Дом, затерянный в снегах - Селин Вадим. Страница 4
– Да будет свет! – повеселел Алик.
Я промолчал. Вместо ответа принялся осматривать комнату. Стены просторной гостиной покрывал блестящий иней. Висящие на стенах картины в массивных рамах тоже заиндевели. Неподалеку от меня на высоких изогнутых ножках стоял элегантный старинный диван, рядом с ним – два кресла и стул. Наверно, если бы я осмелился сесть на этот стул, то пришлось бы изо всех сил следить за осанкой – царский вид стула очень к этому располагал. В углу комнаты стояло пианино с раскрытой нотной тетрадью на подставке для нот.
– Хозяева! – крикнул Алик.
Как и прежде, в ответ – тишина.
И тут запищали мои наручные часы: наступил Новый год. Одновременно с этим писком на втором этаже раздался грохот такой силы, что с потолка посыпалась пыль. Я вскрикнул от страха и посмотрел на потолок, с которого свисали рваные клочья паутины. И закричал снова. Потому что увидел висящую прямо над моей головой старинную люстру со множеством лампочек в форме свечей. Люстру обвивала паутина. Лампочки не горели...
Откуда же тогда льется свет?
Окраина деревни Северной
Дом
00.00, ночь с субботы на воскресенье.
Мы с другом замерли. Некоторое время слышались лишь наше дыхание и стук сердца.
– Алик... Что это?.. – прошептал я, вцепившись рукой в куртку друга.
– Н-не знаю, – так же шепотом ответил Алик. – М-может, там хозяева?..
Другую версию мы не успели придумать. Жуткий грохот раздался снова. И только тут я понял: этот грохот не что иное, как выстрел.
Тишина.
Тяжелое дыхание Алика.
Он шмыгнул носом.
Ни звука. Только странное «з-з-з-з-з», словно мы находимся в трансформаторной будке или же в пчелином улье.
Или это от нашего внутреннего напряжения звенел воздух? Не знаю.
Тусклый желтый свет, льющийся непонятно откуда (лампочки же не работали!) начинал сводить с ума.
– А-а-алик. – Я попытался сглотнуть ком, подступивший к горлу.
В этот миг прогремел раскатистый гром. Свет молнии перекрыл умирающий свет лампочек. Ветер поднялся такой силы, что подоконники начали поскрипывать и трястись, как ненормальные. Снег стучал в окна частой дробью, словно ветер бросался мелкими камешками.
– К-к-к... – простучал зубами Алик и выпучил глаза.
– А?
– К-к-к... – повторил он.
– Алик, не пугай меня... – заволновался я и прижался поближе к другу.
– Как...
– Что – «как»? Алик, что?!
– Как мы м-можем видеть свет м-молнии, ес-сли ст-тавни за-закрыты? – наконец закончил он предложение.
Меня накрыла ледяная волна ужаса. Алика, судя по виду, тоже. Его лицо побелело. Он стал похож на мертвеца. Еще этот действующий на нервы желтый свет... И непонятное жужжание... «З-з-з-з-з... З-з-з-з-з...» Казалось, кто-то медленно мне сверлит голову.
Ба-бах! – пыль снова обильно посыпалась с потолка. От неожиданности я подпрыгнул на месте. Сердце бешено заколотилось. В висках застучало.
– Так, все, сваливаем отсюда, – решительно прошептал Алик, направляясь к двери. – Мне здесь не нравится.
– Идем. Да побыстрее. Ну его к лешему, этот дом – лучше под снегом на улице постоим.
Напряженные до предела, мы направились к двери. Я взялся за рельефную круглую ручку. На металлической, потемневшей от времени золотистой поверхности была изображена тигриная морда с разинутой пастью.
– Открывай же, открывай, – нетерпеливо подгонял меня Алик. – Не тормози. Ну же...
– Да открываю. Открываю.
Я повернул ручку. Шагнул вперед, в темноту. И...
– Что за... – икнул Алик.
– Господи...
– Этого не может быть. Это сон. Такое бывает только в кино. Нет. Я не верю. Не верю.
Однако это был не сон. За дверью высилась покрытая инеем кирпичная стена. Нас замуровали.
Я приложил ладони к стене. Холодная. Ледяная. На стене остались следы моих рук.
Не успели мы с Аликом обменяться мнениями и понять, что все это значит, как откуда-то сверху раздался душераздирающий крик. Трудно было понять, кому он принадлежит – мужчине или женщине.
И тогда наши нервы не выдержали. Мы закричали в унисон на ноте «ля».
...Наш крик резко оборвался. Но еще некоторое время он стоял в ушах.
– Ты... ты слышишь? – обратился ко мне Алик, затравленно озираясь по сторонам. Воротник его модной аляски расстегнулся. Шапка съехала набок, из-под нее торчали мокрые растрепанные пряди. Шарф перетянулся в одну сторону и подметал пол.
Я прислушался и не услышал ни одного звука, если не брать во внимание отчетливый стук моего сердца и прерывистое дыхание Алика.
– Да послушай... Ну, слышишь?
На этот раз я услышал. Шаги наверху. Сначала чуть слышно, а потом все громче и четче. Словно выбивали чечетку.
– Отсюда надо уходить, – запаниковал Алик. – Мне, черт побери, все эти штучки не нравятся. Я... боюсь... До чертиков боюсь...
– Я тоже.
– Тогда идем.
– Куда? Дверь же... замурована, – поежился я.
– Полезли в окна. Выбираться же как-то надо.
Я подошел к окну, мысленно подготавливая себя к новому грохоту или к выстрелу.
– Алик.
– Что?
– Посмотри на окна.
Алик посмотрел.
– Вижу. Чертовщина какая-то. Замурованы... – обреченно сказал Алик, рассматривая прочную кирпичную кладку. Он провел пальцем по инею. За пальцем осталась талая дорожка, которая через секунду вновь заиндевела. – Но ты же помнишь, как молния сверкала? Че-рез окно мы отблески видели...
– Помню... Я все помню: и молнию, и ставни, и дверь, на которую я упал, будь она неладна.
– Она и так неладна, – пошутил Алик. Но я не рассмеялся. Мне было не до смеха. Мною владел животный страх.
Стоя у замурованного окна, я не мог поверить в то, что еще совсем недавно сидел в машине, укутанный пледом, и слушал веселую новогоднюю песенку, льющуюся из папиного мобильника. «Нормальные» события казались нереальными и... ненормальными.
Алик словно подслушал мои мысли и полез в карман за телефоном. Нажал на кнопку. Ничего. Дисплей не светился.
– Это еще что за новости... – изумленно протянул друг. – Телефон совсем не работает. Черт...
– Может, батарейка села? – предположил я.
– Да нет, она не могла сесть – перед отъездом я телефон заряжал. – Алик снял с телефона батарейку, зачем-то подул на нее и вставил обратно. – Нет... Все равно не работает. А ну-ка, достань свой.
Я взял свой телефон. И тут же бросил его на пол.
– Ты чего? – удивился Алик.
– Прикоснись к нему...
Алик пожал плечами и взял в руки мой телефон. И тоже отбросил его от себя, как ядовитую змею.
– Ну и дела... Холодный, как лед... Хотя нет, лед по сравнению с ним – горячая картошка. Что же с трубкой случилось? – озадачился Алик.
– Не знаю. Я ничего не знаю.
– И я. Вот черт, – чертыхнулся Алик.
– Хватит говорить «черт». Надоел уже, – нервно сказал я.
– Черт, – произнес Алик с дьявольским выражением на лице.
– Хватит. По-хорошему тебя прошу. Хватит.
– Черт! Черт-черт-черт!
– Алик, прекрати сейчас же. Не говори этого слова.
– Черт.
– Я сейчас тебе вмажу. Не говори «черт». Нельзя.
– Почему? Если это чертовщина, то я так и говорю: чертовщина. Самая натуральная чертовщина. Чертовщина! – закричал Алик и с придурковатым видом пропел: – Чер-то-вщи-на-а-а... Ля-ля-ля-я-я-я...
– Все, ты сам напросился! – Я сжал правую ладонь в кулак и даже размахнулся, но тут наверху опять что-то грохнуло, а потом прогремел выстрел. В общем, Алику я так и не врезал.
Я находился в состоянии, близком к обмороку. И Алик тоже.
Затем наступила гробовая тишина.
Свет замерцал.
– Что со светом?
– Я не знаю. Света нет. Ты на люстры посмотри.
Алик посмотрел на люстры и только сейчас заметил, что лампочки, вкрученные в патроны, не работали. Как и тогда, когда на них смотрел я, они были страшно пыльные и обвитые кружевами паутины.