у меня, Жуков, доиграешься. Вот подрасти немного, и сразу под суд отдадут!

Когда он ушел, я спросил у Жукова:

— Почему он на вас ополчился?

— Так… наделал я делов, а ему пришлось из-за меня доставать запчасти.

— На то он и снабженец, — сказал я.

— Он еще и сбывать умеет, — зло заметил Жуков.

Когда пластинка «Вокруг света» кончилась, мы поставили проигрыватель под навес и отнесли пластинки в дом.

Пока Жуков в сарае выстругивал какие-то планки, я прочитал его записи.

На первой страничке под словами «Первая часть симфонии» было написано:

«Сразу вспомнил, как ночью подбирался к трактору. Как завел и поехал. Хорошо было. Тогда я все забыл. Мне казалось, лечу, лечу. Поле освещали фары. Только бы не заглох, только бы не заглох. Вторая часть. Трактор заглох. Я испугался. Меня поймал бригадир. Ударил палкой по спине. Я шел и плакал. Сам замучил трактор до смерти. Никогда не забуду. Третья часть. Стало немного веселей. Трактор весь день чинили. Я прятался в балке и следил. Неужели не починят? Оказывается, в радиаторе не было воды. Четвертая часть. Трактор поехал как новенький. Все равно обучусь на тракториста. Никто мне не помешает. Ура! Ура! Ура!»

Эта запись была странной и не имела никакого отношения к гороху. Я поставил в ней кое-где запятые и точки и спросил у Жукова:

— Вы действительно думали об этом под симфонию?

— Да. Вспомнил почему-то. Не надо было писать?

Я не знал, что ему ответить. «Может быть, музыка и на людей производит какое-нибудь действие, как на горох? Если производит, то обидно, что не я первый заметил это».

Но я был не из тех, кто затирает открытия своих коллег, и сказал:

— Возможно, вы подметили очень важную штуку. Мы это проверим. А о чем думалось под джаз?

— Ничего не вспомнил. Просто развеселился. И подумал, что трудно будет к каждому стеблю подсоединять эти…

— Электроды… — подсказал я. — У вас есть конструктивные предложения?

— Так, чепуха, наверно, — застеснялся Жуков и, присев на корточки, нарисовал схему. — Лучше сделать так: сначала нужно вывести новый сорт гороха для того, чтобы на всем поле его корни переплетались под землей. Тогда у них будет контакт, как у проводов в приемнике, и хватит одного электрода на всех, вот…