Дайте кошке слово - Романова Наталья Игоревна. Страница 53

Кот прямо-таки дрессировал скворца. Он приучал его к себе. Котя сидел на диване и смотрел на скворца спокойно и доброжелательно. Котя уходил, и опять приходил, и опять сидел спокойно. Мы перестали волноваться, поскольку знали: в опасный момент скворец нас позовет. Но скворец не звал. Он тоже смотрел на Котю. Казалось, они очень интересуются друг другом.

Казалось, между ними есть какая-то связь. Связь двух живых существ, не похожих на людей. Вроде бы им даже вдвоем было веселее. Во всяком случае, Котя делал вид (или на самом деле так было), что ему скучно без скворца и просто интересно смотреть, как тот прыгает, клюет червяков и пьет воду. Скворец же, когда не было на диване Коти, был сильнее обеспокоен: он вытягивался на длинных ножках, стараясь заглянуть под клетку — не там ли Котя?

Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы не случилось несчастье.

Несчастье

Возможно, это была случайность. Но теперь вспоминается, что и ножка у Коти была к тому часу больная. Вроде бы накануне мама наступила на нее, и Котя вроде бы захромал, заплакал. Никто тогда не обратил внимания, потому что и раньше Котя, разлегшись на полу совершенно беззаботно, подставлял то хвост, то лапы.

Но теперь кажется, что от этого все произошло, потому что ведь и раньше Котя иногда обманывал нас и, подкараулив, когда мы откроем форточку, мчался к окну. Возможно, и погода всему соответствовала, и подоконник обледенел. Но теперь и другое думается, что какие-то мы были все-таки обалделые от этого сочетания: скворца и Коти.

Как всегда, я, прежде чем открыть форточку и проветрить комнату, отнесла Котю на кухню и закрыла дверь. Так я всегда делала зимой, хотя понимала: Коте нужен воздух. Но что поделаешь, когда живешь на девятом этаже. Открыв форточку, я пошла к двери, чтобы выйти из комнаты. В тот миг, когда я открывала дверь комнаты, открыли дверь в кухню. А может, за секунду до этого. И Котя, который все видел и только ждал момента, надеясь именно на такой случай, выскочил из кухни и бросился без остановки в комнату. Он бежал так поспешно, так боялся, что сейчас, когда все складывалось удачно, все рухнет, что я не решилась его остановить, побежать за ним, напугать. Заметив, что он поскользнулся на повороте, когда, влетев в комнату, повернул к окну, я затаила дыхание, боясь напугать его еще больше и надеясь на то, что, успокоившись, он разумно использует свою возможность и, как всегда, тихо посидев за закрытым окном на узком скользком железном подоконнике, вернется обратно.

Уже потом я поняла, что поскользнулся на ровном полу он не только от волнения, что помешают задуманному, но и от того, что ножка у него была ушиблена.

Я тихо прикрыла дверь и ушла. Когда вернулась, чтобы посмотреть, нагулялся ли Котя и можно ли закрывать форточку, увидела — подоконник пуст.

Но ведь так бывало: Котя забирался под диван, а то и в шкаф или еще куда-нибудь. А может, я не заметила, и кто-то другой, заходя в комнату, выпустил Котю из комнаты?

Я сказала только мужу. И на всякий случай он побежал вниз. А я продолжала искать Котю под кроватями и столами.

Боишься, ждешь, но, когда случается, не можешь поверить. Я не верила еще и тогда, когда услышала страшный Котин крик за входной дверью. Котя кричал душераздирающе, с перерывами, резко выдыхая крик.

— Кто это? — спросила мама в ужасе.

— Тихо, только не надо волноваться, тихо, — говорила я нарочито спокойным, строгим голосом, — Котя упал из окна.

Котю внесли в большую комнату. Он продолжал резко и отрывисто кричать. Котю положили на кровать, мы все стояли возле него. Все, кроме моей мамы. Она забилась в дальнюю комнату и сказала, что не выйдет, что не может.

— Мама, успокойся, это только кот, — внушала я ей. — Ты должна успокоиться.

Котя метался по кровати. Он не мог встать на лапы, они были разбиты, но он ползал, цепляясь за одеяло.

Я постелила одеяло на полу, и мы перенесли Котю на пол. Он был весь окровавлен, я стала смотреть, откуда течет кровь. Кровь текла из лап и рта.

Вызвали ветеринарную скорую.

Котя то замирал, словно теряя сознание, то оживал и тогда начинал ползать и кричать. Он дополз до диванчика и начал взбираться на него.

— Он не может на полу, как ты могла положить его на пол! — кричал папа.

Приехал врач, смазал йодом разбитые лапы. Сказал, что прикушен язык и, вероятно, отбиты внутренности, потому что губы обескровлены, а это значит — сильное внутреннее кровоизлияние.

Врачу было нас жалко. Мы ведь не хотели усыпить Котю, а муки с ним будет много, если выживет.

Врач уехал, а Котя продолжал метаться. То он хотел на диван, то буквально чуть ли не падал на пол.

Он лежал на полу в тот момент, когда открылась дверь и вошла мама. Котя поднял голову, посмотрел на нее, и в глазах его мы все одновременно увидели — это то, чего он все время с таким беспокойством ждал. Теперь он увидел маму, теперь все будет хорошо. Он затих, но не потерял сознания. Мама сидела рядом с ним на полу и нежно говорила, что все будет хорошо. Все будет хорошо.

А я уже знаю и этот голос, и эти слова и знаю, что когда мама так говорит, то ничего хорошего не будет. А будет все очень страшно.

— Вы не смеете, — закричала я, — вы не смеете так! Это не человек. Это только кот. Как же вы можете, как вы можете те же слова, и те же слезы, и все так же. Вы что, забыли — я никогда не забуду и никогда не смогу плакать о коте.

Знакомый врач посоветовал по телефону запеленать Котю, чтобы он не ползал и еще сильнее не разрывал себе внутренности.

Мы запеленали. Котя затих, потом очнулся, начал задыхаться, вздохнул глубоко и снова затих. Папа не верил, что Котя умер.

Все уже легли, а папа, положив Котю к себе в комнату, каждый раз вставал и щупал его.

Я слышала, как папа сказал:

— Нам ничего не полагается — ничего.

Я выпустила скворца

Коти больше нет, но я все же расскажу, что было дальше.

После смерти Коти я сразу уехала. Мама писала, что скворец все время вытягивается на длинных ножках и заглядывает под клетку — ищет Котю. Потом написала, что скворец заболел. Когда я вернулась, скворец был в плохом состоянии. Хвоста у него больше не было, весь вылез. Глаза из желтых стали белыми. Спал он теперь не на жердочке, как раньше, а внизу, на дне клетки. И голову стал прятать в шею, как это делают другие птицы, когда спят, но у скворца это было от слабости.

Я решила выпустить скворца. Ждала только, когда потеплеет.

Мы сняли дачу.

…Обычная дорога: с одной стороны дачи, с другой — аллея, за ней — поле.

По мостику я перешла через речку и свернула направо. Я никогда не ходила сюда. Да сюда, по-видимому, и никто не ходит. Здесь болото. Сначала сухие кочки, потом все сырее и сырее. Вокруг деревья, кустарники, птицы. Поют птицы. И высокая трава. Вдали — поле, ромашки. Солнце. Я задохнулась от красоты, от журчания речки, от пения птиц.

Боясь раздумать, я помчалась за скворцом. Я вбежала в комнату, схватила клетку, накрыла ее тряпкой и снова побежала. Тысячи мыслей бились у меня в голове, но я не давала им ходу. Я снова зашла туда, где болото. Здесь нет людей, а главное — кошек и собак. Здесь поют птицы. Над головой чистое, голубое небо. Я поставила клетку, сняла тряпку и открыла дверцу. Скворец не двигался.

Прошло несколько минут, и вдруг скворец выбежал и прямо через воду, неумело махая крыльями, пугаясь травы, запрыгал к кустам. И вглубь — на ветку.

И вот тут, только теперь, когда он оказался на ветке, на настоящей ветке среди настоящих листьев, в чаще кустов и деревьев, только здесь, когда среди разных голосов птиц я услышала, как он жалобно запел все ту же свою тонкую, похожую на скрип опускающегося в колодец ведра, песню, только теперь я ощутила его близость с собой, родство, понимание. Мы были как два родных существа среди чужой окружающей нас природы. Тоска охватила меня. У меня уже не было Коти, и теперь я теряла скворца.