Грибной дождь для героя - Вильке Дарья Викторовна. Страница 4

Гуманоида переправили на другой берег, легонько поддерживая сзади и спереди — не бросать же его. На этот раз он позволил прикоснуться к себе — видно, понимал, что так надо и иначе на рыбалку не попасть.

Симка у нас настоящий рекордсмен по рыбе — где бы ни рыбачил, казалось, рыбы сами плыли к его удочке. Он лучше всех знал, кто на что клюет, долго и тщательно готовил наживку. Пока все устраивались, он уже закинул удочку и в момент вытащил первого ротана.

— Ох, красивый, — прошептал Гуманоид, не отрываясь глядя, как Симка снимает серо-коричневую, в почти змеиную крапинку рыбку с крючка и отпускает в ведро, наполненное мутной зеленой водой из пруда.

Мы с Полинкой рыбу не ловили и просто сели на поваленное дерево.

Сестра-Ася тоже закинула свою удочку — важно и солидно, подражая Симке, — хотя важничать было и нечего. Удочка была у нее совсем игрушечная, самодельная: папа обстругал ветку и приделал сверху леску с крючком и грузилом.

— Посторонись, а то поймаю! — весело закричал Витьку Пашка, разматывая свою — красивую новенькую — удочку.

— Уйди-и-и, кому сказал!!! — орал он ему через секунду.

А Гуманоид просто стоял и смотрел, как леска блестящим тонким лассо летит ему прямо в лицо. Он не сделал ни шага в сторону, не пригнулся, только смотрел завороженно.

Крючок вошел сверху вниз — наверное, прямо в ложбинку, разделяющую верхнюю губу посередке. Он стоял, не двигаясь, секунду, похожий на тощую нелепую рыбу.

Потом Пашка подскочил и быстро — кожа над губой Гуманоида побелела еще больше, потом быстро набрякла свинцом и засочилась кровью — на тонкие губы, на полупрозрачные пальцы которые Витек нелепо прижал ко рту. В глазах его метался ужас, смертельный, животный ужас.

Он дернулся и закричал. Тонко, пронзительно завизжал, будто свинья, которую режут. Не останавливаясь, будто в легких у него был бесконечный запас воздуха для истошного крика.

И бросился бежать — домой.

— Подожди, дурила! — заорал было Пашка, но Витьк ауже след простыл. Только вдали слышался непрерывный, надрывный крик.

Стало не до рыбы. Ротана Симка выплеснул обратно в запруду, удочки мы смотали кое-как и тоже пошли на участки — длинным путем, чтобы не лезть по бревну.

— Чего он так раскричался? — недоумевала сестра-Ася, — крови неужели не видел никогда?

— Может быть, ему было очень больно? — думала вслух Полинка.

Завернув на улицу, мы увидела маму Гуманоида — она стояла около калитки, словно поджидая нас.

— Сейчас дадут по шее, — испуганно сказал Симка.

Она подошла, и было видно, как на тонком нервном лице чуть-чуть дергается правое веко — совсем легонько, незаметно почти, но все равно пугающе.

— Ребята, — просто сказала она, не сердито и совершенно спокойно, — приходите к нам завтра в гости. После обеда. Устроим какую-нибудь викторину, будет интересно, обещаю.

Отказаться мы не могли, — таким сильным было чувство вины из-за разодранной губы Гуманоида. Хотя он же сам сам был виноват — раззява.

Мы все время ждали подвоха — а вдруг Гуманоидова мама, похожая на учительницу, — все-таки как-то нас накажет? Вдруг и позвала-то только оттого, что придумала, как проучить нас получше?

Медленно, нехотя — ну не бежать же от нее, в самом деле, — мы проходили в распахнутую по случаю приглашения калитку, осматривались. Участок был таким же чужим, как Гуманоид и его мама-учительница, — будто и не прятался за ветлами никогда на этом месте заветный ручей со странными водными жителями.

Косой парник с запотевшими стеклами и рослыми помидорными кустами, наспех сколоченный туалетный домик на ножках-подпорках — тут еще недавно росла ива. Прямо около забора, где от главной улицы нас отделял лишь дырчатый забор, мама и бабушка Гуманоида поставили кухонный стол, обтянутый аккуратно старой клеенкой в крупную землянику, и стулья — на всех.

— Ну, садитесь, дети, — приветливо сказала мама Витька. Пашка фыркнул. Вот еще — дети.

На стол поставили маленькие вазочки с сушками, конфетами и кукурузными хлопьями — мечтой всего лета. Их привозили очень-очень редко, в огромных прозрачных пакетах, украшенных салатово-зелеными завитушками, и мы съедали их в один присест, подбирая пальцами на дне пустого пакета кукурузную крошку, с сахарной пудрой, и жадно запихивая ее в рот, облизывая сладкие пальцы — чтоб ни капельки не пропало.

Кукурузные хлопья немного примиряли с необходимостью сидеть с Гуманоидом и его мамой у них на участке.

Разложили картонную рисованную карту, кинули на стол новенькие разноцветные фишки и карточки с мудреными вопросами. Мы делились на команды — тянули жребий, все по-честному.

Пашка попал в одну команду с Гуманоидом и сестрой-Асей, а мы с Полинкой и Симкой в другую. Пашка пригорюнился, снисходительно глянув на тощенького Витька и маленькую Асю — ну, придется мне одному за вас отдуваться.

И, картинно тряхнув сложенными шариком ладонями, с кривой ухмылочкой кинул на стол костяной кубик с размеченными точечками гранями.

Первая же карточка оказалась — труднее не бывает. «Какую страну назвали в честь химического элемента?» Сестра-Ася тянулась за сушкой. Пашка морщил лоб — кажется, он совсем не знал ответа.

Мама смотрела на Гуманоида — а тот, опустив глаза, медленно растирал тонкие пальцы, по кругу, одинаковыми движениями.

— Ну что же ты, давай, — мягко сказала она ему.

— Аргентина, — прошелестел тот.

Пашка перевернул карточку и удивленно протянул:

— Надо же.

Заклеенная огромным пластырем губа шевелилась — Гуманоид словно проговаривал какие-то только ему ведомые слова. Белк иглаз его странно голубели, когда он сосредоточенно смотрел куда-то в середину стола, а на самом деле будто опрокидываясь внутрь себя, слушая что-то глубоко внутри, в самой своей середке. Потом он поднимал глаза и отвечал — всегда правильно — и это было настоящим чудом, волшебством.

Я, конечно, знала автора романа «Айвенго», а Симка, помучившись, тоже решил уравнения. Но как мы ни старались, с Гуманоидом нам было не сравниться.

За секунду он извлекал кубический корень из числа 1,02, чуть задумавшись, выдавал, сколько квадратных километров в дельте Нила, когда началась Первая Пуническая война и откуда взялось слово «галиматья».

— Ну ты прямо профессор, — восхищенно сказал наконец Пашка. А Гуманоид серьезно смотрел на него, словно ища всегдашнюю издевку в его словах.

Они, конечно же, выиграли — Гуманоид выиграл, — но нам было нисколечки не обидно.

Наутро ощущение чуда никуда не делось. Совсем наоборот — больше не было жалко ручья, запруды, водяных улиток и кровохлебку. Ну разве что чуть-чуть. Чудесным был день, забор Гуманоидового участка и сам он — как обычно, у калитки, тонкие ручки держатся за деревянные рейки. Худенький, странненький, несуразный, но теперь свой.

Поэтому Пашка — весело, по-свойски, ни капельки не насмешливо, а даже уважительно — крикнул:

— Привет, профессор!

И тогда Гуманоид — в первый раз с тех пор, как появился в поселке, обнажив, маленькие, по-мышиному острые зубки, пряча радость и облегчение в глубине словно подернутых молочной пленкой глаз — счастливо засмеялся.

Черный Захар

Грибной дождь для героя - _006.jpg

Под домом кто-то вздыхал.

То тихо, чуть присвистывая. То мерно и громко — словно к нам под пол затащили огромного кита. Иногда, если прислушаться, казалось, что живущий под домом облизывался огромным языком и причмокивал.

— Я же говорила, — торжествующе прошептала сестра-Ася, — там кто-то живой. Видишь? Видишь?

Но я ничего не видела. Под домом вздыхала темнота, холод, и где-то там, мы знали, лежали старые доски и кирпичи, а еще, по краям, ближе к кособоким ножкам фундамента, росла тощая крапива.

Наша собака Чапа боялась выходить из дома на крыльцо, а выйдя, суматошно и пугливо, поджав хвост и прижав уши, сбегала со всех ног в сад — будто под домом поселилось настоящее чудовище. Мы позвали Полинку — может, она чего придумает. А родителям, конечно же, ничего не скажем — пока сами всего не разведаем.