Жизнь как она есть - Костюковский Борис Александрович. Страница 22

— Вы же слышали… — всхлипнула я.

— Все слышал. Действительно, на такое отвечать словами нельзя! Можно только бить по морде. Но ты этого не можешь — ты девушка!

Мое настроение сразу изменилось, я вытерла кулаками глаза.

— А надо бы, надо бы, — раздумчиво произнес Михаил Герасимович, — но я не имею права: Веселовский командир взвода, воспитатель. Да, черт возьми, воспитатель! — Аскерко укоризненно покачал головой. — Могу только написать рапорт комиссару отряда. И напишу! А ты, Ада, иди и ложись спать. Дело-то все выеденного яйца не стоит, а такой шум подняли. Иди, иди, Ада!

Какой груз снял с меня наш «мужичок с ноготок»! (Так его любовно звали не только в роте, но и во всем отряде.)

Веселовский во взводную землянку долго не возвращался, а потом пришел буквально взмыленный и пунцовый. Видно, досталось ему крепко.

Меня он больше не трогал и даже как будто не замечал.

Два дня я была как после тяжелой болезни, даже не смогла пойти в «Боевой». Что-то меня удерживало, хотя я и знала, что Саша ждет.

Бывший партизанский командир Михаил Бондаревич рассказывал, что Ада быстро привыкла к партизанской жизни. Он считал ее одним из лучших бойцов своего отделения. На все задания, даже самые опасные, Бондаревич брал с собой Аду, не оставлял ее в лагере. Ему было это тем легче делать, что командир роты Аскерко, после нахлобучки, которую он устроил Веселовскому, попросил не спускать глаз с Ады и лично ему докладывать в случае, если Веселовский хоть в чем-нибудь нарушит данное им слово оставить Аду в покое.

Михаил Бондаревич часто вспоминает те далекие сороковые годы. Особенно врезались в память две боевые операции, в которых участвовала Ада.

Однажды, вернувшись из разведки, Марат сообщил, что по дороге на деревню Шикотовичи на двух подводах едут немцы.

Отделению Бондаревича было приказано устроить засаду, уничтожить немцев и захватить их оружие.

Место для засады не очень удобное: редкий кустарник у самой дороги, дальше от него — большое поле и только за ним лес. Лошадей оставили в лесу и бегом по глубокому снегу бросились к дороге. Надо было успеть залечь в кустарнике и ждать там появления немцев.

Ада бежала рядом с Бондаревичем. Она выпросила его винтовку, а ему дала свой наган.

От лагеря, когда ехали по очереди на возке и по очереди бежали за ним, Ада ни разу не рассталась с винтовкой, и Михаил сказал Аде:

— Дай мне винтовку.

— Ты что? — испуганно вскинулась она на него, отстраняясь.

— Да отдам я ее тебе, не бойся. Донесу и отдам.

— Ты сам учил, что боец не должен расставаться с винтовкой даже во сне.

Михаил невольно вспомнил ее в военных играх, которыми в детстве командовал его младший брат Костя.

Ада — настоящая огневка — карабкалась по деревьям, могла залезть на любую крышу и дралась так яростно и отчаянно, что ее побаивались многие воинственные мальчишки.

Ада и сейчас со своей винтовкой не только не отставала от других бойцов отделения, но и «прижимала» их на своих быстрых ногах.

Добежали до кустарника, окаймлявшего дорогу, и залегли.

С той стороны, откуда должны были появиться немцы, километрах в трех, дорога с горочки шла под уклон. Бондаревич все время наблюдал за ней в полевой бинокль, который дал ему начальник штаба отряда Егоров.

Через полчаса показалась подвода.

Партизаны приготовились встретить ее, но вскоре убедились, что едет какой-то старик.

Поравнявшись с ними, он отвернул голову, будто ничего не заметил, но не заметить людей в нескольких шагах при всем желании было нельзя. Михаил Бондаревич скомандовал старику остановиться, двое партизан взяли под уздцы его лошадь и завернули в кустарник.

На всякий случай до конца операции Михаил решил задержать старика, а лошадь приказал увести в лес.

Старик сказал, что он не видел немцев, ездил менять зерно на соль, но ничего не выменял.

Он угостил партизан крепкой моршанкой и, ни о чем не спрашивая, лежал вместе со всеми, потягивая свою самокрутку.

Время шло, а немцев все не было.

И вдруг донеслась песня. Ни слов, ни ее мотива разобрать было нельзя.

Потом на горочку одна за другой выехали две подводы. Бондаревич видел в бинокль: на них с зажатыми в коленях автоматами сидели немцы и распевали песню.

Партизаны должны были подпустить их шагов на пятьдесят, не меньше, и стрелять по команде.

Пока все шло по плану. Но неожиданно, когда уже две повозки спускались по дороге, на гребне появилась третья. И на ней тоже сидели немцы.

Это меняло все. Открыв огонь по двум первым подводам, партизаны подвергли бы себя серьезной опасности: уйти безнаказанно через открытое поле к лесу они уже не смогли бы, так как немцы на третьей подводе были вооружены автоматами, а возможно, и пулеметом.

Не стрелять тоже не могли: поравнявшись с засадой, немцы с первых подвод все равно увидели бы партизан и открыли огонь.

В эти напряженные минуты Ада подползла к Бондаревичу и зашептала в самое ухо:

— Давай я выйду на дорогу, пойду к ним навстречу и задержу их, пока не подъедет третья подвода.

— Лежи, — приказал он. — Так они и задержатся…

— Увидишь. Ты только дай мне наган. Я знаю, как с ними говорить. А когда подойдет третья подвода, я упаду на землю, а вы сразу открывайте огонь.

Раздумывать было некогда, и командир согласился.

Ада быстро прицепила наган на пояс под пальто и уже приготовилась выйти на дорогу.

Но в эту минуту первые подводы остановились. Едущие впереди немцы решили подождать отставших. Прямо как по заказу! Они остановили своих лошадей и, размахивая руками, не переставая петь, дожидались третью подводу. Один из немцев на первой подводе встал и дирижировал «хором».

Ада снова взяла винтовку Михаила, а он — ее наган.

Несколькими залпами сняли всех немцев. Никто из них не успел сделать ни одного выстрела.

Партизаны собрали пятнадцать автоматов, два пулемета, патроны и на трех подводах уехали в лес, оставив на дороге пятнадцать убитых гитлеровцев.

Старика тут же отпустили. Посмеиваясь, он сказал на прощание:

— Хоть и не раздобылся я солью, зато своими глазами увидел, что партизаны не зря хлеб едят.

Михаил взял на всякий случай адрес у старика, и он потом стал партизанским связным.

Через какое-то время Ада два или три раза ходила в Станьково.

Она следила за станьковским гарнизоном и выяснила, что из казарм ушли все немцы. Оставалось всего несколько человек, охранявших казармы.

Через два-три дня, как это уже было, могли прийти новые подразделения.

И Аде и Бондаревичу не давала покоя мысль уничтожить все помещения, где обычно располагались гитлеровцы. Ведь это намечали сделать еще Иван Андреевич Домарев и Анна Александровна Казей…

Михаил упросил командира отряда дать ему двадцать человек для этой операции.

Ада и Марат знали, где в Станькове было спрятано несколько бочек бензина. Они заранее собрали по дворам в партизанских семьях канистры. Ночью их наполнили бензином.

Бесшумно, ножами, партизаны сняли немецких часовых, залезли на чердаки столовой, двух казарм, пяти бывших домов командного состава и подожгли их. Тут Ада и Марат знали все ходы и выходы, лазали как кошки.

Вернувшись в станьковский лес, партизаны залезли на деревья и видели огромное зарево пожара. Тушить его гитлеровцы приехали из Дзержинска, но почти ничего спасти не могли.

В Станькове с этого времени уже до конца оккупации Белоруссии никогда не было немецкого гарнизона.

А Бондаревич и Ада считали, что в какой-то степени выполнили наказ Ивана Андреевича и Анны Александровны.

ВО ВРАЖЕСКОМ КОЛЬЦЕ

Третий день шел бой с карателями у хутора Борки.

По данным разведок нашего отряда и «Боевого», стало известно, что весь лес берется в кольцо, каратели подтягивали сюда не только пехоту, но и артиллерию. Хутор Борки от нашего лагеря находился всего в пяти километрах. Там вела бой рота Антонова. До нас долетали звуки пальбы, а после полудня Антонова привезли в лагерь тяжело раненным.