Ради единого слова - Аграновский Валерий Абрамович. Страница 14
Я попытался – надеюсь, не безуспешно – продемонстрировать полезность (во всяком случае не вредность) углубления наших знаний с помощью словарей. Всего лишь только словарей. Добавлю к сказанному, что обращение к опыту прошлого ничуть не мешает осовремениванию «вечных» понятий при условии, если сам журналист современен в истинном смысле этого слова, то есть находится в курсе самых последних теорий и представлений, живет заботами и проблемами сегодняшнего дня, не отрывается от действительности, не тонет в прошлом и не витает в безоблачном и слишком отдаленном будущем.
На этом готов считать наши размышления вокруг письма Сергея Т. законченными.
Теперь в путь?
ПЕРЕД ДОРОГОЙ
Мешающие детали
С мыслями в голове действительно не страшно отправляться в путь. Есть возможность заранее выработать тактику и стратеги ю сбора материала, вести поиск не разбросанно, а четко, целеустремленно, без суеты; обеспечить логику будущего повествования; наконец, попросту сэкономить время в командировке, действуя не по наитию, которое бывает обманчивым, а по плану, позволяющему тщательно и спокойно собрать «урожай» до последней крупинки. Короче говоря, выигрыш налицо.
А есть ли проигрыш? В свое время, говоря о создании концепции, я как бы разделил ее на две части, одну назвав «предварительной» и отведя ей место до сбора материала, а другую – «окончательной», подправленной жизнью. Зачем нужна первая? Чтобы планировать сбор материала. Зачем нужна вторая? Чтобы стать конкретной, объективной и правдивой моделью будущего произведения.
Так говорил я, уступая потенциальным противникам создания концепции до сбора материала. Но вот наконец пришло время задать вопрос: если обе концепции полностью совпадут, то есть материал, собранный журналистом, подтвердит «предварительную» настолько, что она превратится в «окончательную», будет ли это показателем высокого уровня журналистской работы? Да, будет: жизнь подтвердила то, что журналист предвидел, – в этом и заключается, наверное, истинное мастерство. Ну, а если «половинки» не совпадут? Если собранный материал «предварительную» не просто подправит, а полностью опровергнет «окончательной», подправленной жизнью. Зачем нужна первая? Чтобы планировать сбор материала. Зачем нужна вторая? Чтобы стать конкретной, объективной и правдивой моделью будущего произведения.
Так говорил я, уступая потенциальным противникам создания концепции до сбора материала. Но вот наконец пришло время задать вопрос: если обе концепции полностью совпадут, то есть материал, собранный журналистом, подтвердит «предварительную» настолько, что она превратится в «окончательную», будет ли это показателем высокого уровня журналистской работы? Да, будет: жизнь подтвердила то, что журналист предвидел, – в этом и заключается, наверное, истинное мастерство. Ну, а если «половинки» не совпадут? Если собранный материал не просто подправит, а полностью опровергнет «предварительную» концепцию? Вероятно, это будет показателем низкого уровня журналистской работы. Вот почему я против деления на «предварительную» и «окончательную» концепции: даже из педагогических соображений не стоит закладывать в методику журналистской работы возможность низкого уровня.
Однако это вовсе не значит, что концепция в принципе «неисправима». Собирая материал, газетчик может столкнуться с фактами, которые «не лезут» в его концепцию, мешают ей, портят ее стройность и отлаженность, нарушают ее внутреннюю логику. Отказаться от них, не принимать их во внимание и всеми силами охранять первозданность своей концепции – значит, мне кажется, проиграть, перечеркнуть все выигрыши, полученные от предварительных размышлений.
Нет, я не сторонник того, чтобы сдаваться в плен собственной концепции, превратив ее в нечто, сделанное из нержавеющей стали. Концепция – понятие резиновое. Она должна вмещать в себя любой материал, мешающий и не мешающий, должна вмещать в себя жизнь, становясь от этого только богаче, правдивее и убедительнее.»…Необходимо брать не отдельные факты, – писал В. И. Ленин, – а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» стряпня для оправдания, может быть, грязного дела». [28]
Так давайте присядем перед дорогой и поговорим подробнее о «мешающих деталях» (термин А. Аграновского). Сделать это надо сейчас, не откладывая, иначе, полагаю, будет поздно. Когда доберемся до технологии сбора материала, нам уже не придется делить факты на «лезущие» и «не лезущие» в концепцию, поскольку способы получения и тех и других едины.
Обращусь к примеру. Несколько лет назад в «Комсомольской правде» родилась рубрика «Социальный портрет». Она основывалась на физиологических очерках и очерках нравов, созданных в свое время Г. Успенским, В. Короленко, И. Буниным, но добавляла данные социологии. Чего мы хотели? Добиться максимума достоверности и убедительности и на базе реальных героев нарисовать синтетические образы-портреты современников.
Задача была не из легких. Сегодня вижу, что дело не вполне удалось и рубрику «Социальный портрет» следует называть, скорее, «Квазисоциальный», хотя в то время очерки товарищей по перу и мой очерк о шофере, опубликованные газетой, вызвали повышенный интерес у читателей, благожелательность критики и почти восторженный прием у коллег. Но речь не об этом.
Мне пришлось основательно готовиться к командировке. Создавая концепцию, перечитал немало специальной литературы, побеседовал с разными людьми и познакомился с данными социологических исследований. В частности, у меня вышло, что современный шофер-профессионал (не любитель) представляет собой мужчину в возрасте 30 лет, имеющего семилетнее образование, II шоферский класс, пятилетний стаж вождения машины, наезд не менее 30 тысяч километров, заработок 130 рублей в месяц (цифры приведены по данным на 1965 г., ныне они, естественно, изменились) и т. д. Подход, таким образом, был среднестатистический, а к результату надо было стремиться индивидуальному, не лишенному типизации, – ничего себе задачка!
Приехав в Саратов (а почему не в Смоленск? Но если бы в Смоленск, не миновать вопроса: а почему не в Саратов?), я обосновался с работником ГАИ у моста через Волгу, по которому шел нескончаемый поток грузовых машин, и стал ловить своего высчитанного героя, конечно, мы образовали пробку, и не одну, нам пришлось выслушивать массовые «благодарности» шоферов, но в конце концов герой был найден, причем максимально приближенный к заданному. Михаил Федорович Пирогов (один из 4,5 миллиона мужчин-шоферов; между прочим женщин-шоферов тогда было всего 24 тысячи), 35 лет от роду, водитель бензовоза, имел семилетку за плечами I водительский класс, 19 лет шоферского стажа, 35 тыс. наезженных километров, 130 рублей месячного заработка и т. д. Разумеется, никакой живой человек не может уместиться в «среднестатистическом», и у меня были с моим героем существенные потери. Увы, ничего не поделаешь! Но уж совпадения на фоне потерь были особенно ценными, их следовало беречь, как зеницу ока, для будущего очерка.
Так вот какая история приключилась с одним из ценных совпадений – со 130-рублевым заработком. Однажды я пришел к Пироговым, чтобы заняться арифметикой… Впрочем, процитирую для большей точности очерк:
«В воскресенье сижу дома у Пироговых в комнате, в которой почему-то преобладает красный цвет. Стол накрыт красной бархатной скатертью, такое же покрывало на телевизоре „Рубин“, три красных ковра над тремя кроватями, и даже на дочери красного цвета платье, и Витька щеголяет в ярко-бордовом костюме.
Мы рассчитываем бюджет семьи. Михаил Федорович дает исходные данные: его заработок – 130 рублей в месяц, жены – 60, итого 190; на руки – 170, в год – 2040. С чего начнем? С еды? Нет. Пирогов предлагает иную систему подсчета. «Давайте, – говорит он, – прикинем все траты за минувший год, а что останется – и есть еда». Я догадываюсь, что, вероятно, так они и живут, в основном экономя, если уж приходится экономить, на пище. Именно поэтому есть в доме и швейная машина, и холодильник, и телевизор, и радиоприемник, и ковры на стенах.
Итак, что было куплено Пироговыми в 1966 году?
На «Рубин» мы кладем 150 рублей хотя он стоит больше, но взят в рассрочку. Один ковер – 90 рублей. Пальто жене и костюм хозяину – 150 рублей. Одежда детям – 60 рублей. Четыре новых стула – 24 рубля. Какие еще были траты? 140 рублей за Витькин детсад, затем годовая квартплата – 130 рублей (сюда входит газ, электричество, отопление – живут Пироговы хотя и в одной комнате, но «со всеми удобствами»). Потом вспоминаем, что дочь Нина ходит в музыкальную школу, учится на скрипке, – это еще 140 рублей. На культурные расходы – кино и клубы – Пирогов отпускает 100 рублей в год. Затем, после некоторых пререканий с женой Марией Никаноровной, он добавляет к этой сумме еще 156 рублей – по три рубля каждое воскресенье на пол-литра. (Она всплескивает руками, увидев цифру «156», да и сам Пирогов такой не ожидал.) В итоге мы получаем общую сумму расходов в 1140 рублей. На питание остается 900 рублей. В месяц – 75. В сутки – 2 рубля 50 копеек. На семью, состоящую из четырех человек?!
– Неудобно получилось, – соглашается Пирогов и вдруг неожиданно предлагает: – Знаете что, давайте вычеркнем ковер и пол-литра! Это даст нам 250 лишних рублей…"
28
"Комсомольская правда", 3 марта 1967 г.