Старшины Вильбайской школы - Рид Тальбот. Страница 40

Отказавшись от надежды излить перед всем Шельпортом свои чувства против радикалов, «мартышки» стали искать утешения дома и нашли его в преследовании несчастного Бошера, которому сами же навязали роль радикала. Битый час с гиканьем и свистом гонялись они за ним по двору, дергали, щипали и всячески мучили его. Улучив минуту, он убежал в свою комнату, надеясь спастись от преследований. Не тут-то было: воинственные виги взяли крепость приступом и снова напали на бедного радикала.

— Изменник! Радикал! Стыдись! — кричал Тельсон. который, увлекшись политикой, позабыл о запрещении мистера Паррета и разгуливал в чужом отделении совершенно как дома.

— Право, я желтый! На собрании меня принудили быть Чизменом, я не виноват! — протестовал Бошер.

— Молчи, несчастный! Не усугубляй преступления ложью!

— Я не лгу, вы сами знаете, что это правда! Я желтый. Я ненавижу радикалов! Ой, пустите меня, мне больно! Позвольте мне быть вигом!

— Ни за что! Мы не потерпим радикальных мошенников на нашей стороне.

— Да я вовсе не мошенник, по крайней мере не радикальный.

В эту минуту Кинг схватил со стола маленькую черную книжку.

— Стойте, господа! Сейчас мы узнаем, радикал он или нет. Вот его дневник.

— Его дневник! Ура!

— Дай-ка сюда, Кинг! — крикнул Парсон. — Пусть низость его обнаружится во всем своем блеске.

— Нет, нет, отдайте мне, он мой! Вы не смеете его читать!

Бошер бросился было к своему сокровищу, но несколько пар рук схватило его и оттащило назад. Парсон торжественно обратился к нему:

— Успокойтесь, пленный. Борьба бесполезна. Мы посмотрим ваш дневник для того, чтобы узнать наверное, к какому лагерю вы принадлежите. Это наш священный, хоть и тягостный долг. Если в дневнике не найдется ничего компрометирующего вас, вы будете свободны. Тельсон, дружище, возьми эту книжку и читай вслух. Начни хоть со вчерашнего дня.

Тельсон принял драгоценный томик из рук Кинга и начал читать, часто прерываемый протестами автора и еще чаще смехом слушателей:

— «Четверг, четвертый день недели. Встал в 6 ч. 13 м. Хотел спуститься во двор, но было уже некогда, видел из окна Ридделя, как он играл с маленькими в крикет Риддель теперь вельчит, играл и Пильбери. Как он безобразен! (Всем, кроме Пильбери, эта фраза очень понравилась.) На большом дворе были выборы я участвовал Парсон был президентом, я придумал шараду: Парсон д…к, а в середине «ура».

— Погоди же ты! Достанется тебе на орехи! — крикнул Парсон и погрозил Бошеру кулаком при общем смехе слушателей. — Читай дальше, Тельсон.

— «Собрание было огромное. Прингль заупрямился и не хотел говорить речи, но потом сказал что-то об Эдуарде Третьем. Пока он говорил, я размышлял: трава очень зелена… не успел кончить, потому что надо было говорить речь я сказал смелую речь, мне много аплодировали, я радикал».

— А что? Не говорил я вам? — воскликнул в восторге Парсон. — Зачем же ты отпирался, Бошер?

— Я хотел только сказать…

— Молчи, злодей! Читай дальше, Тельсон.

— «Я радикал меня преследуют обедали в 3 ч. 2 м. репа была переварена, я просился у Ридделя в город но он не пустил. Это возмутительно». О вчерашнем дне все, — сказал Тельсон.

— Довольно и этого. Он радикал, он сам признается.

— О да, он радикал! — подхватил Тельсон и, закрыв книгу, запустил ею в Бошера.

Началось настоящее столпотворение: все бросились ловить знаменитое произведение; каждому хотелось заглянуть в него. Автор поспешил воспользоваться общей свалкой и улизнул. На этот раз его не преследовали: кто-то принес известие, что в отделении появился мистер Паррет, и преследователи сами рассыпались кто куда. Так кончился вечер накануне шельпортских выборов.

На другой день Риддель и вообще все заинтересованные в соблюдении дисциплины были приятно удивлены, заметив, что вчерашнее волнение умов не только не усилилось, но совершенно улеглось. К завтраку все явились самым аккуратным образом, сидели чинно, и всего двое пришли к Ридделю с просьбами об отпусках. Один из двоих был Виндгам, которого Риддель почти не видал с тех пор, как ушел из отделения директора.

Желание Виндгама побывать в городе не имело никакого отношения к выборам. Само собой, что он интересовался ими не меньше других, но просился он в Шельпорт затем, чтобы повидаться с одним своим другом, который известил его, что будет в этот день проезжать через Шельпорт. Поэтому он очень огорчился, когда Риддель сказал ему, что не может его отпустить.

— Как же мне быть? — воскликнул мальчик. — Я не видался с Ивенсом больше года; теперь он мне пишет и просит, чтобы я его встретил на вокзале, а я не приду. Что он обо мне подумает?

— Мне очень жаль, Виндгам, но, право, я не могу тебя отпустить, — сказал Риддель. — Директор запретил давать отпуска на сегодня.

— Но ведь я не пойду на выборы, я только повидаюсь с Ивенсом… Что же тут дурного?

— Ровно ничего, и если бы пускали всех, я бы отпустил тебя.

— Отчего же вам не отпустить меня теперь?

— Я не могу делать исключений, — сказал старшина твердо.

— Вы бы могли, если бы захотели, — возразил мальчик. — Вы не хотите потому, что… ну да, я давно вижу, что вы на меня сердитесь.

— И не думаю. С чего ты это взял?

В глубине души Виндгам чувствовал, что он неправ, и в другое время не постыдился бы сознаться в этом. Но в настоящую минуту он был огорчен и раздосадован и потому повторил упрямо:

— Я знаю, что сердитесь, и знаю, за что: за то, что я дружен с Сильком, Ну и что же, что дружен? Сильк, по крайней мере, добр ко мне, гораздо добрее вас.

Бедный Риддель! Так вот результат его усилий привязать к себе мальчика! Последние слова Виндгама поразили его. Он был почти готов нарушить школьные правила, исполнив просьбу мальчика, так ему было больно, что тот на него сердится.

— Как тебе не стыдно, Виндгам!.. — обратился он к нему чуть не умоляющим тоном.

Но Виндгам ушел, не дослушав того, что ему хотел сказать Риддель.

После этого старшина провел несколько очень грустных часов. Этому много способствовало то, что его подчиненные перестали его беспокоить. Вильбайцы продолжали вести себя, как ангелы: утренние уроки отличались беспримерной тишиной и порядком; с просьбами об отпусках никто не являлся; обед прошел так спокойно, как до тех пор не проходил ни разу. Перед обедом, проходя по двору, Риддель встретил Виндгама под руку с Сильком; они болтали и смеялись и даже не взглянули на него. Тотчас после обеда Риддель ушел в свою комнату и, чтобы не думать о своих огорчениях, уткнулся в книгу. До переклички оставалось с час времени, но не прошло и получаса, как Риддель захлопнул книгу, пораженный необыкновенным явлением. Что значило это гробовое молчание? С тех пор как он учился в школе, он не запомнит такой тишины в этот час дня. Из соседних комнат ни звука. Выглянув во двор, Риддель увидел, что он совершенно пуст, точно в разгар летних каникул. Что все это значит? И вдруг догадка озарила его: Вильбай взбунтовался, открыто восстал против своего старшины. Вся школа ушла в Шельпорт.

Риддель выскочил в коридор: отделение представляло безлюдную пустыню. Он спустился во двор: там только один воспитанник, Джилькс, ходил, держась за щеку, которая была подвязана платком; он, видимо, обезумел от зубной боли и не мог, а может быть, и не хотел отвечать на расспросы Ридделя. Заглянув в отделение Паррета, а потом в отделение директора, Риддель убедился, что и там пусто. Тогда он вернулся в свою комнату и стал ждать переклички. Состояние его духа было незавидное: он чувствовал себя оскорбленным. Еще так недавно надеялся он, что усилия его увенчаются наконец успехом, что школа начинает признавать его власть, и вдруг такой удар! Риддель был убежден, что все это было сделано ему назло, что вильбайцы убежали в Шельпорт нарочно, чтобы доказать ему, что они его в грош но ставят. В этом он ошибался: нарушая своим бегством школьные правила, школьники меньше всего думали о старшине; просто-напросто соблазн побывать на выборах был так велик, что они не могли устоять против него.