Великая битва у Малого пруда - Панку-Яшь Октав. Страница 37

— Ничего, не горюй! Я всё устрою. Если так не вышло, мы захватим корабли с боем. Завтра же к нам придёт много ребят. Покуда я жив, можешь спать спокойно. Я был твоим защитником и останусь им на всю жизнь. Ну, улепётывай!

…Есть такая пословица: «Чего не чаешь, то получаешь». Так произошло и с Нику. Он приготовился к продолжению обеденного скандала, а отец обманул все его предположения.

Он вошёл, поздоровался, поинтересовался, что на ужин, и потом, заглянув в комнату к Нику, спросил:

— Почему же твой товарищ так скоро ушёл? Я его встретил в дверях… — Заметив раскрытую шахматную доску, он продолжал: — Кто из вас двух сильнее?

Нику с удивлением посмотрел на него. Отец никогда не спрашивал его о таких вещах. И Нику вдруг захотелось ответить не так, как всегда, — не огрызаясь, а спокойно, обстоятельно:

— Шахматы — трудная игра, но мне очень нравится. Я каждый день тренируюсь. В школе я побеждал на веек турнирах. Может быть, когда-нибудь я стану как Ботвинник.

— Ишь ты! — засмеялся отец. — Смелые у тебя замыслы, сынок. А меня ты не поучишь?

Нику широко раскрыл глаза. Вот уж чего он никак не ожидал! И, приподняв брови, он спросил:

— Ты смеёшься надо мной?

— Нисколько. Мне хотелось бы, чтобы ты научил меня. У нас в горсовете тоже бывают турниры. Может быть, и я бы записался разок.

— Ну, для этого тебе придётся много учиться, — засмеялся Нику. — А у тебя нет времени столько сидеть со мной…

— Ничего, время выкрою… Вечером, когда прохладно, одно удовольствие поиграть в шахматы.

Нику казалось, что никогда ещё дома не было так приятно, как теперь. Он радостно ответил:

— Дельно!

И тут же невольно вспомнил того, кто так часто произносил это слово в школе, дома, на пруду… В этот вечер Нику впервые подумал обо всех тех, с кем он порвал, и почувствовал беспокойство, какое обычно испытываешь, когда скучаешь по ком-нибудь. Но он бодрился, говоря себе: «Ничего, мы ещё померимся силами. Ещё посмотрим, кто кого».

Глава шестнадцатая. Накануне великой битвы

Прошло несколько дней.

И, конечно, самые значительные события, случившиеся за это время, были увековечены в вахтенном журнале.

Дину Попеску, ставший Антонио Пигафеттой Вторым, блаженствовал. Он дописывал третью тетрадь. И так, строка за строкой, страница за страницей вахтенный журнал становился настоящей летописью, которую, по мнению Дину, с удовольствием прочли бы и Некулче [8]и Кантемир [9]будь они живы.

Не меньше пяти страниц, к тому же почти без полей, помощник адмирала посвятил описанию дня, проведённого вместе с Владом за игрой «Дети портов мира».

«Это был один из самых прекрасных дней, — писал Дину. — И не потому, что меня признали победителем за рассказ о будапештских детях, а потому, что с нами был Влад, самый лучший инструктор на свете».

Другая запись гласила:

«Сегодня совет командиров единогласно принял в члены совета Родику и Нину. Они проявили усердие и отвагу, а помощники моряков полюбили их за то, что они знают множество игр».

Дальше Дину писал:

«Мы смеялись до упаду! Один из помощников попросил сандалию Нику, он хотел смастерить из неё лодочку. Плохи твои дела, дорогой Нику. Мы, конечно, не дали сандалию, поскольку храпим её как трофей!»

В другом месте вахтенного журнала можно было прочесть следующее:

«Девять часов утра. Капитан подводной лодки «Пионер» распространил известие, что первые растения, уложенные для просушки, уже готовы. Мы все пошли смотреть. Очень красивы сусак и стрелолист. У сусака цветки крупные, розовые, зонтиком, а у стрелолиста — бело-розовые, с тремя круглыми лепестками, букетиками. И цветки и листья сохранили свою окраску. Каждое растение мы уложили на лист белого картона и прикрепили бумажными полосками. В определителе растений мы нашли их латинские названия и подписали внизу. Так принято у натуралистов. Правда, язык сломаешь, пока выговоришь sagittaria sagittifolia (значит — стрелолист), пли butomus umbellatus (это значит — сусак). Но раз так принято, мы тоже должны привыкать, тем более, что латинскими названиями мы сразим тех, с кем обменяемся гербариями!»

В последний день Дину написал:

«Сегодня утром я пришёл в порт пораньше. Моего отца — он агроном — вызвали в Бухарест, в министерство, и я провожал его на вокзал. Поезд ушёл в шесть часов утра, и, так как дома мне нечего было делать, я сразу пошёл на пруд. И что же я вижу? Кусты возле фабричного забора повалены, словно по ним протащили что-то тяжёлое. Когда собрались ребята, я показал это им. Все вместе мы направились по образовавшейся прогалине. Шли, шли, пока она не привела нас к тому месту, где начинаются тростники. И тут, на иле, мы увидели следы колёс. Что здесь происходило, неизвестно. В обеденный перерыв Санду встретился у фабрики с товарищем Петре Станку и потом показал ему наше открытие. Тот внимательно посмотрел, созвал нас всех и сказал: «Вы пионеры. Следовательно, знаете, что значит хранить тайну». «Знаем», — ответили мы. «Хорошо, я на вас надеюсь. С этой минуты забудьте о том, что вы видели, никому ничего не говорите, пока я не разрешу». Мы пообещали, а Петрикэ спросил, не нужно ли поклясться, потому что он знает одну такую клятву. «Нет, не нужно, — ответил товарищ Станку. — Когда вам вручали пионерские галстуки, вы уже давали торжественное обещание. Уверен, что вы его не забыли».

Но это происшествие, записанное в вахтенном журнале последним, на Малом пруду было отнюдь не последним.

Итак, все рьяно занимались укладкой высушенных растений на гербарные листы. Собственно, это только говорится, что «все». Двое ребят, разумеется, оставались на постах, один — на наблюдательном пункте, на верхушке клёна, другой — у сторожевой будки.

И всё же…

Всё же в это самое время кто-то незаметно пробрался в гавань — уже во второй раз в истории порта Малый пруд — и оставил на песке письмо.

Кто мог это сделать? Дежурный наблюдатель дал честное пионерское слово, что ни на секунду не отвлекался и следил очень внимательно.

Ну, а если пионер даёт слово, не подлежит сомнению, что он говорит правду.

По поводу письма был немедленно созван совет командиров. В адмиралтействе за столом собрались три испытанных командира: Санду, Петрикэ и Мирча, а рядом с ними и новые командиры — Нина и Родика. Сбоку, с тетрадкой и карандашом наготове, примостился Дину.

— Товарищи командиры! — сказал Санду вставая. — Я зачитаю вам письмо. Но прежде я хотел вам сказать вот о чём. Самый факт, что письмо очутилось в порту, должен заставить нас призадуматься.

— Нужно наказать дежурного наблюдателя. Вот что! Он виноват!.. — выпалил Петрикэ. Но видя, что выражение лица Санду не изменилось, Петрикэ что-то вспомнил и уже менее решительно добавил: — Значит… давайте хорошенько обсудим.

— Давайте обсудим, — поддержал его Мирча.

— Наблюдателя уже спрашивали, не прозевал ли он, и он дал честное пионерское, что нет, — сказал Санду. — И мы должны верить ему: ведь пионерским словом зря не бросаются.

Тут вмешалась Нина и с жаром сказала:

— Не верить ему просто никак нельзя! И если его наказать, он тогда отчается — он-то знает, что говорил правду.

— Ну да! — кивнула головой не очень словоохотливая Родика.

Петрикэ закусил губу.

— Вы правы… Но ведь и письмо не с неба свалилось. Его принесли. Кто же отвечает за появление письма в порту? Кто-то должен отвечать!

— Знаете, что я думаю? — сказал Мирча. — Наверно, кто-нибудь из наших выдал пароль, кто-то воспользовался им и преспокойно прошёл мимо сторожевого поста.

— Нет, — возразил Санду. — Я спрашивал. Никто не проходил.