На воре шапка горит - Преображенский Александр. Страница 4

«Чтоб ему!» — затаился за осокой Митя, стараясь больше не пыхтеть от боли.

Почему — то ему совсем не хотелось показываться из убежища. Мешал ему сейчас этот «некто», кем бы тот ни был. Митя так и остался скрюченным за высокой стеной травы и только старательно вслушивался, когда этот тип уйдет наконец. А комья все сыпались и вызывали новые всплески, будто кто — то забавлялся тем, что сбивал их с края обрывчика в реку. Наконец Митя не выдержал и выглянул. Очень осторожно, только немного распрямившись, так что над неровной кромкой стены из осоки высунулась половина его головы.

И сразу увидел чей — то зад, туго обтянутый шортами, да еще голые ноги в кроссовках. Цепляясь за стебли трав на редких кочках обрывистого бережка с другой стороны реки, некто сам сползал к воде, а комья катились вниз из — под подошв его обуви. Достигнув низа обрыва, некто резко выпрямился, а Митя тут же нырнул обратно в укрытие.

Еще несколько мгновений он почти ничего не слышал, только какое — то шуршание. А потом — бултых! — некто бросился в воду.

Странное этот тип выбрал место для купания, досадовал Митя. Шел бы себе на запруду. Впрочем, и он сам тоже тут, но с его стороны берег все же получше. Только вот тот там плещется, а он прячется в траве, и комары уже начинают доставать. «Назло всему пересижу, — решил Митя, — буду купаться в одиночестве».

Что — то он долго…

Митя снова выглянул поверх травы и никого не увидел. Утоп?! Утопился?! Ведь говорят, что место тут гиблое. Митя уже собирался встать и даже приподнялся, когда из воды у самого берега с фырканьем вынырнула голова. Над поверхностью реки мелькнула тонкая рука. Что — то шлепнулось о берег, и тут же этот некто быстро полез из воды. И когда он вылез. Митя узнал его. Вернее, ее, потому что это была та самая рыжая девчонка, которую он видел сегодня в компании с местными парнями. Но сейчас она была одна и…

Медленно, очень медленно Митя пригнулся к траве. А девочка, не замечая его, стала одеваться. Да чего там надевать — то — лето жаркое. Переминаясь с ноги на ногу, она с трудом вползала мокрыми бедрами в узкие шортики. Потом майка, ну, и кроссовки еще. Потом взяла что — то темное с края бережка, то самое, что выловила из реки, и быстро, не оборачиваясь, полезла по обрывчику вверх. Точно ящерка, ловко изгибаясь и словно скользя в сгустившихся сумерках.

Наверху она не задержалась, будто растаяла. А Митя еще несколько минут просидел в полной неподвижности, не чувствуя звереющих комаров, прежде чем тоже разделся и шагнул в прохладу реки.

Глава II

НАРУШЕНИЕ РАСПИСАНИЯ

Он проводил ее только до Зараева и там еще совсем немного по первому переулочку. Возле выхода на главную улицу села она его завернула.

— Все, я дальше сама. Иди назад. Поздно.

— Да ну, время еще детское. Вот провожу…

— Не проводишь, я не хочу. Не надо дальше. Уже проводил. Все, Дима, иди домой, ладно?

Он понял, что ловить ему сейчас тут больше нечего. Да и усылали его не жестоко, а по — человечески. К тому же она права, действительно поздно. Длинный, нескончаемый день почти закончился. Осталась только дорога домой и еще разговор с бабушкой. Да что там этот разговор, такие дни и вечера того стоили. Только вспомнить тусклый июнь… да ведь в июне — то и вспоминать нечего!

Каждый день тогда начинался для Мити одинаково, однообразно тускло проходил и так же заканчивался. Можно сказать, что он жил по расписанию, только это «расписание» никак не объяснялось его пристрастием к дисциплине. Скорее, он жил так просто со скуки и скучал, потому что так жил.

Вставал он ни рано, ни поздно — часов в десять. Бабушка уже в это время готовила завтрак. Около половины одиннадцатого он завтракал. Потом думал, чем бы ему заняться, или ехал на велосипеде за молоком и хлебом. Около полудня, оставив бабушку готовить обед и, если позволяла жара и самочувствие, ковыряться на огороде, Митя отправлялся купаться на речку. Всегда на запруду и стараясь сделать это так, чтобы кто — нибудь из соседских бабок не навязал ему в нагрузку своих мелковозрастных внучат. Почти всегда ему это удавалось, и в компании мелкоты на речку к запруде отправлялись Васечка и Тасечка. Васечка слыл там за главного, потому что был в этой компании самым старшим и все взрослые в поселке считали его самым ответственным. Любовь Андреевна все уши прожужжала Мите, какой Васечка хороший, как ему можно доверить серьезное дело и что он уж наверняка найдет себя в жизни, сто процентов — поступит в институт, а вот Митя непременно загремит в армию. Митя чувствовал, что вряд ли сосед его во всем этом виноват, но все равно злился и на бабку, и на хорошего Васечку.

После купания Митя обедал. Потом читал. Потом слонялся по поселку или по двору. Очень редко чем — нибудь помогал бабушке, если попросит. Обычно же ноги приводили его Николаю Петровичу, у которого в зарешеченных вольерах сидели порой с полдесятка, а то и больше собак. Большинство из них стаффорды. Петрович стаффордов разводил, но оставляли у него еще кого угодно на передержку, то есть за какую — то мзду Петрович содержал в своих вольерах чужих собак разных пород, пока их хозяева мотались по командировкам или отдыхали в отпуске.

У Мити тоже был свой лопоухий четвероногий друг Семен — такса. Но родители заперли этого друга в московской квартире. Он только — только оправился после жестоких покусов. Семена в мае порвал во дворе доберман. Пес потом чудом выжил, и теперь все просто тряслись над ним. Да еще бабушка: «Не надо мне его. Опять все грядки изроет»,

Поэтому отвести душу в общении с меньшими братьями Митя этим летом мог только у Петровича. А тот, как назло, в июне затеял перестройку вольеров, и никаких собак там уже не было. Разве что сидел на цепи здоровенный охранник, кавказец Нерон, и вечно шастал по двору приблудившийся, брошенный кем — то кудлатый и задиристый ризен Дантес. Оба признавали только Петровича.

С такими не договоришься, но хоть с хозяином поболтать. Это дело Николай Петрович любил не меньше Мити и знал все или почти все окрестные новости. Вплоть до криминальных — как враждуют друг с другом бригады наемных строителей из различных мест, где и какая разборка была, у кого чего умыкнула шпана из Зараева и как ладит местная мафия с милицией. Короче, у Николая Петровича Митя находил хоть какую — то отдушину в череде беспросветной повседневности. А так… Скука.

И вот «тот раз» у гиблого места вдруг изменил для Мити течение летнего времени. Он его перекроил и нарушил — дни растянулись почти в бесконечность, а недели превратились в мгновения.

Вот хотя бы следующий день после «того раза», Митя и сейчас помнит его во всех мельчайших подробностях.

Проснулся он раньше бабушки, кое — как промаялся до завтрака. Проглотил горячую яичницу. От чая с пенками клубничного варенья отказался. И удрал со двора.

И все будто в лихорадке или под гипнозом, словно очарованный, подвластный чужой, неведомой до той поры воле. Он даже не думал, куда его ноги несут. Очухался у запруды, где на двух маленьких пляжиках — песчаном с его стороны и травянистом на противоположном берегу — только — только начали собираться купальщики и загорающие. Только тут он признался себе, зачем сюда пришел.

Признался или понял, какая разница. Он пришел сюда потому, что беспощадная июльская жара сгоняла к запруде всех, кто искал от нее спасения, и тех, кто этой самой жаре радовался. Значит, и ОНА могла оказаться тут.

Могла, но ее пока не было. Что ж, он решил подождать.

Вообще — то Митя загорать не любил. Скучно и жарко, и всякие там насекомые. Но он с полчаса провалялся на траве, не отрывая глаз от зеленого пляжика. Даже не окунался. За это время к реке немало народа пришло, а иные уже это место покинули. Только та, которую он искал, среди них так и не появилась.

«А может, она там? — подумал вдруг Митя. — У гиблого…»

И тут же вскочил так, что на него обернулось с пяток ближайших купальщиков и загорающих. Ноги рвались пуститься в бег, поскорее на место вчерашнего вечернего купания, но даже не разум, а что — то еще, какие — то особенности его характера заставляли ноги умерить пыл. И поэтому шел Митя странно, рывками, то прибавит быстрым шагом, срывающимся на бег, то словно угаснет, ссутулится и медленно семенит. Таким ходом люди порой отыскивают туалет, когда очень приспичит.