Образование Маленького Дерева - Картер Форрест. Страница 23

На тропе дедушка мне сказал, что не держит на издольщика зла. Дедушка сказал, как он понимает, у этого человека ничего нет, кроме гордости… как бы она ни была исковеркана и несуразна. Он сказал, что этот человек знает, что не может допустить, чтобы маленькая девочка — как и другие его дети — полюбила красивые вещи, потому что его семья не может позволить себе красивых вещей. И он сечет детей, когда они проявляют интерес к вещам, которых никогда не получат… и будет сечь, пока они не научатся, и через некоторое время они поймут, что не должны ожидать этих вещей.

Они могут надеяться на Святого Духа, думать, что он принесет им минуты счастья. У них остается только гордость… и следующий год.

Дедушка сказал, что я не виноват, что не понял этого сразу. Он сказал, что у него есть одно преимущество, потому что как-то раз, много лет назад, он шел мимо лачуги издольщика и увидел, как тот вышел на задний двор, и там две его маленькие дочки, сидя под деревом, рассматривали каталог Сирз Рибак. Дедушка сказал, издольщик срезал прут и сек их по ногам, пока не потекла кровь. Он сказал, что продолжал наблюдать, и издольщик взял каталог Сирз Рибак и ушел с ним за сарай. Там он сжег каталог, разорвав его сначала в клочья, как будто он ненавидел этот каталог. Дедушка сказал, а потом он сел на землю — за сараем, где никто не мог его видеть, — и заплакал. Дедушка сказал, он это видел и поэтому знает.

Дедушка сказал, что такие вещи нужно понимать. Но люди по большей части не хотят делать себе труда — и прикрывают свою лень словами, и называют других «недотепами».

Я принес мокасины домой. Я положил их под мешок, где держал рабочую одежду и рубашку. Я на них не смотрел — они мне напоминали о маленькой девочке.

Она никогда больше не возвращалась в магазин на перекрестке. Ни она, ни ее папа. Так что, должно быть, они переехали.

Наверное, горлица им пропела издалека.

Опасное приключение

Первыми весной появляются в горах индейские фиалки. Уже начинаешь думать, что весна никогда не придет, и вдруг — глядь, они расцвели! Вспыхивая ледяной, как мартовский ветер, голубизной, они прижимаются к земле, такие крохотные, что их не увидеть, если не всмотреться внимательно и не знать, что ищешь.

Мы собирали их на горных склонах. Я помогал бабушке, и мы работали до тех пор, пока наши пальцы не онемеют от холодного ветра. Бабушка готовила из фиалок целебный отвар. Она говорила, что я хороший добытчик. Что было верно.

На высокой тропе, где лед еще хрустел под нашими мокасинами, мы собирали вечнозеленые иголки. Их бабушка заваривала кипятком, и мы пили этот напиток как чай. Он полезнее любых фруктов и улучшает самочувствие. Еще были корни и семена скунсовой капусты.

Стоило мне научиться, как я стал первым сборщиком желудей. Поначалу, найдя желудь, я сразу нес его в бабушкин мешок; но бабушка заметила, что, прежде чем бежать к мешку, я могу обождать, пока желудей не наберется пригоршня. Собирать желуди было легко, потому что мне недалеко было тянуться до земли, и очень скоро большая часть собранных желудей в мешке стала приходиться на мою долю.

Бабушка размалывала их в золотистую муку, смешивала с орехами гикори и грецкими орехами и пекла оладьи. И я никогда не пробовал ничего вкуснее.

Иногда у нее в кухне случалась авария, и она просыпала в желудевую муку сахар. Она говорила:

— Какая я растяпа, Маленькое Дерево! Я просыпала сахар в желудевую муку.

Я ничего не говорил, но всякий раз, как это случалось, мне доставалась лишняя порция.

Мы с дедушкой оба были заядлые любители желудевых оладий.

Потом, где-нибудь в конце марта, когда индейские фиалки уже расцвели и мы занимались добычей на склонах, ветер, холодный и промозглый, на долю секунды менялся. Он касался лица мягко, как пушинка. Он пах землей. Становилось ясно, что приближается весна.

На следующий день, или через день (начинаешь уже подставлять лицо, чтобы его почувствовать) мягкое прикосновение приходит снова. Оно длится немного дольше и становится все нежнее, и аромат его все слаще.

Лед раскалывается и тает на высоких вершинах хребтов, отчего земля набухает, и струйки воды сочатся в ручей, будто перебирая его тонкими пальчиками.

Тут, откуда ни возьмись, по всему подножью ущелья рассыпаются желтые одуванчики. Мы их собирали для зеленого салата — получается очень вкусно, если их смешать с огнецветом, диким салатом и крапивой. Из крапивы получается самый лучший салат, но на стеблях и листьях у нее есть крохотные волоски, которые жалят добытчика с ног до головы при попытках ее собрать. Мы с дедушкой много раз проходили мимо поросли крапивы, не заметив, но бабушка ее всегда находила, и мы ее собирали. Дедушка говорил, что не знает в жизни ничего такого, что приносило бы удовольствие и не имело в себе при этом какой-нибудь проклятой тайной загвоздки — которая рано или поздно становится явной. И это правильно.

На верхушке у огнецвета расцветает большой лиловый цветок. У него длинный стебель, который можно или очистить и съесть сырым, или приготовить, и тогда он напоминает по вкусу спаржу.

Горчица прорастает в горах лоскутами, похожими на разбросанные по склонам желтые одеяла, поднимая маленькие, яркие, канареечного цвета макушки, окруженные остро-пряными листьями. Бабушка смешивала их с другой зеленью, а иногда размалывала семена в пасту и готовила столовую горчицу.

Все дикорастущее в сто раз сильнее, чем домашнее. Мы выкапывали из земли дикие луковицы, и в горстке их было больше аромата, чем в бушеле домашнего лука.

Когда воздух согревается и начинаются дожди, горные травы вспыхивают яркими цветами, и кажется, по всем склонам гор разлиты ведра краски. У цветов фейерверка длинные, круглые красные бутоны, такие яркие, что кажутся вырезанными из цветной бумаги; заячий колокольчик расцветает маленькими голубыми колокольчиками, раскачивающимися на тонких, как лозы, стебельках, и выглядывает из-под груды камней или из трещины в скале. У горького корня большие лиловато-розовые цветы с желтыми сердцевинами, клонящиеся к самой земле, а лунный цветок прячется в самой глубине ущелья, покачивая, как ива, длинными стеблями, увенчанными на верхушке красно-розовой бахромой.

Разные семена рождаются и оживают, когда нагревается тело земли, получая тепло, пришедшее из чрева Мон-о-Ла. Пока она только начинает согреваться, прорастают самые крошечные из цветов. Но по мере того, как она согревается все больше, все больше становятся рождающиеся цветы, и соки начинают течь в деревьях, и они разбухают, как женщина в родах, и, наконец, пускают почки.

Когда воздух становится таким тяжелым, что трудно дышать, — ясно, что вот-вот начнется. Птицы спускаются с вершин и прячутся в ущелье и в кронах сосен. Над горой плывут тяжелые черные тучи. Нужно со всех ног бежать домой.

Стоя на крытой веранде, мы наблюдали огромные столбы света, добрую секунду, а может быть, две державшиеся на вершине горы, выпуская во все стороны щупальца или проволоку молнии, прежде чем снова отскочить в небо. Оглушительные хлопки — такие резкие, что становится ясно, что что-то раскололось вдребезги, — и вот раскаты грома то катятся по вершинам, то снова падают в ущелье.

Раз или два я был почти уверен, что это падают горы, но дедушка говорил, что горы держатся крепко и не упадут. И, конечно, горы не упали.

Потом гроза приходит снова — и высекает из скал на вершинах хребтов голубые огненные шары, и выплескивает голубизну в воздух. Внезапные порывы ветра треплют и гнут деревья, и взмахи тяжелого дождя с хлюпаньем шлепаются с неба, предупреждая, что за ними следом надвигается настоящая лавина воды.

Люди, которые смеются и говорят, что о Природе все известно и в Природе нет духа, никогда не попадали в весеннюю бурю в горах. Когда Она рождает весну, Она принимается за дело всерьез и раздирает горы, будто роженица вцепляется в покрывала.