Тень Жар-птицы - Исарова Лариса Теодоровна. Страница 5

— За отметку? — спросил я.

— Бесплатно не любите работать?

— За хорошую отметку сделаю.

— По заслугам.

Я решил воспользоваться моментом.

— А могу я этим докладом исправить свои двойки?

— Одним докладом?! Вряд ли…

— Хотите пари?

Она засмеялась.

— Во всяком случае, от ложной скромности вы не умрете…

А зачем прибедняться? Мне один раз надо книгу прочесть, чтобы все запомнить, я дядьке ни в чем не уступаю, а уж он любит похвастать, как никто. Приедет к нам и начинает: «Я самый талантливый в нашем тресте, все это знают, даже не спорят. Мне достаточно пять страниц любой книги прочесть, чтобы понять — мура это или есть хоть две мыслишки. У меня перспектива, большая. Сначала начальник партии, потом начальник главка». Отец так и покатывается, а дядька не улыбнется. Еще он мастер спорта по шахматам, имеет первый разряд по лыжам и велосипеду, а уж про гитару и говорить нечего, в любой компании он самый дорогой гость. Нельзя сказать, что у него голос особый, что играет необыкновенно, но за душу берет, как Бернес. И все что угодно подбирает самоучкой, от сегодняшних шлягеров до старинных романсов.

Да, придумал я имя для М. В. Ее фамилия — Оскина. Ничего нет проще, как называть ее Осой. Тем более что она на нее похожа и фигурой, и характером. Она не очень добрый, по-моему, человек. Во всяком случае, всегда дает сдачу, если ее заденут ученики. Митька теперь на ее уроках и не дышит, даже Ланщиков перестал канючить отметки. Она заявила, что у него интонации профессионального нищего: «В этом братстве вам бы цены не было, Ланщиков…» А Лисицыну, который птицами увлекается, сказала, что во время его ответа ей слышится чириканье воробьев: шума много, а смысла мало…

Мне она симпатизирует, но двойки все равно ставит, хоть и говорит: «Я ценю ваши способности». Поэтому и дала самую сложную тему: «Русские женщины в литературе XIX века» (от Татьяны Лариной до героинь Чехова), а мы ни Тургенева, ни Некрасова не проходили.

А я все тексты давным-давно прочел, еще в восьмом, от скуки, на уроках, вместо учебников. Правда, восторга не вызвали. Ну какое мне дело сегодня, в XX веке, что Татьяна Ларина «другому отдана и будет век ему верна». На здоровье, как говорится, женщины — существа алогичные, по заявлению дяди Гоши. Может, в те времена в таких решениях и было что-то героическое, а сейчас просто смешно. Особенно, когда вечерком по улице прошвырнешься да на современных девчонок поглазеешь. С любой можно с ходу познакомиться и даже особо стараться не приходится. Митька, наверное, прав, что всех девчонок всерьез не принимает, хотя и мечтает найти одну-единственную, которая его оценит. Странный он парень! Есть о чем думать!

Вот недавно узнал, что в седьмом классе Лисицына преследовал один тип с их двора. Отбирал у него деньги, когда мать давала на завтраки, требовал, чтобы он ему из дома таскал книги, вещи. Митька это узнал и полез в драку, даром что парень был вдвое больше. Лисицын рассказывал, что сдрейфил, он был уверен, что Митька загнется, но Митька в драке становится бешеным. Парень слинял навсегда. И ведь никому об этом не сказал, даже мне. Девчонкам хвастается без всякой совести, а такое дело для него — ерунда!

Нинон-Махно отличилась. Отобрала у Рябцевой альбомчик и стала вслух читать, а Рябцева как заревет! Оказывается, она всякую стихотворную чушь туда переписывала, да еще картиночки наклеивала. Мало того, всем теткам глаза подводила цветными карандашами и губы. Страхолюдство! Из всяких журналов вырезала, одна дамочка страшней другой. И такие фразочки выписывала: «Разлука — испытание, которое выдерживает только чистая, настоящая любовь». Разлуку — желтым карандашом, а любовь — зеленым. Цирк!

Неужели часто рождаются такие дуры, как Рябцева? Она мне еще в восьмом сказала, что хочет сразу после школы выйти замуж, «быть хорошей женой и матерью — это главное предназначение женщины!». Она на куклу похожа с закрывающимися глазами, а косичка как из мочалки.

В прошлом году в школе было ЧП. В день учителя из сумки учительницы домоводства украли получку. Наш завуч Наталья Георгиевна, человек без предрассудков, пошла к пятиклашкам и устроила обыск среди девчонок. Деньги нашли у сестры Рябцевой. А меня в это время в учительскую вызвали, дядя Вася жаловался, что я от физкультуры отлыниваю, не желаю идти в баскетбольную команду. Ну а когда эту пигалицу привели, обо мне, конечно, забыли, я и остался скромненько. Интересно, живой же я человек! Ирина Семеновна ревмя ревела, она всегда над девчонками квохтала, как курица, а младшая Рябцева сцепила руки за спиной и так на всех нахально смотрела, точно ее на расстрел привели. Но тут наша Рябцева влетела.

— Опять? Мне назло? — И как даст ей по щеке, даже пятерня отпечаталась, а сестра и не шелохнулась. Тут я услышал, что Кирюша шепчет Таисье Сергеевне:

— Нелепая семья: старшая — кумир отца, а младшую он ненавидит…

— Ирина Семеновна! — торжественно начала старшая Рябцева. — Вы нас простите, сегодня же отец придет, вы же знаете эту уродку, она психическая просто. Давно ей пора в колонию, пока она никого не убила, не подожгла…

— А я и хотела уехать, — вдруг сказала младшая с вызовом, они совершенно не были похожи, если старшая напоминала толстую куклу, то младшая выглядела заморенным лисенком, — к бабушке…

Ирина Семеновна тут же вытерла глаза, обняла ее за плечи и повела из учительской, не обращая внимания на старшую Рябцеву и приговаривая:

— Вот порох, вот горячка, сказала бы мне по-хорошему…

А после уроков я пошел в канцелярию позвонить, кабинет Зои Ивановны был открыт, и я услышал мужской голос.

— Нет, нет, не встревайте. Машка — уголовница с детства, с детского сада с нее все плачут, что угодно говорите, а кончит она колонией…

— А если она ревнует вас к старшей сестре?

— Лучше бы пример брала. Ольга вам не докладывала, как Машка ей пальто бритвой изрезала, новое, которое построили к девятому классу! Сто тридцать рублей курям на смех…

— Врачам вы ее не показывали?

— Врачи! Пока человек не помер, разве они в понимание войдут? «Девочка нервная, социально запущенная». А чего запущенная, если ее мать каждую неделю обстирывает, а эта телушка руки в боки…

— Так, может быть, лучше отпустить ее к бабушке?

— Чтобы эта паразитка ее подожгла?

Тут он к двери пошел, я и смылся, а про себя подумал, что такой отец, хоть и не пьет, а еще хуже Митькиного папаши…

А сегодня читали вслух тетрадку Рябцевой, она ее девчонкам посылала по партам, а Ланщиков перехватил. И самые дурацкие фразочки привязались ко мне. «Любовь не картошка, не выбросишь в окошко». «За парнем не беги, как за трамваем. Отстала — придет следующий…» И на что может годиться такая Рябцева? В колонию не вышлешь, имеет право на учебу, на работу, а какая из нее жена, мать получится? Митька тех, кто много думает, называет «головоногий моллюск», а как звать таких недумающих амеб? В классе после чтения этих шедевров Антошка вдруг взорвалась и заявила, что нас мещанство заедает, что такие альбомчики от пустоты мозгов. На нее обрушились многие девчонки, даже Варька Ветрова. Она заявила, что Глинская всех презирает. Антошка на меня посмотрела, ждала, что я вмешаюсь, я был с ней согласен, но стоило ли влезать в такой курятник? Да и все мальчишки отмалчивались, только Сашка Пушкин хмыкнул: «Детство». Но ему хорошо, он после менингита может под юродивого работать, никогда не поймешь, что он имеет в виду…

А вот теперь я все пытаюсь понять, почему смолчал? Чтоб Митька не дразнил? Или лень спорить с глупостью? Все равно дураков не убедить. Но вспомню, как потом Глинская на меня посмотрела, и хочется кулаков по столу стукнуть, чтоб заломило в руке.

Что-то мать взад и вперед ходит из комнаты в кухню, не иначе что-то неприятное сказать собирается, это у нее артподготовка. Наверняка ко мне в портфель слазила, дневник полистала…

Недавно по телевизору в передаче для родителей советовали делать ревизии сумок детей, но это же хамство! Когда я в детстве залез к отцу в карман и позаимствовал мелочь на мороженое, шуму было на неделю. Прорабатывали и дуэтом, и в одиночку, попреки глотал я, как микстуру, утром, днем и вечером, а теперь сама?! Нет, конечно, она не польстилась на мой полтинник, честно сэкономленный на завтраках, но читать чужие документы — хамство! Мои двойки — моя военная тайна, моя личная жизнь, и, пока я их не обнародую, нечего ахать.