Друзья - Юмото Кадзуми. Страница 9

Весь вечер я просидел рядом с собакой. Она уже не отворачивалась, а, наоборот, все время смотрела на меня своими черными влажными глазами. Я видел в них тоску и тревогу. Да я и сам тревожился непонятно отчего. Знаете, такое чувство, будто сейчас вот-вот произойдет что-то очень важное, но произойдет уже как бы не с тобой. В какой-то момент я не выдержал и побежал к маме, забрался к ней в кровать, расплакался и долго не мог успокоиться.

На следующее утро, когда я проснулся, собака уже умерла и лежала в закрытой картонной коробке. Папа сказал, чтобы я туда не заглядывал. Интересно, почему я сразу его послушался? Почему не попросил посмотреть? Так ее и похоронили, нашу собаку, прямо в этой коробке. И каждый раз, когда я вспоминаю ее предсмертный взгляд, меня охватывает чувство неуверенности, потерянности, как будто я что-то проглядел, не заметил, упустил.

Днем, после уроков, мы сидели и молча ели булочки на скамейке на автобусной остановке. Эта была та самая скамейка, на которой Ямашта в первый раз рассказал нам о похоронах своей бабушки.

— Слушайте, давайте в бассейн сходим, — Ямашта не мог больше молчать.

— Отличная идея! — обрадовался я. — Надо сходить.

Кавабэ запихнул несчастную булочку себе в рот почти целиком и теперь никак не мог ее прожевать. Наконец он с ней справился и, проглотив последнюю порцию, буркнул:

— Я не пойду.

— А можно мы больше не будем за ним следить? — жалобно спросил Ямашта. — Мне кажется, уже хватит. И к тому же что-то непохоже, что дед этот прямо сейчас возьмет и умрет.

Кавабэ слушал, хмуро уставившись себе под ноги. Мы с Ямаштой переглянулись.

Я немного встревожился, потому что вдруг вспомнил про яд, о котором говорил Кавабэ, когда Пончик притащил для деда тарелочку с рыбой.

Засунув в рот вторую булочку, Кавабэ решительно поднялся с места. Ну что ж, делать нечего. Значит, придется идти вместе с ним. И мне, и Ямаште было ясно как дважды два, что одного его отпускать нельзя.

Дни стояли жаркие, но окно на веранде у деда оставалось наглухо закрытым. Однажды дед было приоткрыл его, но, высунув наружу свою лысую голову и увидев нас, тут же быстро закрыл раму. В другой раз, открыв окно, он выплеснул в нашу сторону ведро воды. Не долетев до нас, вода с шумом плюхнулась на забор.

— Увы, увы, — с довольным видом прокомментировал Кавабэ.

Мы продолжали следить за дедом, когда он ходил за покупками. Но это уже не было настоящей слежкой. Кавабэ шел в‘некотором отдалении, уставившись деду в спину и даже не думая прятаться. Иногда дед оборачивался. Тогда мы просто останавливались и ждали, когда он пойдет дальше.

— Тише-едешь-дальше-будешь-стоп! — скороговоркой выпалил Ямашта, но Кавабэ ничего на это не ответил и даже не улыбнулся.

Интересно — в последнее время дед стал гораздо лучше питаться. За покупками ходит каждый день. И не только в круглосуточный магазин, но и к зеленщику за овощами стал захаживать, и в рыбную лавку — за сашими.

— Говорю вам, ему тогда сашими понравилось! — сказал Ямашта, когда дед вышел из рыбной лавки. — Вот и покупал бы у моего папы, раз все равно покупает.

Кавабэ цокнул языком.

— Надо было все-таки тогда яда ему подсыпать. Вредный старикан!

Однажды в сумерках на торговой улице мы потеряли нашего деда из виду. Договорились разойтись в разные стороны и поискать. Через некоторое время, пробираясь сквозь толкучку, я наткнулся на Кавабэ.

— Ну что, нашел?

— Не-е, — Кавабэ помотал головой. Мы пошли рядом.

— Ну, все равно рано или поздно он вернется домой. Может, пойдем к нему и подождем его там?

Кавабэ не ответил. Было душно и жарко. Вот-вот совсем стемнеет. Дед и правда наверняка скоро пойдет домой. «А зонта у него, вроде, нет…» — отчего-то подумал я.

— Мой папа… это… — вдруг сказал Кавабэ.

— Что?

— Он не умер.

Я посмотрел на Кавабэ. Он шел, глядя прямо перед собой, не обращая никакого внимания на людей, которые шли по улице.

— У него другой ребенок. А у ребенка — мама. Другая мама, не моя. — Произнеся эти слова, Кавабэ пробормотал едва слышно: «Умри!» Я так и не понял, к кому он обращался, — то ли к тетеньке, которая покупала в кулинарной лавке готовые котлеты, то ли к запропастившемуся куда-то деду, то ли к своему отцу, то ли к его ребенку, то ли к маме этого другого ребенка…

— Извини, что я врал вам все время.

— Да ладно. — Я не ожидал, что он будет извиняться.

— Кияма! — Ямашта изо всех сил махал нам рукой. — Сюда, сюда!

Дед отыскался около почты. Он стоял в одиночестве рядом с почтовым ящиком и оглядывался по сторонам.

— Ждет, что ли, кого-то? — Ямашта с интересом следил за происходящим.

— Кого ему ждать? — Кавабэ было собирался направиться к деду, но передумал и остановился.

Прошло несколько минут. Никто не появлялся. Дед снова начал оглядываться и вдруг заметил меня. Заметил и сразу пошел от почты в сторону дома.

— Слушайте, а вдруг, — Ямашта даже подпрыгнул от радости, — вдруг это он нас ждал?

— Дурак ты, Пончик. С чего бы ему нас ждать?

Ну да, с чего бы ему нас ждать. Хотя… а почему бы и нет?

Ямашта выжидающе смотрит на меня.

— Ну-у… — тяну я и пожимаю плечами.

На следующий день после этого происшествия мы, несмотря на сумасшедшую жару, собрались на своем наблюдательном пункте у забора. Солнце палило нещадно. Было так жарко, что казалось, вот-вот начнет закипать мозг. Но сколько мы ни ждали, дед у окна не показывался. Телевизор тоже не работал. Мы подумали, что он мог пойти за покупками раньше обычного, поэтому немного сместили угол наблюдения, так чтобы видеть улицу, по которой он ходил в магазин. Но, кроме машин, на улице ничего и никого не было.

— А вдруг ему стало плохо и он лежит там сейчас на полу… — встревожился Ямашта.

— Да нет, вряд ли. Он же вчера вроде такой бодрый был, — попытался я его успокоить.

— Моя бабушка тоже была бодрая. Она за день до смерти праздничный ужин в деревне устроила.

Прошел еще час. За это время из дома не донеслось ни звука. Кавабэ, плотно сжав губы, неотрывно глядел на окно. Потом, словно устав, перевел взгляд на дверь. Потом снова — на окно. У него уже довольно давно начала дергаться нога.

— Эй, не расклеивайтесь! — сказал я, но вышло у меня это как-то неубедительно.

Вокруг оглушительно стрекотали цикады. Наверное, они сидят на османтусе, который растет у деда в садике. Вот позади нас проехала машина. И снова не слышно ничего, кроме стрекота цикад.

— Я это… — Кавабэ говорил едва слышно, — зря я так ему сказал… ну, что он скоро…

«Не бери в голову», — хотел сказать ему я, но не смог — слова застряли у меня в горле. А «не брать в голову» было еще невозможней.

— У меня зрение с самого детства плохое, поэтому я такой вспыльчивый.

— А какая связь между вспыльчивостью и плохим зрением?

— Надо было мне извиниться… — Кавабэ чуть не плакал.

— Давайте попробуем в дверь постучаться. — Ямашта уже был готов бежать к дому, как вдруг раздвижная рама со стуком отъехала в сторону, сантиметров на пятнадцать. Затаив дыхание, мы смотрели на окно. В щели показалась тощая морщинистая рука. Она дрожала. Как рука зомби, вылезающего из могилы.

— Что же делать, что делать?! Он, наверное, умирает там! — Ямашта встал на цыпочки и со страдальческим видом смотрел поверх забора.

— А что ты хочешь делать?

— «Что делать, что делать?» А что тут можно сделать?!

Кавабэ как-то весь напрягся, широко открыл глаза и начал издавать какие-то кошмарные звуки — как ветер гудит в трубе.

— Эй! Ты чего?

Я не знал, куда мне смотреть — то ли на эту руку в окне, то ли на Кавабэ, у которого того и гляди пена изо рта пойдет, — и вертел головой вправо-влево, как курица.

— Ну дает!

Дедова рука поднялась и застыла в окне. Сжалась в кулак. И в ту же секунду дед выкинул вверх два пальца: указательный и средний. Этот жест называется «виктория», то есть победа.