Тайна графа Эдельмута - Мелкумова Анжелина. Страница 41
Ах, как грозно сдвинулись брови управляющего замком Нахолме! В какую зловещую линию сложились губы камергера! Как оглушительно бряцнули мечи в ножнах!
Увидав надвигающихся на него вооруженных людей, незнакомец вскочил — и попятился, попятился, попятился, закрываясь руками… Пока — тумм!.. — не стукнулся затылком о стену. Если б и были у кого сомнения в отношении личности спасенного, то теперь они рассеялись бы окончательно: движения незнакомца ничуть не напоминали графскую стать, а скорее — повадки крестьянина из деревни Пеньки.
— Я — крестьянин из деревни Пеньки… — кланяясь, лепетал спасенный. — Благослови вас Бог, добрые господа… Черт на мою голову свалился… Рыбачил я спокойно на реке… вдруг — богатый барин… «эй, малый, переправь меня на ту сторону»… как не переправить — переправил. Он сошел на берег, протянул конфетку… «съешь, вкусная»… Сам черт то был, знаю теперь…
Тут бедняга надолго замолчал: рот распахнулся, глаза выпучились — да не просто так, а на Бартоломеуса глядя. Лицо из белого стало синим, из синего — зеленым, а из зеленого — стало медленно сереть… Хотел чего-то сказать — не смог. Только губами зашлепал беззвучно. И все так же глядя на Бартоломеуса, вдруг замахал руками — закрестился.
Не сразу, но догадались, в чем дело.
— Ах, вот оно что! — улыбнулся Бартоломеус. И поспешно снял голову: — Это вовсе не моя голова, а графа Шла…
Глухой стук об пол. Бедняга не выдержал потрясения.
— Что за день такой! — чертыхался Вилли Швайн. — А все потому, что не проследил — с левой ноги встал…
— Одно скажи хотя бы! — кричал в ухо полуобморочному Вилли. — Давно ты тут — орлом? Других больше нет?
— Хххрр…. — в беспамятстве хрипел несчастный. — Хххрр…
Он явно испускал дух.
— Скорее, — обеспокоился Бартоломеус, — скорее его на свежий воздух!
На свежем воздухе бедняге полегчало. На щеках появился румянец. Он даже заулыбался, ища глазами, куда же делся нечистый. И неудивительно: пока спускались во двор, Бартоломеус успел нахлобучить на плечи другую голову.
— Чего спрашивали? А… Один я тут орел. Третьего дня меня заколдовали.
Третьего дня?!
— Третьего дня?! Но как же…
Вилли с Бартоломеусом переглянулись.
— Не нравится мне это, — сказал один. — Похоже на проделки черта.
— Не иначе, без хвостатого не обошлось, — выразил уверенность второй.
— Без хвостатого или без…
Они переглянулись. Мысль, пришедшая в головы обоим, была об одном и том же.
И словно в подтверждение со стороны конюшни раздалось душераздирающее ржание. Да не такое, как прежде — «и-хо-хо» — а с подвываниями и стонами.
Или черт защекотал гнедого, или…
— Беда! — защемило сердце у Бартоломеуса.
Пока мчался, стиснув в руке меч, к конюшне, невольно вспомнилось вчерашнее предчувствие: не сядет ведь, не сядет больше на гнедого никогда!
В конюшне было темно. Но даже слепой заметил бы, что гнедому совсем не плохо. Чав, чав… — раздавалось. Гнедой с аппетитом жевал сенцо.
Зато вороной конь Вилли Швайна, хрипя, дрожа и упираясь всеми копытами, жался к стене.
— Ничего не понимаю, — прошептал Бартоломеус.
Оставив Вилли в конюшне, он вышел и обошел ее вокруг. Никого. Только стая ворон на крыше.
Когда же вошел обратно, глаза Вилли напоминали две большие плошки.
— Барти!
— Да?
— Ты меня звал?
— Когда?
— Не валяй дурака! Ты сказал сейчас «Доброе утро, Вилли Швайн»?
— О чем ты, Вилли? — озабоченно вгляделся в лицо товарища Бартоломеус.
Вилли побелел.
— Значит, не говорил!
— Нет, конечно. Да что приключилось с тобой?
— Приключилось… — Вилли выхватил меч и зашарил по углам. — Ага!.. Ага!..
Летело сено во все стороны, стучал меч о голые стены.
Но абсолютно ясно было, что углы пусты.
— «Доброе утро, Вилли Швайн»… Кто-то сказал мне это так ясно! Как если б с двух шагов.
— Вилли!.. — Глаза Бартоломеуса расширились. — Вилли, неужели и ты тоже? — Он протянут руку и осторожно коснулся плеча друга. — Нет, но может ли это быть?..
Вилли вздохнул. А Бартоломеус продолжал оживленно:
— Должен тебе сказать, один мой знакомый святой юродивый все время слышит голоса. Причем всякий раз голос черта призывает его продать душу. Но мой знакомый тверд и в ответ только показывает кукиш. Для черта это большое огорчение. А поелику хвостатый постоянно донимает беднягу, то тот, если посмотреть, сидит на паперти с вечно сжатыми в кукише пальцами. Святой человек!
— Барти, неужели ты думаешь… — недоверчиво улыбнулся Вилли.
— Несомненно! — горячо затряс головой Бартоломеус. — Несомненно! Голоса слышат только блаженные!
— А ведь я действительно слышал! — ободрился Вилли. Щеки его порозовели и он смущенно улыбнулся. — А было сказано это так…
— Доброе утро, Вилли Швайн!
Однако произнес это не Вилли. И даже не Бартоломеус. А прозвенело это как бы из воздуха, прямо над их головами.
Мурашки поползли по спине у обоих. Несколько мгновений оба стояли, дико озираясь по сторонам. Далее конюшня сотряслась от дикого ржания.
— И-и-хо-хо-хо-хо!.. — задрав морду к потолку, заливался гнедой. — И-и-хо-хо-хо-хо!..
Конь явно сошел с ума.
— И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо! — Выражая какие-то свои лошадиные чувства, он не переставая громко ржал, топал ногами и в самозабвенном экстазе мотал головой.
— И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо!..
Ей-ей, вспоминал смешной лошадиный анекдот.
Как начался, так и кончился приступ веселья неожиданно. Замолкнув, конь устало вздохнул, повернул морду к людям и прошлепал губами:
— Раз-два-три-четыре-пять — иду прятаться опять. И-и-хо-хо-хо-хо!.. Умора с вами, право. Но стоило простоять в конюшне целую ночь, только чтобы увидеть ваши рожи. Ладно.
С этими словами конь потянулся мордой в темный угол, подобрал что-то губами…
Хрум-хрум.
Не стало больше коня. А получился граф Шлавино.
— С вами, ребята, не соскучишься, — заметил граф, вытирая слезы. — Ей-ей! Очень признателен вам за компанию. Отличное получилось приключение.
Первым опомнился Бартоломеус.
— Что все это значит, ваше сиятельство? — сдвинул он брови. — Где мой конь?
— Твой конь, Бартоломеус, остался в трактире «Счастливого пути». А я два дня катал тебя на своей спине. Ух, любезность тебе оказал! За эту любезность ты мне дорого заплатишь. Но забавно-то как было! «Господи, сохрани нас от оборотней и нелюдей!.» «Пошли нам ангела!.» Черт возьми!
Скрючившись в три погибели, граф затрясся в приступе хохота.
— А как ловко вы расправились с вампирами! Ой-ой-ой-ой!.. Тоже ведь видел. Летучей мышью обернувшись. Вот зрелище-то было! Уверен был, вас съедят! Нет, не съели, — покачал головой удивленно. Уважительно поглядел. — Большая, большая благодарность вам за представление!
Он снова покатился со смеху.
Оба друга молча стояли, не зная, что и делать.
— Да, а самое главное! — вспомнил меж тем граф, восторженно приподняв брови. — Торжественное освобождение достойного графа Эдельмута!
При последних словах голос его перешел на тоненький визг. И слабея от смеха, он согнулся пополам. Только вздрагивал, выдавливая из себя болезненное:
— Ах!.. Ах!.. Ах!..
— Ну, вот что, — все более и более мрачнея, произнес Бартоломеус. — Мой господин вне всяких сомнений достойный рыцарь. И говорить о нем в неуважительном тоне я не позволю никому. Тем более проходимцу-колдуну.
— Да? — поднял на него пунцовое от смеха лицо Шлавино. — Да? А что ты скажешь, когда тебя прикуют цепями к стене?
— Кто? Это ты-то? — краем рта усмехнулся Бартоломеус.
В тот же миг снаружи послышался шум.
Шум и лязг оружия.
Вилли с Бартоломеусом резко обернулись.
Не медля более, оба выбежали из конюшни.
Ну и ну. Спаси, Пресвятая Дева. С дюжину графских слуг, вооруженных кто чем — кто топориком, кто копьем, кто просто боевой косой — поджидали у выхода. Половина из них была знакома Бартоломеусу по замку Наводе.