Сказки для Саши - Розовский Марк Григорьевич. Страница 7
МОРДОБОЙ
В одном королевстве много лет назад правил король Мордобой 5-й. До него в той стране уже были четыре Мордобоя, и все, как вы понимаете, отличались большой жесткостью. Но Мордобой 5-й был, что называется, самым-самым. Особенно по части мордобоя.
Любил он, очень любил ко всему руку приложить. А рука в виде кулака, да ещё в перчатке.
А в перчатку Мордобой закладывал ещё и свинчатку. Так что удар получался в сорок раз сильнее, чем обычным кулаком.
Почему в сорок?.. А всё рассчитано. Во дворце Мордобоя в каждой комнате стояли специальные силомеры – такие механизмы, на которых король мог тренировать каждый свой удар и знать, точно знать его тяжесть.
Да только нашему Мордобою всё было мало.
Решил он свой удар увеличить не в сорок, а в четыреста раз. Очень уж ему этого хотелось.
Вот вызывает он к себе двух учёных с мировым именем – Эйна и Штейна – и говорит им о своей просьбе.
– Это, – говорит, – заказ государственной важности. И мне нужно, чтобы вы выполнили его в наикратчайшие сроки. Так что думайте, авось, что-нибудь этакое и придумаете.
Эйн и Штейн замялись, они не привыкли думать по госзаказу.
– Мы, – говорят, – вообще-то физики. Мы вообще-то другими проблемами занимаемся.
– Какими другими?
– Проблемами природы. Её тайнами. Космосом интересуемся. Хотим, к примеру, в следующем тысячелетии в соседнюю галактику заглянуть. А вот к вашему кулаку нас как-то пока не тянуло. Мы почему-то проходили мимо вашего кулака.
Мордобой выслушал этот ответ и говорит:
– Вы арестованы.
– Как? – изумились Эйн и Штейн.
– А вот так, – отвечает им Мордобой. – Будете в тюрьме у меня работать и сидеть. И пока не сделаете того, чего я прошу, я вас, собак, из тюрьмы на волю не выпущу!
У Эйна было двое детей, а у Штейна – скрипка.
– Сделаем, – уныло сказали арестованные Эйн и Штейн.
– Почему ж не сделать?.. В конце концов, мы физики, и можем рассчитать любую физическую силу.
– А вот это правильно, – кивнул Мордобой. – Только без жертв. Я этого не люблю. Я люблю, когда с любовью, с энтузиазмом… Чтоб любая трагедия была оптимистическая. В общем, за работу, товарищи!
И начали работать. Но как начали?.. Для начала сковали Эйна и Штейна одной цепью, чтоб не убежали друг от друга и чтоб дружили, – Мордобой-5-й очень дружбу любил, особенно мужскую. Потом специально для них вырыли подземелье – семь километров вниз, а чтоб Мордобой мог ездить туда с удобствами – проверять, как идёт работа, – провели туда для него личное метро. По прямой, без пересадок.
И только после этого дали Эйну и Штейну возможность свободно думать в подземелье.
Думали они, думали и, наконец, придумали.
– Надо, – говорят, – свинчатку в сто раз увеличить. Тогда и удар будет в тысячу раз сильней. По закону стереогеометрической прогрессии.
Увеличили свинчатку. Заложили в перчатку. Пришёл Мордобой испытание новой системы проводить. Четыре… три… два… один… пуск!
Хочет поднять кулак, да не может. Отяжелела перчатка в сто раз.
Начал снимать перчатку, а она не снимается. Мордобой тужится, а сил нет такую тяжесть носить. Стоит, будто прикованный к своему свинцу, и ругается:
– Это что вы, собаки, со мной сделали?.. Я же такую тяжесть потянуть не могу. А ну, освобождайте меня скорей!..
А Эйн и Штейн смеются.
– Нет, – говорят. – Хватит с нас всяких Мордобоев. Ты у нас пятый по счёту, и последний. Будешь теперь до конца жизни в этом подземелье сидеть и свою физическую силу испытывать.
Сказали так и наверх поднялись.
Эйн к своим детям пошёл, а Штейн на скрипке заиграл.
Да так хорошо – приятно слушать.
ПРО ШЕЛЬМУ
На высокой горе стоял высокий дом. И в том доме на самом высоком этаже жила жутко злая хитрющая тётка, которую все в округе прозвали Шельмой.
У Шельмы было три глаза. Первым она смотрела, вторым подсматривала, а третьим подмигивала.
Ещё у неё было два рта и одно ухо. Причём, ухом она ела, а ртами слушала, а точнее, подслушивала.
Нос у Шельмы вообще отсутствовал. Вместо него были просто две дырочки, из которых при выдохе шёл дым, а при вдохе раздавался свист.
Шельма считала себя очень умной, а потому каждый вечер смотрела телевизор. Всё ей не нравилось, всех подряд она ругала, но смотрела. Особенно она любила смотреть и ругать передачу «Спокойной ночи, малыши». Но ругала она так:
– Очень хорошую дрянь сегодня показывали.
Мне лично ужасно понравилось.
И было непонятно, что она говорит. Если «дрянь», то как это «дрянь» может быть «хорошей». А если «понравилось», то разве можно сказать «ужасно»? Ведь «ужасно» – от слова «ужас». Ещё она могла сказать так:
– Чудесная пакость!.. Изумительная какашка!
Вот такая Шельма. Чтобы её понять, надо было всё наоборот понимать.
Поэтому никто с ней в округе не разговаривал. Все предпочитали обходить Шельму стороной.
И так было до той поры, пока не появился в тех краях один странный бродяга по имени Сикось-Накось.
Познакомился он с Шельмой и повадился к ней в дом ходить. В первый раз она его встречает у порога и говорит:
– Ну, чего ты ко мне пришёл?.. Я же тебя не приглашала…
А Сикось-Накось смеётся:
– Потому-то и пришёл. Ох, и нравишься ты мне, Шельма!
В другой раз она достала метлу:
– Входи! – говорит и по башке бродягу метлой – хлоп!
А он не обиделся, опять смеётся:
– Вот здорово!.. От тебя, Шельмы, я другого и не ожидал!
В третий раз приходит Сикось-Накось.
– Здравствуй Шельма, я к тебе не с пустыми руками… Я тебе торт в подарок принёс.
Она хватает торт и ему в лицо – шмяк!
– Очень мне он нужен! – кричит.
А Сикось-Накось морду даже не вытер, и этой своей невытертой мордой хохочет:
– Ну, Шельма!.. Ну, ты даёшь!
Вот так он к ней ходил-ходил, да вдруг и перестал. Шельма-то привыкла к его визитам, а он не приходит. День не приходит, два…
Заволновалась Шельма. Что случилось?.. Где Сикось-Накось?.. Почему к ней в гости не идёт?
Совсем скисла Шельма, даже телевизор перестала смотреть. Молча сидит у себя дома и даже никого не ругае
На тридцатый день стук в дверь. Спрыгнула Шельма с кровати, отворяет, а там Сикось-Накось с цветами стоит.
Шельма от радости аж заикаться начала.
А Сикось-Накось ей:
– Вот, – говорит, – я пришёл. А ты, наверное, меня и не ждала.
– Почему не ждала?.. Очень даже ждала, – отвечает Шельма и впервые не ругается, и её можно понять.
– Ну, тогда ладно, – говорит Сикось-Накось, – тогда не буду больше бродягой. Буду у тебя до конца жизни жить и смотреть вместе с тобой телевизор. Хорошо?
– Хорошо-то хорошо, – отвечает она ему и впускает в дом. – Да ничего хорошего!
Всё-таки Шельма, она и есть Шельма, иначе не могла.
