Друзья поневоле, или Забавные истории заброшенного дома - Русинов Мстислав. Страница 15

— Ух ты! Так вот, почему ты помалкивал, — обрадовался Хомо и, подняв монету и обтерев её о штаны, прикупил ещё немного колбасы, крупы и дешёвого сыра для оставшейся дома компании.

— Пускай все порадуются, — с довольным видом ухмыльнулся он.

Хомо и Сержант уже было отошли от магазинчика, но тут их ждала неожиданная встреча.

Какой-то крепкий мужчина вдруг ухватил Хомо за лацкан его пиджачка и зычно гаркнул:

— А это ещё кто? Так вот, где ты шляешься! А что это у тебя?

Он протянул руку к мешку с продуктами. Растерявшийся Хомо оробел, но Сержант выступил вперёд и с угрозой ощерил свои грозные клыки. Мужчина отпустил Хомо и попятился.

— Это что за дела! Это ты такими вот друганами обзавёлся? — поперхнувшись, спросил он. Уверенности в нём явно поубавилось.

Сержант не любил разговоров на повышенных тонах и ещё шире улыбнулся улыбкой недообедавшего крокодила. Он ждал развития событий. По-видимому, мужчина и сам хорошо знал повадки животных, потому что он стоял спокойно и никак не провоцировал Сержанта.

— Привет, шеф! — сказал пришедший в себя Хомо. — Всё пьёшь? А как там Лили?

Старая обида за милую его сердцу подругу хозяина всколыхнулась в нём с новой силой. Мужчина засуетился:

— Да всё хорошо, Хомо! Только она очень плакала, когда ты сбежал. Да и я переживал. Ты знаешь, Хомо, я ведь теперь вообще не выпиваю, ну разве что пару баночек пивка…

— Пивко — это хорошо. Иногда, — с расстановкой сказал Хомо.

Мужчина выжидающе смотрел на него:

— Может, вернёшься? А, Хомо? И Лили будет очень рада.

— Я подумаю, — сказал с достоинством Хомо и, приподняв в знак прощания свой смятый цилиндр, медленно отошёл под эскортом Сержанта от магазина. Мужчина смотрел им вслед.

— Эй, Хомо! И собаку с собой приводи, — отличный пёс! — крикнул он.

Хомо и Сержант, остановившись, обернулись.

— Мы подумаем, — повторил негромко Хомо и помахал своей длиннопалой рукой.

По возвращении домой, они нашли всю компанию в сборе и в весёлом расположении духа. Появление Сержанта и Хомо, тащивших продуктовую сумку, ещё больше всех развеселило.

— Послушай, Сержант, тут Крыс про тебя стишок сочинил, — со скрытым ехидством сказал Кок.

Дурное пристрастие к стихоплётству, по-видимому, захватило и Крыса. Надо заметить, что, как это было ни смешно, но несмотря на их полный природный антагонизм, — Крыс полностью подпал под чары хорошенькой Муры, словно какой-нибудь маленький толстячок — кошельчок, — под каблучок длинноногой блондинки — манекенщицы. Крыс ничего не мог с собой поделать…

Кроме того, жизнь, которая кипела вокруг Крыса в последние дни, ему страшно нравилась. Всё время что-то затевалось, и всё время что-то происходило. Такая жизнь разительно отличалась от того размеренного скучного существования, которое они вели на пару с Вороном. Ведь и жили-то они практически каждый сам по себе. Ко всему прочему, стоит честно признать, что Крыса сильно задевало насмешливо равнодушное отношение к нему хорошенькой Муры, а посему его постоянно разбирало желание проявить себя и каким-то образом поразить её воображение. Но, ввиду своей чрезвычайной занятости в своё свободное от досуга время, — в основном, правда, ничегонеделаньем, — до сих пор это ему никак не удавалось. И вот теперь, когда Сержант и Хомо были выпровожены собирать милостыню, Крыс понял, что настал его звёздный час. Окрылённый влюблённостью в Муру, он чувствовал себя в необыкновенном ударе, и его прямо-таки захлёстывал прилив творческих сил. На него вдруг нашло несвойственное ему озарение, и поэтому, пользуясь отсутствием признанного барда Хомо, Крыс тоже решил не зарывать свои мнимые таланты в землю и сейчас выдал на-гора следующие перлы:

Ища одобрения, Крыс исподтишка глянул на Муру, а затем посмотрел на Сержанта, но тот лишь приподнял верхнюю губу и слегка показал зубы, не удосужившись даже порычать. Поэтический настрой у Крыса мигом улетучился.

— Ну вот. Всем можно шутить, а мне нельзя, — с упрёком вздохнул Крыс и обиженно добавил:

Кстати говоря, или, может, для кого-то и вовсе некстати, но учёные недавно выявили, что чувству юмора соответствует определённый участок мозга, и что он, якобы, помогает преодолевать стрессовые ситуации. Не знаю, не знаю… Конечно, нигде так не ценится шутка, как на войне, но я как-то не уверен, помогают ли собственные шутки страусу, едва уносящему ноги от несущегося за ним гепарда? Возможно, что сам гепард в это время страшно веселится, так как улепётывающий страус, особенно сзади, представляется ему в уморительно комичном виде… А может быть, не у всех божьих созданий чувство юмора и этот участок мозга одинаково развиты, или у кого-то просто места для него не хватило, а у кого-то этот участок занят более важными государственными интересами, ну, скажем, всеохватывающей любовью к ближнему и его доходам, страстью к деньгам или чувством чёрной зависти к беспорядочной личной жизни других? Мм, да! Куда ни плюнь, — сплошное неравенство и несправедливость. Ну, вы сами это не раз замечали…

— Эх, Крыс! Когда ты только поумнеешь? Боюсь, что тебе это не грозит, — заметил Кок…

— Да нет! Из него ещё выйдет толк, — добродушно сказал Сержант, для того чтобы ободрить Крыса, к которому он относился с симпатией.

— Вопрос только в том, из какого места, — насмешливо буркнул Ворон.

Крыс заискивающе поглядел на Сержанта и сказал:

— У меня про Сержанта есть и хорошие стишки. Вот:

— Вот видишь, Кок, — хорошего человека сразу видно, — прокомментировала Цыпа.

— И дурака видать издалека, — с деланным безразличием ответил Кок, глядя куда-то в сторону.

Цыпа покосилась на него одним глазом, но придраться вроде бы было не к чему. Мура, тем временем, тоже притворно зевнула и лениво промолвила:

— Хорошие поэты пишут про любовь, а не про каких-то там бобиков. Я имею в виду любовь, а не секс. Секс — безлик, хоть многолик. А любовь — всегда одна, весела или грустна.

Крыс, вмиг повеселевший от оказанного ему Мурой внимания, обрадовано объявил:

— А у меня именно и про любовь есть, — ведь это извечный вопрос из вопросов.

Крыс всё никак не мог избавиться от своей извечной любви к вопросам.

Мура посмотрела на него с интересом.

Крыс, подвывая, как некоторые «настоящие поэты», загундосил:

При этих словах Крыс уставился на Муру и тяжело вздохнул.