Длинноногий папочка - Уэбстер Джин. Страница 29

Кроме того, я чувствовала себя в некотором роде связанной с вами. Получив такое образование, которое дает возможность стать писательницей, я должна по крайней мере хоть попытаться стать ею; было бы несправедливым принять от вас так много и затем уйти, ничего не использовав. Но теперь, когда у меня появилась возможность понемногу вернуть вам деньги, мне кажется, что я частично освободилась от этой обязанности — и, кроме того, я полагаю, что смогу продолжать писать даже если выйду замуж. Эти две профессии не обязательно исключают друг друга.

Я очень много думала обо всем этом. Конечно, он социалист и чужд всяким условностям; может быть, он скорее чем кто-либо другой мог бы жениться на пролетарке. Вероятно, когда два человека находятся в полном согласии и всегда счастливы, когда они вместе, и несчастны в разлуке, ничто в мире не должно вставать между ними. Конечно, я хочу верить в это! Но мне хотелось бы узнать ваше беспристрастное мнение. Вы, вероятно, также принадлежите к знатной фамилии и поэтому сможете посмотреть на это со светской точки зрения, а не только с точки зрения человеческих симпатий — видите, как храбро я все выкладываю перед вами.

Предположим, я пойду к нему и объясню, что вся беда не в Джимми, а в Приюте Джона Грайера — будет ли это ужасно с моей стороны? (Это для меня невероятно трудно.)

Потребовалось бы огромное мужество. Я скорее согласилась бы оставаться несчастной всю мою жизнь.

Все это случилось около двух месяцев тому назад. С тех пор, как он уехал, я не слышала о нем ни слова. Я уже понемногу начала привыкать к чувству разбитого сердца, как вдруг пришло письмо от Джулии и снова перевернуло все вверх дном. Она пишет, так между прочим, что «дядя Джервис» был застигнут ночью грозой, когда охотился в Канаде, и заболел воспалением легких. И я ничего не знала об этом. Я чувствовала себя оскорбленной, потому что он исчез так бесследно, не сказав ни слова. Думаю, он очень несчастен, а я-то уж точно! Как вы думаете, что мне делать?

Джуди.

6 октября

МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Да, конечно, я приеду — в половине пятого в следующую среду. И конечно, я смогу найти дорогу. Я была в Нью-Йорке три раза и я не младенец. Я не могу поверить, что действительно увижу вас. Я так долго представляла вас мысленно, что едва могу представить реальным человеком из плоти и крови.

Вы бесконечно добры, Папочка, что беспокоитесь из-за меня, когда еще не совсем окрепли. Будьте осторожны и не простудитесь. Так сыро из-за этих непрерывных осенних дождей.

Любящая вас

Джуди.

P.S. Только что мне пришла в голову ужасная мысль. Есть ли у вас дворецкий? Я боюсь дворецких, и если он откроет мне дверь, я упаду в обморок на пороге. Что я могу ему сказать? Вы не сообщили мне вашей фамилии. Спросить мне мистера Смита?

Четверг утром

МОЙ МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ, ЛЮБИМЫЙ МАСТЕР-ДЖЕРВИ-ДЛИННОНОГИЙ-ПАПОЧКА-ПЕНДЛЬТОН-СМИТ!

Спал ли ты прошлую ночь? Я нет. Не сомкнула глаз. Я была слишком поражена, потрясена, взволнована и счастлива. Мне кажется, что никогда снова я не смогу ни спать, ни есть. Но надеюсь, ты спал: ведь ты должен это делать, потому что тогда скорее поправишься и сможешь приехать ко мне.

Любимый, мне невыносима мысль, что ты так долго болел — и я все время ничего не знала об этом. Вчера, провожая меня вниз, чтобы усадить в кэб, доктор сказал мне, что в течение трех дней тебя считали совершенно безнадежным. О, мой любимый, если бы это случилось, свет навсегда бы померк для меня. Я полагаю, что когда-нибудь — в далеком будущем — один из нас должен будет покинуть другого; но тогда с нами будет наше прошлое счастье, и мы сможем жить воспоминаниями о нем.

Я хотела ободрить тебя, а вместо этого приходится утешать себя. Ибо, несмотря на то, что я сейчас счастливее, чем когда-либо могла мечтать, я вместе с тем и серьезнее. Страх, что с тобой может что-то случиться, тенью лежит на моем сердце. Прежде я могла всегда быть легкомысленной и беззаботной, свободной от тревог — у меня не было никаких ценностей, которые я боялась бы потерять. Но теперь у меня будет Огромная Тревога до конца моих дней. Куда бы ты ни отлучился от меня, я буду думать обо всех тех автомобилях, которые могут тебя переехать, или о вывесках, которые могут свалиться на твою голову, или о мерзких извивающихся микробах, которых ты можешь проглотить. Покой моей души ушел навеки, впрочем, я никогда им особенно не дорожила.

Пожалуйста, выздоравливай — скорее, скорее, скорее. Я хочу, чтобы ты был рядом, чтобы я могла коснуться тебя и убедиться, что ты реален. Ведь мы провели вместе такие коротенькие полчаса! Боюсь, что мне это только приснилось. Если бы я была членом вашей семьи (хоть какой-нибудь четвероюродной сестрой), я могла бы приходить и навещать тебя каждый день, читать вслух, взбивать тебе подушки и разглаживать те две морщинки у тебя на лбу, и заставлять уголки твоего рта складываться в добрую ободряющую улыбку. Но теперь ты опять весел, не так ли? Ты был совсем веселым вчера, перед моим уходом. Доктор сказал, что я была бы прекрасной сестрой милосердия, так как ты помолодел на десять лет. Надеюсь, что влюбленность не всех молодит на десять лет. Разве ты стал бы любить меня, мой дорогой, если бы я превратилась в одиннадцатилетнюю?

Вчера был самый удивительный день на свете. Даже если я доживу до девяноста девяти лет, я никогда не забуду ни малейшей подробности. Девушка, которая покинула Лок Уиллоу на рассвете, не имела ничего общего с той, которая вернулась вечером. Миссис Семпл разбудила меня в половине пятого. Я сразу проснулась в полной темноте, и первая мысль, которая пришла мне в голову, была: «Сегодня я увижу Длинноногого Папочку!» Я позавтракала на кухне при свече и затем ехала пять миль до станции в окружении самых восхитительных красок осени. Пока мы ехали, взошло солнце и зажгло оранжевыми и красными огнями болотные клены и кизил, а каменные стены и поля сверкали инеем; воздух был свеж и прозрачен и полон обещаний. Я знала,что-то должно случиться. Весь путь в поезде рельсы пели: «Ты увидишь Длинноногого Папочку». Это меня ободряло. Я была полна веры в способность Папочки разрешить все мои трудности. И я знала, что где-то другой человек — еще более дорогой, чем Папочка, очень хотел видеть меня, и у меня было предчувствие, что еще до окончания моего путешествия встречу и его тоже. И вот видите!

Когда я подошла к дому на Мэдисон Авеню, он показался мне таким большим, мрачным и неприступным, что я не осмелилась сразу войти и обошла его вокруг, чтобы набраться храбрости. Но мне совсем не надо было бояться, ваш дворецкий оказался таким милым, по-отечески ласковым старичком, что я сразу почувствовала себя как дома. «Мисс Аббот?» — спросил он, и я ответила: «Да», так что мне вовсе не надо было спрашивать мистера Смита. Он попросил меня подождать в гостиной. Это была очень темная величественная комната, типично мужского вкуса. Я присела на краешек большого мягкого кресла и, не переставая, говорила себе: «Я увижу Длинноногого Папочку! Я увижу Длинноногого Папочку!» Вскоре этот человек вернулся и попросил меня подняться в библиотеку. Я была так взволнована, что едва держалась на ногах. Около двери он обернулся и прошептал:

— Он очень болен, мисс. Сегодня первый день, когда ему разрешили сесть. Не задерживайтесь слишком долго, чтобы не утомить его.

По тону, каким он сказал это, я поняла, что он любит тебя, и я подумала, какой он милый старичок! Затем он постучал и сказал:

— Мисс Аббот, — я вошла, и дверь за мной закрылась.

После ярко освещенного холла здесь казалось так темно, что в первый момент я ничего не могла различить. Затем я увидела большое мягкое кресло перед камином и сверкающий чайный столик, а рядом с ним другое кресло, поменьше. И я увидела, что в большом кресле сидит человек, обложенный подушками и с пледом на коленях. Прежде чем я могла остановить его, он поднялся — подобие скелета — оперся о спинку кресла и только смотрел на меня, не говоря ни слова. И тогда — и тогда я увидела, что это был ты! Но даже и тут я ничего не поняла. Я подумала, что Папочка пригласил тебя туда, чтобы устроить мне сюрприз. Тогда ты засмеялся, протянул руку и сказал: