Детство Лермонтова - Толстая Татьяна Никитична. Страница 31

Дедушки переглянулись и перевели разговор, стали обсуждать — когда ехать. Они делали все быстро к решительно и настояли на выезде через несколько дней.

Арсеньева оживилась, стала готовиться к поездке. И действительно, собрались быстро. Поехали не так, как обычно с бабушкой, разглядывая на дороге каждую кочку, чтобы не опрокинуться, а рысью, как следует.

Долго ехали по равнинам и полям, ночуя на постоялых дворах. Недели через две после начала путешествия солнце стало жарче и искристей. От его теплых лучей делалось весело и спокойно, небо ясно синело, и белые облака плыли, сталкиваясь и разбегаясь. Когда подъехали к казачьей станице Екатериноградской, к путешественникам подскакал на коне молодой черноусый офицер. Он остановил дорожную карету, и все долго целовались и обнимались с молодым родственником.

Вечером пировали в казацкой избе и ели удивительную пищу: мясо, зажаренное на железных палках, такое вкусное, что Миша попросил еще. Это так поразило бабушку, что она даже заплакала от радости. Мальчик смутился и перестал есть.

Утром выехали с вооруженным отрядом на тонконогих конях под охраной пушки. Уверенно скакали всадники в бурках, и среди них по каменистой дороге двигалась карета наших путников.

В дороге встречались люди в необычной местной одежде, в черных громадных лохматых папахах, с оружием в руках. Когда заслышали небольшую перестрелку за горой, перешли в намет. [7] Ночевали в крепости, где жили только военные.

На следующий день, не успело еще солнце сесть, как родственник сообщил:

— Ура! Приехали!

Утомленный дорогой, мальчик не сразу сумел рассмотреть в сумерках место, где они остановились. Но вот из большого одноэтажного побеленного дома с балконом вышла на крыльцо какая-то черноволосая высокая нарядная бабушка, она оказалась удивительно похожей на Арсеньеву, но моложе. Расторопная, бойкая и жизнерадостная, она воскликнула восторженным басом:

— Лизонька! — и тут же сжала путешественницу в объятиях.

Сестры целовались и причитали, смеялись и плакали, и Мише показалось, что бабушка его опьянела или от путешествия, или от кавказского воздуха, или от восторга встречи с сестрой. Екатерина Алексеевна была глуховата, и разговаривать с ней приходилось громким голосом.

Сестра Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, Екатерина Алексеевна Хастатова, жила со своей семьей на Кавказе. Она была моложе сестры на два года, но детская дружба соединяла их до выхода ее замуж, потом на долгие годы они были разлучены. В свое время замужество Екатерины Алексеевны произвело в Москве переполох: еще бы, она вышла замуж за армянина! Когда к ней посватался поручик лейб-гвардии Семеновского полка Аким Васильевич Хастатов, который приехал в Москву по служебным делам, московские сплетницы кричали:

— Как? Благородной девице вступать в супружество с армянином?! Она погубит свою душу! Как ее не остановят, не растолкуют ей греха?

Екатерина Алексеевна, будучи девушкой образованной, защищалась и всячески отстаивала своего жениха.

Аким Васильевич Хастатов оказался прекрасным мужем, и Екатерина Алексеевна жила с ним счастливо долгие годы, а когда он скончался, искренне оплакивала его.

Имение Шелкозаводск было пожаловано Петром I предку Акима Васильевича Хастатова и по наследству числилось за ним и за его братьями. Имение было выгодное — с большим поголовьем скота и виноградниками, настолько обширными, что здесь был выстроен винный завод, приносивший доход немалый.

Когда в 1809 году умер Аким Васильевич, вдова его Екатерина Алексеевна объявила, что отныне имение будет принадлежать ей, а не братьям мужа.

После разных судебных махинаций постановили отдать имение бойкой Екатерине Алексеевне, а законные наследники и владельцы — братья Акима Васильевича — остались ни с чем.

Обе сестры, радуясь встрече, старались не разлучаться ни на минуту. Они рассказывали друг другу мельчайшие подробности своей жизни, а Миша играл в палисаднике в окружении своей свиты — Христины Осиповны, няни Лукерьи, дядьки Андрея Соколова. Тут же всегда вертелась Дарья Куртина.

Так в семейных разговорах прошло несколько дней. Николай Алексеевич выехал в свою новую вотчину заниматься делами, а Арсеньева повторяла свое: надо лечить Мишеньку серными водами, надо ехать в Горячеводск!

Но в те годы еще не было ничего сделано для лечащихся, хотя слава о горячеводских источниках разнеслась далеко. С 1803 года начались отдельные паломничества к Минеральным Водам, но царское правительство не отпускало денег на благоустройство. Около обильно текущих источников образовывались ямы, в них скоплялась вода, и туда погружались больные, а для детей приносили с собой или корыта, или же небольшие ванны.

С Горячей горы лилось так много воды, что почти в любом месте можно было вырыть себе маленький прудик и купаться там вволю. Но сколько времени надо было купаться — никто еще толком не знал.

Раненые из горячеводского госпиталя лечились под наблюдением медиков, военным приказывали брать ванны до тех пор, пока они не излечатся, — так постепенно стали устанавливать, какой срок нужен для того, чтобы их вылечить: одному — две недели, другому — месяц, а кому и дольше. Вылеченных досылали на Кислые Воды — купаться в нарзанном источнике, и о таком лечении рассказывали чудеса: больные поправлялись за лето.

Но госпитальные медики лечили только военных, а прочие больные должны были лечиться по своему усмотрению. Поэтому помещики привозили с собой докторов, и те устанавливали особый режим для своих больных! Но что было плохо — в Горячеводске было очень мало жилых домов, город еще не отстроился, поэтому приезжие жили в своих дорожных экипажах и кибитках, приходилось и ночевать там и спасаться от дождя. Но погода была так хороша и постоянное пребывание на свежем воздухе так полезно, что неудобства забывались, и больных прибывало все больше и больше.

Местные жители начали строиться, а военным стали давать земли для застроек. Тетушка Екатерина Алексеевна, уставшая от тяжбы с братьями мужа, стала хлопотать о том, чтобы получить здесь участок, и говорила, что намерена разобрать свой дом в Шелкозаводске и сложить его у подножия Горячей горы.

Екатерина Алексеевна несколько раз приезжала навещать сестру. Лечение Мишеньки было окончено, у него прошли все сыпи и нарывы, а сам он, налившись светом благодатного теплого солнышка, соками ароматных летних фруктов, поздоровевший и окрепший от целебной воды, стал ходить один, без помощи дядьки и нянек. Тогда Екатерина Алексеевна сказала, что пора ехать отдыхать в Шелкозаводск. Она увезла сестру с внуком и со всем штатом к себе в имение, и там все зажили весело и дружно.

Христина Осиповна усаживалась на скамейке и, оставив вязанье, восторженно смотрела на небо и на горы; Дарья оживленно беседовала с Андреем Соколовым, а преданная няня Лукерья помогала Мише лепить пирожки из песка. С балкона доносились то раскаты громоподобного смеха сестер, то шепотные жалобы Арсеньевой.

Екатерина Алексеевна клялась, что после ванн Миша зимой будет бегать, как горец! Она рассказывала про самые тяжелые случаи золотухи и ревматизма, излеченные серной водой.

У Хастатовых было трое взрослых детей: кроме сына Акима, еще были две дочери — Мария и Анна. Для Анеты, молодой девушки на выданье, приглашали молодых людей, и на вечеринках танцевали шумно и беззаботно.

Мария Акимовна, или Мери, была замужем за Павлом Петровичем Шан-Гиреем. Молодые супруги не расставались и любили гулять по аллеям разросшегося плодового сада. В саду деревья радовали глаз обилием плодов: гранаты, айва, каштаны, абрикосы, тута, особо нежные сорта восковых яблок, рассыпчатых и сладких, груши, мягкие, как масло.

Екатерина Алексеевна любила хвалить Шелкозаводск: «Это рай земной!»

Имение было расположено на границе русской с горскими племенами, поэтому приятели в шутку называли Хастатова «передовым помещиком Российской империи».

— А не страшно ли тут жить? — осведомлялась Арсеньева. — Не зарежут ли нас в твоем земном раю? Мне на днях снилось, что на берег Подкумка выходит чеченец с большим кинжалом.