Начало жизни - Серебровская Елена Павловна. Страница 4

Под лестницей Маша снимает с головы конфорку. Ей почему-то стало жарко и неудобно в этом уборе.

—

Незачем

к такому ходить, — говорит Славка. — Разве ты не знаешь? Он буржуй. А буржуи даром ничего не дают.

У них отнимать надо.

Как

можно отнять что-нибудь у такого взрослого

дядьки,

Маша

не знает.

Но

она тоже чувствует,

что хо

зяин — хуже всех, живущих в доме.

Над желтыми дверьми с номерами, во втором эта

же

— застекленная галерея,

в

которой летом хозяин любит пить чай. Вот и сейчас семейка перешла туда. Хозяин, краснолицый и потный, его жена — похожая на румяный калач женщина

в

розовой прозрачной косынке на плечах, с высокой прической на голове и перстнями 

на пухлых пальцах, и Тамарка. Застекленные рамы вынуты, ветерок продувает, и всё-таки хозяевам жарко. На никак не может отдышаться круглый серебряный

самовар.

У них всё круглое, пузатое — и чашки, и сахар

ница,

и чайник.

На головы детей вдруг падают тоненькие желтые корочки с лакированным красным краешком. Маша первая

поды

мает

с земли одну корочку. Сыр вкусно пахнет. Девочка нерешительно берет корочку

в

рот. Ее примеру

след

уют

Ниночка и Ленька.

—

Зачем

ты

кинул

во

двор? — слышится ленивый

голос

хозяйской жены. — Только мусоришь.

— Интеллигенция подберет, хе-хе! — отвечает хозяин, посмотрев с балкона вниз.

Что

такое интеллигенция? Маша впервые слышит это

слово.

«Интеллигенция подберет», а подобрала она,

Маша,

значит это она и есть? Надо будет спросить

папу.

Ленька,

подняв красную корочку, рассматривает ее

сначала,

а потом спрашивает Машу:

— Это что?

— Это сыр, я знаю, можно кушать, — отвечает Маша.

Скоро ни одной корочки не остается на земле. Дети всё съели.

Мамы целые дни нет дома, она работает в трех школах, дает частные уроки, а к концу месяца приносит пайки — мешочки с крупой и мукой. Сахар к чаю бывает очень редко. Что такое делается с едой, непонятно!

В воскресенье мама открыла сундук и стала доставать из него разную одежду, откладывая часть вещей в сторону. Потом няня сложила эти вещи в крепкий мешок.

— Плохого они не любят, — сказала она. — Слышно, за кукол хорошо дают.

Маша принесла из своего угла куклу Катю. Это была крупная, с грудного младенца, тряпичная кукла с хорошенькой фарфоровой головкой. Маша редко играла с ней — на такую куклу нужны были большие лоскуты для платьев, не то что на маленьких! Чаще Маша играла с маленькой затасканной куколкой, на которую можно было сшить платье из любого обрезка материи.

— Сменяй мне на булочку, — сказала она няне, отдавая куклу.

Мама заколебалась. Она знала, что за такую куклу можно получить не одну булочку. В то же время было жаль дочки. Но девочка отдала куклу добровольно,

и

мать не стала вмешиваться.

Няня вернулась через два дня. Она принесла мешок муки, большую бутылку постного масла и несколько печеных хлебцев. Для Маши и Нины прихватила десяток морковок.

— Твоя Катя нас неделю кормить будет, — сказала она Маше.

Маша и не знала, что у нее такая кукла, которая, словно взрослый человек, может кормить их целую неделю. Стало немножно стыдно, когда Маша вспомнила, с какой легкостью она отдала такую особенную куклу. «Каково ей там у новых хозяев?» — подумала она, а у няни спросила:

— Теперь моя кукла у кого?

— Теперь она у девочки чуть тебя помладше, на годик. Живет эта девочка в пятистенной избе, стоит у них чей-то горемычный рояль — играть-то не умеют, бренчат

только.

Стоит граммофон, тоже выменяли. Утром эта девочка пьет молочко и кушает пшеничный хлеб с медом

и

салом. У ее отца одних коров с десяток, чего ж не

жить.

Маша задумалась. На минуту ей стало жаль куклы, но она поела пшеничного хлебца, вышла гулять во двор и забыла о Кате.

Невдалеке от дома, где живет Маша, стоит мост. Это мост через железную дорогу, по которой то и дело проезжают поезда. Разные бывают составы. Иногда из красных грузовых вагонов видны люди в серых шинелях. Один стоит, опершись о косяк широкой, до потолка, двери и дымит цыгаркой. Другой сидит возле на полу и ест что-то из манерки. Третий, рядом, спит на сене.

С железнодорожным мостом связано одно страшное воспоминание.

Вечерами, укладывая Машу спать, мать говорила: «Никуда не ходи, сиди во дворе. Сейчас всюду стреляют, опасно!» Маша засыпала, а утром забывала наказы матери и снова бежала к мосту над железнодорожной линией.

Она увидела людей, которые стреляют. Пошла к железной дороге вместе с Ленькой и Славкой. По обе стороны моста стояли солдаты в серо-зеленых шинелях, в стальных касках, с винтовками в руках. Они внимательно рассматривали каждого проходящего.

Дети прошли мост и остановились: вчера шел дождь и на краю дороги, выходившей уже за черту города, вылезли беловато-сиреневые головки грибов. Это были хорошие грибы, Маша знала их: когда-то она уже приносила грибы отсюда, и мама называла их шампиньонами.

— Грибы, смотрите! Давайте собирать, это хорошие! — сказала Маша мальчикам. Но они с сомнением качали головами.

— Поганки, — оказал Славка.

— Хорошие, у них только название трудное, — уверяла Маша, срывая грибы и складывая себе в подол платьица. Грубый окрик заставил ее остановиться и поднять голову.

Кричал солдат. Он кричал ей на своем непонятном языке и махал рукой. Маша стояла, не понимая. Славка быстро взял ее за руку:

— Пошли отсюда!

Прежде чем Маша двинулась, солдат скинул винтовку

с

плеча. Он хотел показать бестолковым детям, что если они не уйдут подальше от моста, он будет стрелять.

Славка метнулся в сторону и махнул рукой Маше: бежим! И тогда все трое заковыляли мимо солдата через мост. Маша старалась покрепче держать в руке кончик подола своего платьица, чтобы не растерять добычу. И так из-за этого солдата не пришлось собрать все грибы! Когда она проходила мост, один грибок выпал и покатился. Маша подняла его, забыв об угрозе, и только тогда пошла дальше. Грибы она отдала няне, а про солдат не рассказывала.

— Это немцы, — объяснил Маше Славка. — Иностранцы! — И он прибавил неприличную рифму.

Теперь всё чаще во двор долетали звуки стрельбы со стороны моста, и Маша знала: стреляют немцы. Может, убили человека.

Во дворе и на улице Маша часто видела драки мальчишек. Как молодые петушки, они наскакивали друг на друга, тузили кулаками, валили друг друга в дорожную пыль. Но и здесь были свои правила: заступаться всем за одного было можно, нападать на одного оравой — нельзя.

Маша вышла на улицу искать фантики: может, попадется хорошенькая бумажка от конфеты с разноцветной картинкой, с золотым ободком. Она ходила, разглядывая кирпичную выщербленную панель. Фантиков не попадалось.

Из-за поворота улицы раздался свист и крики: рыжеволосый кудрявый мальчик бежал, закрывая локтем лицо. Вслед ему летели камни.

— Жидёнок! — орали мальчишки, догонявшие рыженького. Впереди всех бежал племянник хозяина дома, где жила Маша, Виктор. Он был постарше других, в целых, не рваных штанах и рубахе, в сандалиях — все остальные были босые. Он предводительствовал погоней.

Маша поняла одно: их много, а рыженький совсем один, и ему страшно. Она побежала наперерез ораве и закричала:

— И не стыдно, напали все на одного! Не стыдно?! Не смейте, раклы!