Год хорошего ребенка - де Грун Элес. Страница 22

Снова над стадионом загремел голос мисс Карабас:

— А сейчас, дорогие участники, займите ваши места на трибунах. Для вас начнется большой концерт. Лучшие артисты цирка выступят перед вами. Прошу всех покинуть поле: на арене живые львы!

Ребята, как ошпаренные, побежали на трибуну, а когда поле очистилось, на арену высыпало двадцать тряпичных львов, и они начали веселый танец.

А в середине стадиона на самой удобной трибуне в окружении своих телохранителей и воспитателей сидел международный принц Филлип, блондин. Он никак не мог решить вопрос: кто он — гость фестиваля или его участник? Надо ли ему вежливо хлопать на трибуне победителям и снимать кепочку. Или надо самому бегать, прыгать, чистить картошку и все делать, как положено на этих запутанных спортивно-хозяйственных играх. Принц и шпага — это прекрасно. Принц и картошка — это сомнительно, но демократично.

Сам принц не собирался ехать на этот посудохозяйственный праздник. Но королева-мать сказала ему:

— Ты должен поехать, сын. Ты должен показать демократическое лицо нашего семейства.

Его посылали сюда не сидеть гостем в почетной ложе, его посылали для того, чтобы он помог своей стране Штейн, монархии, которой правили его родители и которая переживала трудные времена.

Местность в его стране была гористая, неплодородная, и страна беднела. А когда-то она была богатой. Тогда, когда бароны-грабители строили в ней свои замки и стаскивали под их стены все награбленное.

Сейчас в Штейне не хватало всего: сельскохозяйственных полей, отраслей промышленности, денег и даже граждан. Потому что большие группы людей уезжали из страны. Все взоры последних жителей были обращены на Филлипа. Он должен был создать банки, соорудить отели, поднять альпинизм и открыть источники минеральной воды.

На бледного, неуклюжего и не очень сообразительного принца сваливалась столь грандиозная задача.

Глава двадцать первая

СУРОВЫЙ РАЗГОВОР В ГОСТИНИЦЕ «АМБАСАДОР»

Товарищ Федулова собрала всех ребят и Игоря Ивановича в большом двухкомнатном номере, отведенном советским ребятам. И начала без всяких предисловий:

— У нас случилось ЧП. Один из наших товарищей, из наших бывших товарищей, сегодня совершил чудовищный проступок. И он должен быть отправлен в Москву.

В это время дверь номера распахнулась и с огромной рекламной улыбкой на зубах в номер вошел мистер Кирпичиано — начальник подвижной группы учебных сотрудников фестиваля. Он был похож на президента небольшой южноамериканской республики на заслуженном отдыхе. Элегантный, седой, в светло-сером костюме, с крупноразмерными шрамами от политических сражений, и зеленые швейцарские лампасы светились на нем не как швейцарские, а как генеральские в отставке.

Кирпичиано внес большой фотопортрет госпожи Карабас в деревянной рамке под стеклом с надписью «Моим дорогим русским друзьям».

Он поклонился ребятам, сидящим по кругу, и сказал:

— Презент! Подарок коллективу ребят от коллектива швейцаров и учебных сотрудников.

Потом он повесил портрет на стене над верхней крышкой пианино и вышел. В коридоре его ждали еще два таких же портрета с надписью «Моим дорогим американским друзьям» и «Дорогим моим китайским друзьям».

И в каждый портрет был вделан микрофон.

Кирпичиано спустился вниз на свой дежурный пост в небольшую комнату рядом с камерой хранения и стал настраивать коротковолновый приемник на волну «госпожа Карабас № 1».

Он услышал много интересного. Но не понял ничего, потому что не владел русским языком. Лишь несколько слов застряло у него в голове: ГЛАСНОСТЬ, ПЕРЕСТРОЙКА, ПИОНЕР и ФАРЦОВКА.

В номере у советских события развивались так. Все ребята сидели в своей сине-ситцевой форменной одежде. И только Леша Измайлов, как залетевший попугайчик среди варакушек, был во всем зелено-желтом.

Товарищ Федулова полыхала:

— Как это можно, находясь за рубежом, в эпоху гласности и перестройки, буквально на глазах у всех, будучи пионером, заниматься фарцовкой!!? Я повторяю «буквально на виду у всех».

— Вот если бы не на виду! — вставил Игорь Иванович.

Товарищ Федулова не заметила выпада. Она вела мысль:

— Нашу форму, которую придумывали наши модельеры. Которую шили наши швейники. На которой есть наш герб. Променять неизвестно на что. На какие-то яркие тряпки. Это потеря патриотизма, потеря политической бдительности. Это все равно, если бы наш солдат в походе поменял свою военную форму, свой автомат на джинсовый костюмчик или модный плащик. Мы должны наказать Алексея Измайлова и исключить его из команды. Кто за? И учтите, что мы должны голосовать единогласно.

Ребята стали поднимать руки. Но тут вмешался Игорь Иванович:

— В этом деле надо как следует разобраться. Ведь у нас гласность. Поступок, конечно, нехороший. Но мы же не спросили у Леши, почему он это сделал? А может быть, он преследовал хорошие цели. Может быть, он хотел подарить этим обездоленным ребятам кусочек нашего строя. Может быть, у ребят, одетых в советскую форму, начнется новая жизнь. Может быть, это не фарцовка, а жест дружбы.

Ребята из команды рты пораскрывали. Что же это — преступление или подвиг? И как быть: исключать или награждать?

Раньше это было преступление. Но ведь сейчас идет перестройка. И нельзя так однозначно мыслить, как раньше.

Задумалась и товарищ Федулова. Что делать: есть два руководителя, и каждый тащит в свою сторону. Надо было им с Игорем Ивановичем сначала выработать совместную платформу. И повисло над комнатой долгое молчание.

Слава богу, зазвонил телефон.

— Это советские? Спускайтесь вниз. Подан автобус для экскурсии по городу.

— А ты останешься в номере, — сказала товарищ Федулова Леше Измайлову. — Сам подумаешь над своим поступком, сам его оценишь, сам придумаешь себе наказание. Потом доложишь своим товарищам, и мы, руководители, с тобой разберемся.

Глава двадцать вторая

РОЗАЛИНДА ПРИХОДИТ К СОВЕТСКИМ

Наказанный Леша Измайлов слонялся из угла в угол по большому двухкомнатному номеру гостиницы «Амбасадор».

Он включал и выключал телевизор, листал яркие рекламные проспекты, то и дело подходил и смотрел в окно. В проспектах были рекламы машин, стульев, радиоприемников, компьютеров, видеосистем, спортивной одежды, яхт и катеров и соблазнительные картинки, приглашающие в путешествие по Африке, Индонезии, Полинезии, Греции и СССР.

В Африке можно кататься на слонах, в Полинезии на черепахах, в Египте можно увидеть пирамиды, в Таиланде можно дружить с красивыми гражданками.

Леша вздыхал над проспектами:

— Вот бы все это купить. Вот бы все это увидеть.

Леша, конечно, исключал из своих воздыханий Советский Союз, потому что там он уже был. Вдруг в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Леша по-английски.

Дверь открылась, и он увидел девочку в куртке и джинсах.

Это была Розалинда. Теперь, когда фестиваль начался и начались соревнования и встречи, стало гораздо легче убежать от Эммы и Аренда. Тем более, что Дидерик связывал их по рукам и ногам. Он постоянно не слушался, куда-то девался, чего-то требовал. Потому что считал, что эти соревнования для малышни, а госпожа Карабас чокнутая.

А когда Дидерик затихал, начинались сложности с Симоной. Она тоже пропадала в других делегациях или магазинах. Поэтому у Эммы и Аренда забот хватало, им было не до Розалинды. Кроме того, у них были свои сложности. Однажды ребята застали их в тот момент, когда они целовались. Вернее, пытались распутать зацепившиеся на груди пуговицы. Так что Розалинда стала почти свободной личностью.