Достопамятное жизнеописание Его Величества Абрагама Тонелли - Тик Людвиг. Страница 7

Я не больно-то был склонен долго тревожить себя подобными церемониями, ибо ужасть как хотел спать, к тому же всякие привидения были мне до чрезвычайности несносны, и я все еще полагал, это не что иное как самая бесподдельная натуральная кошка. Того ради не стал особо чиниться, а не говоря худого слова, схватил палку и бросился на кошку. Ибо думал, что хозяин пустил ее ко мне в комнату потехи ради.

Только хотел хорошенько благословить эту кошку вдоль спины, как она неожиданным образом поднялась на задние лапы и вскарабкалась пo гладкой отвесной стене. Мне это ни мало не попритчилось, хотя бы и сам, будучи кошкою, мог выкинуть подобный кунстштюк; ибо при тех когтях, что у кошки в лапах, нечто подобное вовсе не кажется сверхъестественным. Но то, что произошло потом, я бы никак не смог учинить. Вдруг, без дальних околичностей, с превеликим треском разверзся потолок, и кошка с ужасающим фырканьем проскочила на чердак.

Я сразу встал и долго не знал, что мне и подумать; но так как комната приняла прежний вид, то снова лег на боковую и безмятежно заснул.

Однако мне уж было суждено еще раз в эту ночь пробудиться; не прошло и часу, как тот же самый шум послышался снова. Я тотчас же собрался с духом и, глядите, опять объявилась никто иная, как та самая преждепомянутая черная кошка. Озлился, что мне все время такая во сне помеха; но тут не могли помочь кислые мины, ибо кошка нимало о том не справлялась, а, напротив, подняла такую ужасающую возню и кутерьму, что можно было подумать, всему свету пришел конец.

Когда я таким образом лежал, трепеща от страху, кошка молвила внятным голосом: «Не бойся, друг!». Услышав, что эта самая кошка да еще заговорила по-человечески, я от страху заполз под одеяло и что есть мочи зажмурился и заткнул уши. Но кошка сказала в другой раз: «Не бойся, высокочтимый друг!». На это я тотчас же ответил: «Тут уж пусть сам черт не боится! Уходи, дел с тобой не хочу иметь!».

Крепился и втайне думал, быть может, за кошкой скрывается какой-нибудь искусник, который подобно мне обладает чудодейственным корешком, и, значит, спросил без обиняков: «Ежели вы, высокочтимый господин друг, искусник, то непромедлительно о том объявите, ибо я тоже некогда снискивал себе пропитание искусством; товарищи не должны причинять друг другу зла; напротив, хотел бы уж лучше утрудить вас просьбою: уступите мне кусочек вашего корешка, чтобы я снова был в состоянии продолжать старое ремесло, ибо до сего дня у меня не было недостатка в добром намерении приняться за работу, а я был лишен необходимого орудия моего ремесла, каковое было мною однажды потеряно, когда я свыше всякой меры напился».

Кошка только глаза выпучила от удивления, когда я завел такие речи. «Что ты там сочиняешь, – воскликнула она, – о каком таком корешке? Я вовсе не искусник, а, напротив, злополучный призрак, тоскующий об избавлении от своей участи, чего могу достичь не иначе, как только с твоею помощью. Ежели ты к тому же еще искусник, то тем лучше для тебя: счастлив человек, – теперь я это знаю по опыту, – которому не пришлось побывать в кошачьей шкуре».

Всегда замечал, что ни один человек не бывает вполне доволен своей участью, и это наблюдение подтвердилось и здесь. Вообще искони стремился во время путешествий приумножать свое познание людей, и когда так путешествуют, то путешествия бывают весьма полезны для юношества.

А что касается до избавления, то не хотел быть к этому причастен, о чем не обинуясь и сказал кошке, что это, мол, не моя должность, что не хочу соваться не в свое дело и еще много другого. Я де человек, который от самой юности не приучен к таким делам и по незнанию чего доброго могу еще только умножить беду.

Кошка, услышав, что я напрямик отказал в ее просьбе, прикинулась такой горемычной, так визжала и мяукала, что могла бы и камень склонить к сожалению, точно так же и я, конечно, растрогался и стал уверять, что рад служить ей во всем, в чем только могу. На это кошка сказала, лишь бы только я ей доверился, а она-то уж сделает меня счастливым; она как раз хочет мне открыть клад. Со всевозможной учтивостью поблагодарил за расположение и, сняв ночной колпак и свершив обязательный поклон, молвил при этом таковые слова: «Доверься черт вашему отродью, я-то уж знаю, чем это пахнет – искать клады. Первым делом, частенько там ровно ничего нет, и я могу порассказать славные историйки о плутнях кладоискателей; а во-вторых, ваш брат готов перервать глотку, даже когда клад и на самом деле есть; уж я-то знаю, это прямо ваша страсть; в-третьих, я вас, досточтимая кошка, едва не огрел дубиною, ибо не знал вашего звания, как призрака, и потому свершил тяжелый проступок против этикета и добрых правил приличия, за что вы, нет сомнения, вознамерились мне отплатить. Итак, мне очень прискорбно, что не смогу иметь чести открыть клад и тем способствовать вашему избавлению».

Тут кошка, приметив, что ей придется уйти не солоно хлебавши, начала прежалостным образом визжать и умильно меня просить. Уверяла, что она честный до мозга костей призрак и никакого за ней коварства или злых козней не водится; также и перерывать глотку ей прямо ни к чему, а вовсе, напротив, не желает ничего иного, как быть мне полезной, также давно простила мне побои и хочет только, бедная душа, найти успокоение в могиле и т. п.; ибо стезя заблуждений ей ненавистна, всегда была привержена к тихой простой домашней жизни и хотя надеялась на загробную жизнь, но только не в облике кошки. И еще немалое употребила красноречие, чтобы склонить меня.

Я все еще не доверял ей, ибо знал, что кошки – коварные твари, в чем ее и упрекнул. Но она была скора на ответ и просила неотступно, пусть не смущает меня ее внешность; это дело не значащее, ибо по истинной своей сути и происхождению она всего лишь злополучная человеческая душа, что заклята вместе с кладом и только тогда обретет покой, когда это роковое сокровище будет мною откопано. Должен положиться на ее слово, со мною ничего дурного не приключится.

Принял намерение провести время в болтовне до тех пор, покуда по близости не прокричит петух или, наконец, не забрезжит утро, ибо тогда буду в совершенной безопасности от призрака. Ну, и попросил ее поведать мне свою историю, как это в обычае, и открыть, как это так случается, что нельзя найти покой после смерти, и тому подобное. Но кошка, верно, хорошо приметила лукавый мой умысел и принялась неутешно плакать и заклинать меня снова, положив лапу на сердце, в уверении своей невинности, одним словом, приняла вид столь горестный, что я проникся к сему призраку большим доверием.

Стало быть, потребовал, чтобы она выдала мне вексель, где бы черным по белому было прописано, что она не причинит мне никакого ущербу и что при открытии сокровища не будут замешаны никакие адские сонмища; я хлопочу не о самом себе, мне кажется необходимым запастись подобным ручательством только ради любезной моей шкуры.

На что кошка вся выгорбилась и сказала озлившись: уж не вздумал ли я ее дурачить; ежели хочешь избавлять, так избавляй, тем более, что и дело то плёвое, а не то она презентует это огромное сокровище кому другому. Тут в комнате нет ни бумаги, ни пера, ни чернил, да и вообще все эти околичности еще чего доброго пробудят хозяина. Дает же она мне, опричь всего, свое слово, что мне ничего не приключится; видно, мне еще мало доводилось иметь дело с призраками или я нарывался на сущих висельников, ежели я так несправедлив ко всей их братии; довольно и того, что люди мошенники, вовсе нет нужды относить это и к привидениям; сатана со всем своим сонмищем не имеет к ней никакого касательства, она живет приватно, и по сути дела блаженная душа, а что по части призраков, так это не в счет. Вот ее лапа, что мне ничего не приключится. А поведать повесть свою ей, право, недосуг.

Подал ей руку, а сам все время думал, не начнет ли сия злополучная особа еще царапаться, однако она вобрала когти; после чего поспешно оделся и в самом деле пошел с нею.