Тайна графа Эдельмута - Мелкумова Анжелина. Страница 64
— Принцесса Розалия только что была тут, — оправдываясь, сказала девочка. — Она ушла, потому что озябла.
— Пойдем-ка и мы в башню.
— О, нет, если можно… Ты посидишь со мной?
Они устроились в беседке. Той самой, где несколько недель назад служанка с кабаньей головой так напугала принцессу и ее фрейлин.
Усевшись на скамью и закинув ноги на перила, Бартоломеус долгое время пребывал в задумчивости. Завтрашняя охота, чудовище с паучьими ногами, гомункулюс из замурованной лаборатории проносились в его голове…
— Понимаешь, я не мог. Это как убийство из-за угла, как напасть на спящего с кинжалом. В то же время чудовище необходимо уничтожить. Люди боятся. Сегодня снова слышали его вой. Он может взобраться по стене…
Оба невольно посмотрели на стену из громадных серых булыжников, окружавшую сад.
— О, Бартоломеус!.. — девочка в страхе прильнула к его плечу.
Он хотел сказать, что в ближайшие дни покончит с этим, что найдет в лесу чудовище и один на один — у чудовища зубы, у него кинжал… Но вдруг вздрогнул и повернулся к девочке.
— Как?.. Как ты меня назвала?
— Бартоломеус, — повторила Эвелина, улыбаясь в темноту.
— Милостивая государыня, что это значит? — воззрился он на нее. Но лицо Эвелины было трудно разглядеть в темноте.
— А разве это не твое имя? — продолжая улыбаться, сказала она.
— Гм… Интересно, — только и смог вымолвить он. — По каким же признакам вы сделали такой… странный вывод?
Эвелина пожала плечом.
— Так, просто… — И произнесла чьи-то очень знакомые слова: — Какую бы голову ты ни надевал, есть одна субстанция, которая всегда остается с тобой. Твоя душа…
В кустах запел соловей. Вышла из-за туч луна. Бартоломеус долго обдумывал услышанное. «Ты что же — видишь мою душу?» — хотел спросить он.
Но вместо этого строго сказал:
— Уж если вы столь догадливы, сударыня, то, надеюсь, все же столь умны, что сохраните — хотя бы до приезда вашего батюшки — свои догадки при себе!
Получилось несколько грубо. Бартоломеус прикусил язык.
Но вместо того, чтобы обидеться, Эвелина весело улыбнулась:
— Я замерзла.
Обрадовавшись возможности закончить разговор, он с готовностью вскочил на ноги:
— Сейчас принесу плед!
…Он поднялся по высокой деревянной лесенке и исчез в покоях. А Эвелина осталась ждать. Было и вправду холодно. Ведь на дворе стоял ноябрь. И хоть высокая стена защищала от ветра, девочка сильно озябла. Спрятав руки в длинные рукава куртки на заячьем меху — подарок принцессы Розалии, — она вылезла из беседки и стала прыгать, согреваясь. Свет факела с беседки отбрасывал длинные тени, тянувшиеся через клумбы и дорожки до самой крепостной стены.
Эвелина прыгала, и вместе с нею прыгала ее тень — по клумбам, по кустам, по серым булыжникам стены. И прыгали звезды, и луна… Казалось, по стене мечется живое существо — быстро-быстро: вверх-вниз, вверх-вниз…
Живое существо?..
Эвелина вдруг остановилась.
Кусты у стены шевелились. Сами по себе. Не так, как от ветра. А так, как если бы в них кто-то пробирался.
Вот треснула ветка…
Тяп, тяп… Тяп, тяп, тяп… — прошлепало что-то в темноте. — Тяп, тяп… — прямо к Эвелине.
Ахнув, девочка бросилась было к высокой лесенке, ведшей в покои… Но упала, споткнувшись во тьме о торчавшую из земли ветку.
За спиной затрещали кусты.
Не в силах от ужаса сдвинуться с места, она зажмурилась и пронзительно закричала.
Глава 5
Про страшное чудовище, кровавые пятна и руку, что тянется к мечу
В короткое время замковый садик заполнился таким количеством народу, какого не бывало здесь, наверное, за все сто лет существования замка. Метались факелы, трещали ветви. Крепостные с топорами прочесывали куст за кустом.
— Осторожность! Соблюдать крайнюю осторожность! — кричал Бартоломеус, бегая — в одной руке плед, в другой кинжал. — Чудовище очень опасно!
— По рогам его! — вопили мужики, размахивая топорами. — По рогам!
— И ноги рубить! — горланили другие. — Все восемь! Без ног не убежит!
А принцесса Розалия, подхватив юбки, в волнении бегала и кричала:
— Не режьте ему глотку! Только не режьте ему глотку! Я сделаю это сама!
Запыхавшись, Бартоломеус остановился. Создавалось впечатление, что всем ненавистному Шлавино удрать не удастся: слишком сильна была ярость крепостных — суть бывших тараканов, козлов, ишаков…
— Вот он! — потащили кого-то волоком из кустов.
— Ишь, вырывается!
Чудовище завыло:
— И-и-и-и-и!
Заругалось:
— Подите вы прочь!
Запричитало:
— Спаси, Пресвятая Дева!
— Не будет тебе спасения! — поднялись топоры.
Чудовище заплакало жалобно тоненьким голосом.
— Стойте! — бешено дернулся Бартоломеус в толпу слуг. — Стойте! Руки прочь!
— Руки прочь… — Протолкавшись к пойманному, он остановился.
Впрочем, топоры и сами опустились. Поняв свою ошибку, мужики недоуменно глядели на двух бедолаг, лежавших на земле.
С исцарапанными лицами, одежда изорвана в клочья, закрывшись руками — из-за голого локтя испуганно мигают голубые глаза — смотрели на толпу окруживших их разъяренных людей малые парнишка и девчонка.
— Пресвятая Дева!., — таращась в ужасе, прошептала девчонка с перепачканным лицом. — Спаси нас и помилуй!
— Господи… Марион! — Одним движением поднял Бартоломеус девочку с земли. — Что вы тут делаете?
— С-с… с-спасаем вас… — Заикаясь, девочка оглянулась на толпу с топорами и, споткнувшись, чуть не упала обратно на Пауля.
— М-мы… э-э… — Поднявшись с земли, Пауль подобрал свой кинжал. — В общем… от злого графа Шлавино… решили с-спасти… — Он бросил взгляд на факелы и мужиков, почесал затылок. — Думаем: как же без нас? Ну, и…
— Как же вы попали сюда, — улыбнулся Бартоломеус, — спасатели?
— А вот! — протянула Марион тонкую, как палка, руку На ладони лежал ключ. Тот самый — от потайной дверки, что пряталась в стене замкового садика за густыми кустами.
Укрыв обоих пледом, Бартоломеус потащил пойманное «чудовище» по лесенке наверх в покои.
Двое спасателей были голодны, как волки. Марион одна умяла весь яблочный пирог. Пауль долго и с остервенением вгрызался в телячью лопатку, пока не отполировал ее зубами до блеска. Счастливая Эвелина суетилась вокруг, потчуя друзей засахаренными орешками, хлебом с вареньем и рассказами о происшедшем.
И только когда движение челюстей Марион замедлилось, а Пауль откинулся на спинку стула с мучительным вздохом «О-о-о, не могу больше»… Вот тогда только, позакрывав все двери, Бартоломеус задал давно вертевшийся у него на языке вопрос:
— А где граф Эдельмут?
— В Альтбурге, — отмахнулся Пауль, держась за живот, — у горшечника Ханса.
— Сними ты эту голову, Бартоломеус, — взмолилась Марион. — Надень свою старую.
Брови Бартоломеуса поползли вверх.
— А ну-ка, рассказывайте, — встряхнул он «спасателей», заметив, что оба собираются заснуть тут же за столом.
— Рассказывать-то почти нечего, — зевнул Пауль, уютно сворачиваясь калачиком на стуле. Но все же рассказал.
Похоже, граф Эдельмут родился под злосчастной звездой. Едва он приехал в Шлосбург, начался рыцарский турнир. Весь город был украшен флагами, разноцветными знаменами достойных господ, решивших померяться ловкостью и силой. То там, то сям разряженными толпами расхаживали слуги рыцарей, съехавшихся на турнир. За городом, окружая ровное поле, пестрели палатки господ участников. Пели виолы, звенели арфы, ходили на головах раскрашенные акробаты. В общем, было более чем увлекательно.
В первый день после приезда герцог фон Бёзе принять Эдельмута не смог. На второй день аудиенция ему была обещана твердо — сразу же после турнира, на котором сражался герцог.
Всю ночь до утра граф учил проникновенную речь, в которой рассказывал о трудной жизни орла в темнице, напоминал его светлости о счастливых днях детства, проведенных вместе, о первом бою, в котором отец его светлости посвятил графа в рыцари, о своих планах в отношении колдуна Шлавино… По мере приближения утра в душе нарастала спокойная уверенность в том, что все образуется. Завтра, завтра…