Дорога стального цвета - Столповский Петр Митрофанович. Страница 9

— Ого!

— Я ручной?!

Мишка бешено заколотил кулаками.

— Ручной, да? Смирный?..

С грохотом повалилась тумбочка. Зуб еле успевал уворачиваться и хохотал. Потом сгреб Мишку в охапку и бросил на кровать.

— Ну, ты даешь! — восхищенно сказал он, ощупывая скулу, по которой пришелся хороший удар. — Ты случайно не того?

Мишка, видать, и сам не мог опомниться от этой вспышки ярости. Откуда что и взялось. Да еще кого бил — Зуба! Он тяжело дышал и виновато улыбался. А глаза все еще задиристо светились.

— Нет, Мишка, с тобой лучше не связываться, — сказал Зуб, поднимая тумбочку. — Ты опасный, психический.

Он-то, хорошо знал, как приятно Мишке слышать такое. Ковалев совсем не умел драться и даже не пытался это делать, когда требовалось. Чтоб меньше досталось. Его любой мог обидеть. И вдруг — с тобой лучше не связываться. Это не кто-нибудь, а Зуб говорит.

— Ладно, пошли на ужин, — сдерживая горделивую улыбку, сказал Мишка и первый вышел из комнаты.

В Ковалеве что-то поразительно быстро менялось. Зуб видел, что это не вчерашний трусливый пацанчик, который чуть что, начинает виновато шмыгать носом, словно у него хронический насморк. Это даже не тот Ковалев, который сегодня утром стоял перед педсоветом и умирал от страха. Почему раньше Зуб не замечал, что Мишка — мировой парень?

13

На дворе быстро темнело. Когда они вошли в просторный зал столовой, там вовсю звенели ложками. Столы группы каменщиков разместились в самом углу слева. Зуб и Мишка уселись на свободные места. Все головы повернулись к ним.

— Санька, чего ж ты? Спроси у Зуба,— подначивали Крутько.

Тот сосредоточенно глотал кашу и делал вид, что ничего не слышит.

— Крутько!— нарочито громко позвал Мишка. Тот настороженно поднял голову, — Говорят, у тебя сало увели.

— А тебе какое дело?— хмуро спросил тот.

— С чесночком было, да?

— Заткнись, а то врежу.

— Куркулей так и учат,— спокойно заключил Мишка и подмигнул ребятам.

Те аж рты пораскрывали — Мишка это или не Мишка?

— Что ты сказал, тошнотик?! — поднялся Крутько. — А ну, повтори!

— После ужина повторю, потерпи,— все так же спокойно сказал Мишка и придвинул к себе кашу.

— Нет, ты сейчас повтори! Санька грозно вышел из-за стола.

— Сядь, — негромко сказал Зуб и с прищуром посмотрел на Крутько.

— Ладно, — стушевался тот, — ладно... Я с ним еще поговорю.

Зуба он всегда побаивался, а сегодня вовсе не хотел иметь с ним дело. Но Зуб на него ни разу больше не взглянул.

Ребятня же никак не могла взять в толк, что такое сделалось с тихоней Ковалевым. И видно было, что на Санькину сторону никто даже не подумает вставать. Кто-то даже подбодрил Мишку:

— Ты не дрейфь. Если что, он будет иметь бледный вид.

— И макаронную походку,— добавили с соседнего стола.

Крутько сидел затравленный. На его жующих скулах краснели тревожные пятна.

Никто не заметил, как в столовой появился Ноль Нолич.

— Как ужин, голуби сизые? — весело спросил он. Заметив Зуба, мастер хмыкнул и направился к его столу.— А это кто такой? Ковалев, что это за человек?

— Зубарев. Не видите разве?

— Не знаю такого. У нас такой не числится. — Ехидство так и сочилось из его презрительно улыбающихся губ. — А что он тут делает, этот самый Зубарев?

— Кашу ест! — со злостью ответил Ковалев и добавил: — Ложкой. Понятно?

— Не груби мне, голубь сизый. Лучше скажи, почему он тут кашу ест, да еще ложкой. Он должен есть в другом месте.

У Зуба перехватило дух. Он весь подобрался. Так над ним еще никогда не издевались.

— Ты слышишь, Зубарев? Не собираешься ли ты у нас столоваться? Мы кого попало не кормим. Зуба подкинуло со стула. Ребята охнуть не успели, как он нахлобучил миску с кашей на голову мастера и быстро пошел к выходу.

— Ах ты, негодяй! — взвизгнул Ноль Нолич, скидывая миску на пол. — Остановите его! Держите!

Никто и не подумал останавливать Зуба. В два прыжка он соскочил с высокого крыльца и в вечерних сумерках чуть не сбил с ног Степана Ильича.

— Зубарев, что с тобой?

Зуб свернул за угол столовой и побежал по темной улице.

«Плакало мое направление,— мелькнуло у него в голове.— Возвращаться теперь нельзя».

Через квартал он еще раз свернул за угол. Сзади послышался топот. Зуб перебежал улицу и нырнул в проходной двор.

— Юра, подожди!

Это был Мишка. Вдвоем они забежали в какой-то сарай и, переведя дух, стали прислушиваться. Погони не было. Тишину нарушал только звонкий мальчишеский голос, долетавший с соседнего двора:

— ... Я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват!

— Здорово ты его!— восхищенно сказал Мишка и захохотал.— Каша потекла, ребята ржут, а он кричит: милицию зовите!

— Пусть зовет. Ему еще не так надо было. Постояв минут десять, они вышли дворами на другую улицу и двинулись куда глаза глядят.

— Что теперь будем делать? — спросил Мишка.

— Тебе ничего не надо делать.

— Я не про себя.

Зуб помолчал, потом ответил;

— Дядька у меня есть. К себе звал.

Мысль о дядьке пришла как-то сама собой. Потому, видно, что это был единственный человек, которому Зуб нужен. Конечно, никуда не годится, что он поедет сейчас, когда его турнули из училища. Беглецом явится. Но дядька должен понять его. Устроит куда-нибудь учеником. Да и каменщиком он вполне мог бы работать.

— А где дядька?

— В Сибири.

— В Сибири?! — Мишка даже остановился. — Как же ты туда попадешь?

— Больше некуда деваться. Что я тут без документов?.. Да и Ноль Нолич такое может устроить — не обрадуешься.

— Этот может. А в Сибири как ты будешь без документов?

— В училище от дядьки напишу, и вышлют. Мишка задумался.

— Трудно это. Без документов тебя милиция по дороге заберет. И денег у тебя нет.

— Ничего, Мишка, не пропаду. Тут меня быстрее посадят — за кашу.

Долго шли молча. Мишка вдруг остановился и твердо сказал:

— Я с тобой поеду. Возьми меня.

Зуб быстро взглянул на него.

— Нет, Мишка, никуда ты не поедешь. Нельзя тебе.

Помедлив, он, не глядя, сунул Ковалеву руку, тот встретил ее неожиданно крепким рукопожатием. Они не сразу разняли ладони, тепло которых поднималось к груди.

После снова ходили по улицам и говорили о Сибири, где живут — они твердо это знали — сильные, крепкие и исключительно честные люди.

Незаметно для себя они оказались рядом с училищем.

— В Сибири зима рано наступает, — сказал Мишка, — У нас и то уже прохладно. Тебе без бушлата нельзя ехать.

— Бушлат надо бы забрать.

— Я тебе принесу. Ты подожди тут, за углом, а

я мигом.

Мишка убежал.

Прошло около часа, а Ковалева все не было. Зуб стал уж беспокоиться, не сцапал ли его Ноль Нолич. Хотелось плюнуть на все и самому пробираться в общежитие. Но тут послышались быстрые шаги. Из темноты вынырнул Мишка. Одет он был в Зубов бушлат, висевший на нем как пальто с чужого плеча.

— Долго, да?— виновато улыбнулся Мишка.

— Ничего... Постой, а кто это тебя?

В свете далекого фонаря было видно, что по Мишкиной физиономии размазана кровь, а нос заметно распух.

— А...— махнул рукой Мишка.— С Крутько сцепились. Я ему будь здоров навалял!

— Ничего себе — навалял,— усмехнулся Зуб.

— Ты бы на него посмотрел! Полмесяца будет фонарем светить, куркуль несчастный.

Зуб от души пожалел, что его не было в общежитии.

Мишка сбросил бушлат и полез в карман штанов.

— Ребята кое-что наскребли. Шесть рублей. Больше не набралось.

— Ну, ты даешь! И у меня пара рублей есть.

— Старыми восемьдесят получается. Вот бы превратить их в новые! Тогда точно бы доехал.

— Я и так доеду.

Прощались они как-то неуклюже. Пожали друг другу руки, потоптались. «Ну, давай», -— сказал Мишка. «Ага», — ответил Зуб. Он зачем-то надел бушлат, хотя было не очень холодно. Снова протянули друг другу руки, и Зуб не мог вспомнить, что полагается говорить на прощание. То есть, он мог бы сказать многое, но ему казалось, что тут нужны слова особые — прощальные.