Тень власти - Бертрам Поль. Страница 32

– Вы рано вышли сегодня, донна Марион, – сказал я, раскланиваясь с ней.

– О, сеньор!

Она сказала только эти два слова, но они были красноречивее целой речи.

– Они обе хотели приготовить для вас эту участь и пожали сами то, что посеяли для других. Разве это не справедливо?

– Нет, сеньор, ибо они поплатились жизнью за преступление, которого не совершали. Какая ужасная смерть! Разве нельзя было выбрать для них другой род смерти?

– Старая Бригитта была незаметно задушена ловкой рукой Якоба. Что же касается Анны ван Линден, то я сам принес ей средство, которое помогло ей безболезненно покинуть этот мир. Ибо она раскаялась. Что же вы еще хотите? – угрюмо спросил я. – А разве прежде вы не отвернулись от нее с презрением, когда она подошла к вам на улице? А ведь она подходила, чтобы предостеречь вас. Несколько раз она делала попытки изменить свой образ жизни, но ей не давали этого сделать.

– О, теперь я припоминаю. Ужасно жаль. Но как я могла знать? Воистину, не должно осуждать никого.

Помолчав немного, она заговорила опять:

– Я так рада, что они сгорели уже мертвыми. Мне все вспоминается та девушка, которая уже почти сгорела, когда смерть сжалилась над ней. Когда я услыхала о казни сегодня утром, я поспешила сюда. Я хотела броситься к вашим ногам и умолять вас, но когда я дошла до площади, пламя поднималось уже высоко. Я не могла поверить, чтобы вы были так жестоки. Но эта исповедь… Подумали ли вы, сеньор, о других невинных, которым также, может быть, предстоит сгореть?

– Я думал об этом, но в данном случае выбора не было. Церковь говорит, что это колдовство, а церковь, как известно всем, не может ошибаться. Тут кто-нибудь да должен был пострадать. Неужели вы предпочитаете, чтобы это был я или вы, а не они?

Такая логика была неотразима, и она смолкла.

– Неужели вы думаете, что я сделал это по собственной воле? – продолжал я. – Но тут другого выхода не было. И ваша безопасность теперь обеспечена. Будущие поколения должны будут позаботиться о себе сами. Что на самом деле произошло сегодня утром? – прибавил я с легким цинизмом. – Один небольшой эпизод в великой борьбе за главенство, которая испокон веку идет во всем мире. Это единственное реальное явление, все остальное – мечтания и химеры, которые неизбежно попадают под колеса судьбы, сокрушаются под ними. Нет ничего, кроме этой борьбы, в которой мы все принимаем участие, – церковь, государство, я сам.

– Я думала, сеньор, что вы преследуете другие, более высокие цели – справедливость и даже нечто большее. Прошу вас, не разрушайте этой иллюзии.

С этими словами она отошла от меня. Подошел декан.

Справедливость и даже нечто большее! Вот рассуждения женщин. Они никогда не бывают довольны. Ее спасли от страшной смерти, с большим риском обеспечили безопасность – и она хочет, чтобы все это было сделано так, чтобы никто не пострадал! Как будто люди – ангелы, а на земле настал рай!

Я пошел домой с деканом, который рассуждал о развращенности людей, принуждающих церковь прибегать к мерам крайне суровым, которые так не согласуются с присущей ей мягкостью. Если б люди не слушали внушений дьявола и не образовывали разных зловредных сект, то церковь, по его словам, с радостью обратилась бы к своей миссии любви и всепрощения и занималась бы только ею.

– Ваша вера в ведьм как будто вернулась к вам, сеньор, – сказала за обедом донна Изабелла тем тоном, которого я не любил.

Я все еще живу у ван дер Веерена. Помещение для меня в городском доме почти уже готово. Не ладится что-то с печами, и ван дер Веерен говорил, что они будут дымить, если их не исправить как следует. Я, конечно, мог бы не считаться с этим и переехать туда: я привык и не к таким неудобствам, как дым или присутствие рабочих, выходящих и входящих в комнату. Но мой хозяин настойчиво просил меня оставаться пока у него, и я хорошо понимал причины этой просьбы: мое присутствие в его доме – ручательство безопасности его самого и его домашних. Его дочь также в вежливых выражениях вторила его просьбам с улыбкой, от которой веяло холодом. Но именно поэтому и, скорее, вопреки этому я у них и оставался.

– Да, конечно, – мрачно говорил я. – Дело идет к зиме. Становится холодно, и необходимо топить. А вы не верите в ведьм, донна Изабелла?

– Смотря по обстоятельствам…

– Как так?

– Кто осмелится не верить в них, если, как в данном случае, вы будете верховным судьей, присутствующим даже на казни? Это обстоятельство будет великим утешением для тех, чья вера поколебалась было после случая с моей кузиной. Теперь они могут радоваться, махинации дьявола выведены теперь наружу. В следующий раз, когда будут сжигать, энтузиазма будет еще больше, – сказала она, глядя не на меня, а на стену.

– Вы чересчур суровы сеньорита.

– Нет, я только указываю на вашу справедливость.

– Так ли? Я очень рад слышать это от вас. Это заставляет меня идти далее по тому пути, на который я ступил, – ответил я, раздражаясь. – В Мадриде с удовольствием узнают о том, что сожгли одну-другую ведьму, но с еще большим удовольствием принимают известия о том, что сожгли еретиков, особенно богатых. Там рассуждают так: всеправедный Господь не может потерпеть, чтобы кто-нибудь, отбившись от истинной веры, обладал богатством в то самое время, когда добрые католики умирают с голоду. Своим богатством такой человек, очевидно, обязан дьяволу, и будет самым святым делом взять у него это богатство, а его самого сжечь. Боюсь, что, с этой точки зрения, меня считают слишком мягким и будут за это меня преследовать. Это было совершенно верно.

– Лично я совершенно равнодушен к подобного рода вещам, – продолжал я, – и готов был бы разрешить каждому молиться по-своему, если только он не беспокоит своих соседей. Что касается меня, то я даже люблю еретиков – между ними попадаются отличные люди. Но в Мадриде думают иначе. Там ждут, что я по крайней мере представлю список этих еретиков. Я не могу, конечно, при отправлении правосудия, которое только что так расхваливала донна Изабелла, руководствоваться моими личными чувствами. Можете вы снабдить меня таким списком, сеньор ван дер Веерен?

Мой хозяин посмотрел на меня пристально, как будто хотел прочесть в моей душе. Донна Изабелла бросила взгляд – впрочем, мне совершенно безразлично, какие взгляды она бросает на меня.

– Вы знаете здесь всех, – продолжал я. – Можно было бы начать с духовенства, которому, я уверен, не занимать стать еретиков. Остальных, мы оставим на потом. Сделаем уступку чувству жалости, которую можно если не оправдать, то простить нам.

Старый ван дер Веерен овладел наконец собой. Бледность мало-помалу исчезла с его лица, и он сказал:

– Это хранится в большом секрете, сеньор. Люди, принадлежащие к новой религии, ведут себя очень странно. Если среди последователей этой религии кто-нибудь встретит своего смертельного врага, то он его не выдаст. Боюсь, что я не могу вам дать никаких указаний в этом случае.

– Очень жаль. Вы могли бы предупредить ошибки, которые я могу наделать. А такие ошибки очень чувствительны для тех, кого они касаются. Хорошо. Если вы не можете этого сделать, пусть будет так. Попытаюсь распутать все сам.

Я удивил его второй раз, и не меньше, чем первый, в день моего прибытия сюда.

Через некоторое время, когда я собирался выйти из дому и искал в передней свою шляпу и шпагу, я почувствовал легкое прикосновение чьей-то руки. Я круто обернулся: передо мной стояла донна Марион. В виде исключения она присутствовала сегодня за обедом, но все время молчала.

– Верно ли, что вы посвящаете себя преследованию? – спросила она. – Я не могу этому поверить.

– Я не стал бы этого делать, если б можно было. Преследовать людей не доставляет мне никакого удовольствия. Но мне не нравится содержание писем, которые я получил. Я имею полномочия, но всегда могу получить прямой приказ от короля. У герцога немало бланков, заранее подписанных королем. Обнаружено, что несколько богатых лиц нашли себе убежище в Гертруденберге, полагая, что этот маленький городок не может навлечь подозрений. Он находится недалеко от Дордренна, откуда они рассчитывают переправиться в Англию. Кроме того, после происшествия, случившегося при моем прибытии сюда, мое положение пошатнулось.