Маэстро Воробышек - Длугач Владимир Львович. Страница 4

— Это плохо. А еще хуже, что преподаватель физкультуры не знает, как зовут этих учеников, — сказал Леонид Васильевич.

— А почему, Леонид Васильевич, именно сейчас вы об этом заговорили? — спросила Лена.

— Почему? Много причин, Лена. Главная же — лагерь нам поможет привлечь таких ребят к спорту.

— Очень нужно! — отмахнулся Генка. — Да и разве пойдут они. Попробуйте привлеките к спорту Сашу Маслова.

— Его в первую очередь! — сказал Леонид Васильевич. — Он когда-то пробовал заниматься спортом, и ничего не вышло. Самолюбие его было задето. И появилась у него этакая маска — мол, не нужен ему спорт, он выше его. Зачем ему спорт, если он хорошо декламирует? А другой поет, третий играет.

— Вот у нас есть такой — Виктор Черных, — вспомнила Нонна. — Хорошо играет на рояле, а к спорту относится иронически.

— Вовсе не иронически, — вмешался Николай. — Он признает спорт, но только…

— Только для других? — перебил его Олег.

— Видишь ли… С детства он не занимался им. А сейчас трудно начинать. Я, думаете, мало с ним спорил, ругался по этому поводу?

— Но у него, как будто бы, была справка от врача, — сказала Нонна.

Николай махнул рукой.

— Справка! — сказал он пренебрежительно. — Ее мама выхлопотала. Я уж не знаю, как с ним…

— А его надо было заставить, — упрекнул его Леонид Васильевич. — И ты прежде всех должен был это сделать. Ведь ты его приятель как будто.

— Нет, я просто не могу удержаться от смеха, — сказал Олег. — Представить себе Виктора в майке, в трусах. Это же не человек, а какой-то воробышек.

— Если воробышек, то уж, конечно, маэстро воробышек, — рассмеялась Нонна.

— Да, да, это очень правильно, — поддержала Зинаида Федоровна. — Пускай эти воробышки у нас в лагере за лето расправят свои крылышки.

— У нас как-то скучно назывались отряды — номер первый, второй, третий, — пожаловалась Лена. — А надо что-нибудь…

— Менее официальное, хочешь сказать? — подсказала Нонна.

— Да, да! Пусть это будут спортивные общества, и каждое со своим названием.

— Да, что-то в этом роде, — согласился Леонид Васильевич. — И соревноваться надо будет не только по спорту. Пусть общества соревнуются, как у них поставлена самодеятельность, дисциплина, что ребята читают, чем интересуются.

— Тогда я пойду в то общество, куда запишется Витька! — воскликнула Лена. — Он такие сонаты будет играть, что мы всех забьем.

— А где рояль? — насмешливо спросил Генка.

— Да, правда. Я об этом не подумала… Ну, ничего, он музыкальный кружок организует. Или будет играть на баяне.

— Воробышек еще не прилетел в ваше орлиное гнездо, — улыбнулся Леонид Васильевич. — Виктора надо еще уговорить. Его и еще кое-кого.

— Его не сагитируешь, — снова безнадежно махнул рукой Николай.

Леонид Васильевич неодобрительно покачал головой, потом сказал:

— А если попробовать? А? Попробовать, по-моему, надо…

ВИКТОР И ЕГО МАМА

Сегодня в первом отделении исполнялся концерт Рахманинова для рояля с оркестром. Виктор еще не играл его, но знал почти наизусть. Обычно он следил за исполнением с придирчивостью завзятого профессионала. А сейчас никак не мог сосредоточиться. Тогда он стал смотреть по сторонам. Вот там, впереди, чуть наискосок, какая-то девушка вся подалась вперед, даже коса перевесилась на грудь, но девушка так и не поправила ее. Старичок рядом с Виктором держал на коленях ноты и водил по ним пальцем. Виктору вспомнился бухгалтер с маминой работы, который, по ее словам, был жуткий педант и придирался к каждой копейке. И этот старичок тоже, видимо, проверяет, все ли ноты, отпущенные композитором, пианист доносит до слушателей…

Финал концерта оркестр сыграл с большим воодушевлением, и когда музыка кончилась, публика долго аплодировала.

— Пойдем, пройдемся, — предложила Александра Николаевна.

Они вышли в фойе.

— У него очень хорошее пианиссимо, — сказала Александра Николаевна.

Она любила и понимала музыку, даже сама немного играла на рояле, но после смерти мужа совсем забросила инструмент. Сейчас она работала машинисткой в проектной организации и жила одной мыслью, одним желанием — увидеть сына музыкантом.

— Ничего особенного, — сказал он, хотя на самом деле пианиссимо выступавшего пианиста ему самому очень понравилось.

— Что с тобой сегодня? — спросила Александра Николаевна, сразу почувствовавшая, что с сыном творится что-то неладное.

— Ничего, мама, — ответил Виктор, прекрасно понимая, что этими словами он никак не успокоил мать.

Некоторое время они ходили молча. На диванчике освободилось место, и они сели.

— Все-таки что с тобой? — уже более настойчиво спросила Александра Николаевна и выжидающе посмотрела на сына. — Ну?

Виктор отвел глаза в сторону.

— Ладно, не будем, — примирительно произнесла мать и, чтобы как-то переменить тему разговора, сказала: — Вот и ты когда-нибудь будешь выступать на сцене. Только бы мне дожить до этого. Ей показалось, что Виктор поморщился. — Вылечим тебя, все встанет на свое место. Я записалась к гомеопату. Он, говорят, делает чудеса. Да, собственно, ничего у тебя особенного и нет. — Она больше успокаивала себя, чем сына. — Небольшое переутомление.

— Мама, — голос Виктора сразу охрип, — я тебе хочу сказать. Только здесь не место. Ну, да все равно. Мама, я больше не буду заниматься. Уже неделю, как не хожу туда. И больше ни о чем не расспрашивай.

— Неделю не ходишь? — воскликнула в испуге Александра Николаевна. — И так спокойно, безучастно об этом говоришь. Не будешь учиться… Как же так? Ты шутишь, конечно.

Виктор молчал.

Уже прозвенели все звонки, опустело фойе. Потом потушили огни. Дверь в зал оставалась открытой, и оттуда доносились звуки настраиваемых инструментов. Мать и сын все продолжали сидеть на диванчике.

— Ушел, потому что не люблю ничего бесцельного, — стал объяснять Виктор. — И не хочу быть тапером. А стать настоящим музыкантом — не могу.

— Но ведь это же… — Александра Николаевна не знала, как бы помягче выразиться. — Это же катастрофа!

— Пожалуй, да, — спокойно сказал Виктор как о чем-то давно передуманном и уже пережитом.

Он посмотрел на мать. У нее был беспомощный, растерянный вид.

— Но ведь не все еще потеряно… Гомеопат… — Мать цеплялась за все, что могло как-то поколебать решение сына. Нет, она знала, слишком хорошо знала его и поэтому, не договорив, замолчала.

— Может быть, пойдем? Совсем уйдем отсюда, — предложил Виктор, вставая.

— Да, да. Я думаю, лучше пойти, — поспешила согласиться Александра Николаевна и тоже встала.

Они молча вышли на улицу.

Дойдя до угла, Виктор остановился.

— Знаешь что, мама. Ты иди домой, а я немного пройдусь.

Александре Николаевне очень не хотелось оставаться одной и отпускать от себя сына, но она не стала возражать. И только спросила:

— Скоро придешь?

— Скоро.

Виктор пошел по улице Горького. Ему казалось, что все, кто шел рядом с ним, обгонял его или попадался навстречу, были счастливее его. Какой-то долговязый парень толкнул его. Парень извинился и пошел впереди. Под мышкой у него было несколько книг и тетрадей. Вот, дело есть у человека, спешит куда-то. А он? Он был еще совсем ребенком, когда в доме впервые заговорили о его музыкальных способностях. Тогда жив был отец, он подсаживал его на высокий вертящийся стул у пианино. Потом все его интересы, вся жизнь сосредоточились в одном — в музыке. И вот теперь надо забыть о ней. А может, стать тапером, но только не бросать любимое дело? Нет, он не сможет так жить. Конечно, рвать, рвать не раздумывая.

На углу площади был кинотеатр. Виктор вошел в вестибюль. Здесь было много народу, но билетов уже не было. Но он все равно не пошел бы… И он вернулся на улицу.