Сказки давнего времени - Брлич-Мажуранич Ивана. Страница 36

— Убежал от меня пастушок, твой пасынок. Вскоре он придет сюда. Помоги ты мне его опять изловить.

— Помогу, родная. Как же, помогу! — умиляется мачеха. — Но как мы сделаем это?

— Легко. Когда ты увидишь, что он идет, ты его приветливо позови из-за калитки. А я у калитки землю вырою, чтобы под землей образовалась пустота. Когда он станет на нее, то провалится в ров, а уж когда провалится, то больше ты не беспокойся, — рассмеялась она так, что волосы зашевелились.

— Айда, милая, айда, копай, желаю тебе счастья, — согласилась мачеха.

Тотчас же Полудённица зарылась головой в землю и стала копать, копать, пока не выкопала ров под калиткой. Остался только тонкий слой земли над ямой. Если бы и птичка села, то должна была бы она туда провалиться.

К этому времени Ягор, бурёнушка и козочка подошли к лужайке у калитки. Изба, сарай и все вообще имущество ребенка уместились на маленьком холмике. У калитки стоит мачеха, из рва одним оком выглядывает баба Полудённица, но в дверях сарая сжался Баган на краю гнезда ласточкиного, а из-за Багана показались ласточки. Все вперили взгляд туда, на лужайку, куда подошёл сиротка.

Обрадовался Ягор избе и сараю, а козочка спросила бурёнушку:

— Что нам делать, сестрица?

— Ей-ей прекрасно, — поспешил заверить их Ягор. — Я первый войду в калитку, а вы двое за мной.

— Это будет плохо, детка Ягор. Мы одиноки на свете, и нужно нам быть осторожными.

Остановилась коровка и всмотрелась в калитку — долго смотрит и затем говорить:

— Мне там что-то не нравится. Не идём дальше.

Всмотрелась и козочка, и она говорит:

— Мне там тоже не нравится. Подождёмте.

Стоять он так, упёрлись и не дают ребёнку пройти.

— Айда, сынок, не бойся, простила тебя мать, — ласково зовет мачеха.

Ягор, соскучившийся по своему дому, хочет пройти, но бурёнушка и козочка не пускают.

Сразу увидела мачеха в чем дело и усмехнулась про себя: «Печально было бы, если бы я не умела перемудрить того, которому советы дает коза да корова».

И открыла она калитку настежь, стала с краю и начала звать.

— На, милый, на!

Сразу помутилось в голове у коровки и у козочки. Разве животные могут противостоять своей настежь открытой калитке. Подняли они головы, заметили калитку и открытые ворота сарая, забыли все и пошли к калитке, — а радостный Ягор впереди них.

Все умолкло; съежилась во рву Полудённица, сжала руки мачеха, затихла изба, поле и садик — наступила всеобщая тишина, а дитя всё ближе к калитке.

И когда все замерло в молчании, неожиданно раздалось над сараем щебетанье — выпорхнули из гнезд ласточки. Молодые и старые, щебечут они и порхают под стрехой, кружатся и носятся перед сараем и непрестанно кричат и шумят.

Поднял ребенок глаза, неожиданно остановилась козочка и бурёнушка, огляделась и мачеха, не зная, откуда такой шум.

Но из ласточкиного гнезда стало что-то спускаться на ворота сарая.

Закрыло двери, заколебалось и разделилось, а в дверях показался старец. Борода у него седая и длинная, белая подпоясанная рубаха, а подмышкой сноп пшеницы. Стоит старец, не шелохнётся, только улыбается и поднимает руку по направлению к ребёнку, останавливая его, чтобы не шел он дальше.

И тихо в дверях колышутся нити.

Похолодела мачеха от страха: о таком старце в доме никогда она не слыхала, и не знала она, жадная пришелица, что предки вплели в плетень дома. А Ягор со своей лужайки загляделся на старца, и когда заметил у него подмышкой сноп пшеницы, сразу же по-детски рассмеялся, стал на колени, а старец из ворот сарая благословляет внучка и через калитку, и через мачехину голову, и через ров, гибель несущий. И Ягор остался коленопреклоненный на лужайке, а не пошел дальше.

Стоит мачеха, окаменев от увиденного чуда, но как только исчез старец, охватила ее ярость и бешенство.

— Здёсь, в доме, дитя сильнее меня! Под стрехой всякие колдовские чары, и они его сторону держат. Пусть не приходит домой!

И вынесла она кусочек хлеба, бросила его через открытую калитку Ягору на лужайку и насмешливо сказала сиротке:

— Вот всё, что тебе отец в наследство оставил. Бери это и иди, и чтобы глаза мои тебя больше не видели.

Поднял Ягор хлеб и спрашивает:

— Есть ли еще что-нибудь моё, что бы ты мне дала?

— Есть — опять с насмешкой говорить мачеха, — одно зерно, одна соломинка и одна шерстинка. Ты силен, сильны и они, ну, и соединяйтесь, если можете.

Жестоко она посмеялась, но не в добрый для себя час, потому что переполнилась уже чаша.

Едва она это сказала, как через лужайку протянулась длинная веревка. Привязались в один миг концы веревки за столбы с обеих сторон калитки, и что-то влезло под веревку и потянуло. Сильно дернуло и еще сильнее потянуло. Двинулась калитка, двинулся весь плетень и все, что плетнем обнесено было: поехала изба, и сарай, и нива, и поле вдоль холмика. Когда проехал весь хутор, открылся ров перед калиткой, провалилась в ров мачеха, стоявшая у калитки, перешел дом через ров, засыпал мачеху, отрубил голову бабе Полудённице, а имущество ребенка прошло все, и гладко прошло, словно на ладони Божьей, — вдоль холмика, как раз к сиротке. И остановился хутор перед ребенком. И не осталось от всего этого нигде никаких следов, кроме следов копытцев, величиной с мышиные лапки, на лужайке, где Баган хутор на веревке тянул.

Обнял Ягор одной рукой козочку, а другой бурёнушку и вошел с ними в жилище свое. Когда вступил ребенок в избу, тогда и гвоздики засияли, и лампа-маслянка вспыхнула, и прялка материнская прослезилась, а соломинка, зерно и шерстинка пришли, успокоились и легли у ног сиротки в его доме.

А Баган? Вот он в плетне, в своем снопе пшеницы, и уже спит. А что же ему и делать, если от всех его дел это для него все- таки самое приятное?