Друзья - Юмото Кадзуми. Страница 31

Если бы дед не умер, если бы он жил дальше, то я, наверное, много о чем успел бы с ним поговорить. Я мог бы с ним советоваться. Например, рассказать ему о том, что я ужасно боюсь вступительных экзаменов и страдаю от того, что все еще не решил, кем хочу быть, когда вырасту… Следующим летом мы бы опять ели все вместе арбуз и запускали фейерверк… А потом бы я вырос и мог бы пойти с дедом жарить окономи-яки и пить пиво… Но ничего этого я сделать не смогу. И это невероятно грустно. Жалко до слез. Но если вдуматься, то жалко только меня. Ведь дед прожил прекрасную, долгую, полную событий жизнь. Я понял это, когда смотрел на эти белые-белые кости. Он действительно жил с удовольствием. И я тоже должен прожить свою жизнь именно так. По-крайней мере, я должен попробовать. «Я постараюсь», — сказал я про себя, обращаясь к деду.

Наконец раздался резкий сухой звук, и керамическую урну с прахом закрыли крышкой. Летние каникулы кончились.

15

— Сегодня на дополнительные занятия не надо!!! — сказал Кавабэ в обеденную перемену. Был первый четверг октября. — Они завтра начинаются.

Мы с Ямаштой кивнули.

После уроков мы отправились в дедушкин дом. Весь двор был покрыт цветущей космеей. Не особо высокой, да и цветы были не очень крупные, но среди пробивающихся тут и там сорняков они горели, как маленькие костры.

— Интересно, что станет с этим домом? — спросил Ямашта и погладил оконное стекло. — Наверное, на его месте построят многоквартирный дом.

Дверь была закрыта на ключ. На ручке лежал слой песчаной пыли. Кавабэ молча бродил по двору, потом вдруг резко сел на корточки, нога его подергивалась, как сумасшедшая.

Завтра дедушкин дом снесут. Дом стоял пустым всего лишь месяц, но за это время он здорово одичал. И зеленый водосток, и бежевые доски, которыми обита стена, — все как-то потускнело, сделалось мрачным. Я заметил, что веревка, на которой дед сушил белье, куда-то делась. Наверное, ее сняли еще в день похорон…

Мы еще немного постояли во дворе, помолчали, глядя на космею. Потом пошли к выходу. Миновав дверь, Ямашта вдруг оглянулся и посмотрел на каменную приступку — ту самую, на которую он когда-то поставил тарелку с сашими.

— Пошли. — Кавабэ уткнулся в букет из цветов космеи и ускорил шаг.

— Я так не могу, — сказал Ямашта. — Я чувствую себя ужасно, когда думаю о том, что когда-нибудь забуду про это место. Я не хочу забывать.

И я не хотел забывать. Я чувствовал себя точно так же, как он. Когда я оставался наедине с собой в своей комнате, я всегда вспоминал деда. И чем больше я вспоминал, тем больше мне казалось, что я не могу вспомнить всего, что было. Что я упускаю что-то очень важное. И от этого я просто места себе не находил.

— Ну, вот хотя бы приступку эту я должен запомнить. Пусть у меня голова дырявая, но хоть на что-то я способен! Хоть что-то надо сохранить в памяти, не забыть…

Я зажмурился изо всех сил, так что у меня чуть не потекли слезы. С внутренней стороны век забегали световые пятна. Я широко открыл глаза. И на мгновение увидел, как выглядывает в щелку двери наш дед. Я даже услышал звук открывающейся двери.

— А цветами можно украсить комнату, — сказал я и, повернувшись спиной к запертой на ключ двери, зашагал к выходу со двора.

— Я их себе на стол поставлю.

— Ага, пусть они помогут тебе учиться.

— Точно! Теперь обязательно поставлю!

Все неприятные, тяжелые чувства куда-то улетучились.

Каждый день я, как голодный зверь, накидывался на задачки и примеры. Экзамен был уже не за горами.

Маму положили в больницу примерно тогда же, когда начали увядать лепестки космеи, принесенной из дедушкиного двора, — у мамы обнаружили болезнь печени, которая, наверное, развилась из-за того, что она пила слишком много алкоголя. Сначала, услышав про болезнь, папа разозлился. Он не смог сдержаться и несколько раз назвал маму дурой. Мама плакала и повторяла: «Извини, извини…»

Из больницы маму все никак не выпускали, и в какой-то момент папа начал ходить навещать ее после работы. Он вообще теперь стал возвращаться домой гораздо раньше, чем обычно. Я же, наоборот, после уроков и дополнительных занятий возвращался теперь очень поздно. Но тем не менее мы с папой довольно сносно справлялись без мамы. На ужин мы обычно покупали готовую еду, но иногда готовили вместе что-нибудь не очень сложное по рецепту из поваренной книги. Мы жарили рыбу, нарезали салат или делали омлет. Омлет, разумеется, получался не самый красивый, но папа уписывал его за обе щеки, приговаривая: «Очень, очень вкусно!»

А в одно из воскресений папа приготовил тушеное мясо с овощами. Наверное, я никогда этого не забуду. Папа стоял у плиты и то и дело помешивал в кастрюле. Он пробовал содержимое на вкус, причмокивал и щурился, наклоняя голову набок. Мясо с овощами тушилось полдня, пока не стало нежным, так что прямо таяло на языке. А потом мы с папой отнесли эту кастрюлю маме в больницу и пообедали втроем прямо в палате. Когда мы пришли, мама расплакалась. Я, честно говоря, уже начал на нее сердиться, но папа так ласково сказал ей: «Ну что ты, поешь!» — что у меня у самого вдруг защипало в горле.

Потом по дороге из больницы домой папа спросил меня, кем я хочу стать, когда вырасту. Я своим ушам не поверил! Кажется, последний раз папа спрашивал меня об этом еще до того, как я пошел в школу.

— Я еще не знаю точно, — сказал я, — но думаю, что, наверное, я бы хотел писать.

— Писателем, что ли? Что писать, романы? — тут уже пришла очередь папы удивляться.

— Ну, насчет романов я не уверен, — сказал я очень тихо. — Я просто хочу писать о том, что не хочу забывать. А записав, хочу делиться с другими. Разве это плохо?

Папа слушал меня молча.

— Есть очень много вещей, которые я не хотел бы забыть, понимаешь? Вот сегодняшний день, например. Я обязательно о нем напишу!

«А еще я напишу об этих летних каникулах», — решил я для себя.

— Знаешь, это совсем неплохо. Я думаю даже, что это хорошо, — папа глубоко вздохнул и посмотрел на небо. На небе светилось созвездие Орион. Там, на небе, уже наступила зима…

Всю осень я учился как ненормальный и в результате хорошо сдал экзамены и поступил в частную гимназию. Папа был ужасно за меня рад и купил мне толстую тетрадь в настоящем кожаном переплете и заграничное вечное перо. В тетради я нашел открытку, на которой было написано: «Дорогому будущему писателю!» Я подумал, что папа, конечно, немного переборщил. На самом-то деле я хотел компьютер. Но немного подумав, я решил папе об этом не говорить, чтобы его не расстраивать.

В подаренной папой тетради я написал свой первый рассказ — «История о мальчике Я.». Я знал, что рассказ уже не успеют опубликовать в выпускном альбоме, поэтому принес его на прощальный вечер, когда все приносили свои поделки, и прочитал перед классом. Я еще с вечера очень нервничал и ночью почти не спал, но результат превзошел все мои ожидания. Рассказ всем очень понравился — мои одноклассники хохотали до упаду. Это просто был шквальный смех. И даже наш классный руководитель смеялся. А потом попросил меня прочитать рассказ на вечере для учителей. Мне кажется, что в тот день у меня было самое лучшее настроение в жизни. И только Ямашта, который был прототипом моего героя, пожал плечами и сказал:

— И что такого? Просто история про толстяка, которого отшила девчонка. Разве нет?

К сожалению, экзамен Ямашта не сдал.

— Вот и хорошо. Теперь мамаша наконец согласится, чтобы я стал продавцом в рыбной лавке, — заявил он.

Ямашта нисколечко не похудел, зато здорово вырос и стал похож на заправского лавочника. Когда мы с Кавабэ услышали это его «мамаша», то просто обалдели! Раньше он никогда так не говорил.

Что же касается Кавабэ, то он экзамен вообще не сдавал. Его мама вышла во второй раз замуж. Совсем скоро ее нового мужа отправляют по работе в Чехию, так что Кавабэ скоро уедет за границу.