Они учились в Ленинграде - Ползикова-Рубец Ксения Владимировна. Страница 3

Незаметно наступил вечер.

А вот уже белая ночь смотрит в наши огромные окна, и при ее свете лица ребят кажутся бледнее и строже.

Или дети действительно повзрослели в эти немногие часы, отделившие дни мирной жизни от войны?

И вдруг — вой сирены. Мы услышали его впервые перед настоящей тревогой. Четкое тиканье метронома напрягало нервы. Где враг? Быть может, он уже над городом, готовый сбросить бомбу? Или там, высоко в облаках идет бой?

Призывать к спокойствию никого не надо. Возможно, что у многих тревожно на душе, но обнаружить этого никто не хочет, и работа идет своим чередом.

Звук отбоя воздушной тревоги заставил особой радостью забиться сердце.

— Это наши не допустили врагов, — говорит Костя. — Пойду в летную школу.

— А я рядовым, — говорит Сергей — так проще. Скорее будешь там.

«Там» — это фронт. Туда тянутся сейчас наши мысли. Все мы чувствуем себя участниками очень большого дела. Личное стало общим.

Укладка шла всю ночь. О сне никто и не думал. Под утро гулко застучали чьи-то тяжелые сапоги, и раздался громкий голос:

— Где тут у вас директор или комендант?

Это приехала первая машина за имуществом школы. Началась погрузка и одновременно устройство военного госпиталя в стенах нашей школы.

— Комендант! — кричали с верхнего этажа. — Где ключи от угловой комнаты? Пришли водопроводчики.

— Комендант! — кричали внизу. — Прибыла машина; начинайте погрузку! — И наш молодой комендант летел вниз по лестнице и организовывал погрузку.

Тревожная ночь давно миновала. Наступило солнечное утро.

Здание школы почти опустело. Многие юноши и девушки разошлись по домам. Делать в школе было больше нечего…

В два часа дня уехала последняя машина.

Обхожу здание. Я очень устала, но мне хочется проститься со школой. Гулко звучат мои шаги по кафельному полу коридоров. Классы без парт, без досок и учительских столов кажутся необычно большими, неуютными…

Как грустно в опустевшей школе!

Иду дальше; всюду мусор, опилки, клочья бумаги. Лишь в уголке живой природы пахнуло прежним уютом: растения в горшках, огромная лоза дикого винограда. В кабинете истории у стенки белый лист картона. Перевертываю его и вижу, что это чертеж, сделанный моими учениками еще в 7-м классе. Тушью тщательно нарисованы, крохотные по масштабам, немецкие рыцари и ландскнехты, построенные в «немецкую свинью» — клин, который обращен в сторону Чудского озера. А за Вороньим Камнем русская рать, мудро расставленная Александром Ярославичем.

На плакате надпись: «Взявший меч от меча и погибнет».

Каждый обязан определить свое место в этот грозный час. Пытаюсь и я его найти. Что делать? Если занятия начнутся с 1 сентября, то нельзя два месяца сидеть сложа руки. Надо сейчас же найти себе дело и подумать, куда направить учениц. Судьба учеников ясна.

Думы полны тревоги: как длительна будет разлука с Борисом и можно ли вообще думать о сроках в данной обстановке? Припоминаю последнее свидание с ним, и вдруг на память приходят его слова:

«У меня кровь первой группы. Это самая хорошая кровь, она годится всем людям. Но имеющим эту группу крови нельзя вливать кровь других групп».

Тогда я не вникла в смысл этих слов, а теперь они мне понятны.

К стыду моему, у меня весьма туманное представление о группах крови, о возрасте доноров, но помню одно: состав крови чаще всего определяется кровью матери. Если я могу стать донором, то, быть может, моя кровь нужна всем тем, у кого она той же группы, что и у Бориса. Попытаюсь стать донором.

Но этого мало…

А что, если пойти в тот госпиталь, который будет развернут у нас в школе? Там найдется дело учителям и ученикам.

Еду в Институт переливания крови. Это огромное здание; масса зеленых растений, сверкающий паркет в приемной и коридорах, белоснежные медицинские халаты на врачах и сестрах. Много доноров — таких же новичков, как я. Людей всех возрастов потянуло сюда. Это дело, которым и в тылу можно стать полезной фронту.

— Первая группа, — говорит мне сестра, проверив мою кровь.

Это группа крови Бориса. Через каждые сорок дней буду ее давать.

Из института поехала в РОНО. Заведующий быстро согласился дать мне направление на работу в госпиталь, который помещается в нашей школе.

Дети из города будут эвакуированы в глубь страны. Школе поручено всё подготовить. Надо убедить родителей, что дети будут в лучших условиях вдали от фронта.

По городу бегают многочисленные связисты — ученики и ученицы пятых и шестых классов, разнося повестки родителям школьников. Учащиеся старших классов помогают учителям сносить вещи детей на сборные пункты.

Наши мальчики энергично сбрасывают с чердаков всякий хлам, ломают чердачные перегородки, белят чердаки каким-то противопожарным составом: враг может сбрасывать зажигательные бомбы.

Дети работают дружно, хорошо и весело. Ужас войны еще далек от их сознания.

В школьном дворе встречаю братьев-близнецов Глебовых. Это наши выпускники, рослые ребята, физически очень сильные. Они тащат куда-то кровать.

— Здравствуйте, Ксения Владимировна! — кричат они мне издалека. — Здесь наших ребят много. Госпиталь устраиваем.

Действительно, во дворе наши ученики что-то переносят. Видимо, они здесь уже освоились и дают мне точные указания.

— Хирургическое отделение во втором этаже, идти надо по черной лестнице. Там старшая медсестра Валентина Ивановна скажет, что вам делать.

Сестра встречает меня очень приветливо:

— Вы учительница этой школы? Значит, вам знакомо помещение? Это очень хорошо! Сейчас у всех одна работа — Как можно скорее оборудовать госпиталь. Ваши ученики будут носить вещи, а вы показывайте, куда и как их расставлять. Назначение комнат узнаете по надписям на дверях.

Я вижу эти надписи: там, где был кабинет директора, — «ординаторская», в учительской — «перевязочная», в классах — «палаты».

Весь день мы работали с большим рвением, и к вечеру кое-что уже стало походить на госпитальное помещение.

Прощаясь со мной, Валентина Ивановна говорит:

— Значит, вы согласны работать в моем отделении? Составьте список школьников, которые будут нам помогать. И нельзя ли привлечь еще учителей? Нам нужно много рук.

Начали работать в госпитале Клавдия Ивановна и Лидия Михайловна. Они еще во время русско-японской войны были медицинскими сестрами.

В наше отделение через несколько дней пришли Анна Петровна и другие матери наших учеников. Создалась целая группа учителей и родителей.

Многое в госпитале сделано руками наших ребят: расставлено всё оборудование и мебель, на окнах наклеены крест-накрест полоски бумаги. Девочки метят постельное белье, набивают подушки.

По работе в госпитале я близко соприкасаюсь с девушками, только что окончившими нашу школу, и перешедшей в 10-й класс Олей.

Моя ближайшая помощница Ира — девушка точная, исполнительная и с большой инициативой. Она работает, как взрослый человек. Если я не могу быть в госпитале, а Ира там, я знаю, что всё будет в идеальном порядке.

В госпитале пока нет раненых, и врачи обучают нас уходу за тяжело больными, подаче первой помощи при кровотечениях и переломах.

На днях теоретический курс был закончен, и врач вызвал нас на проверку знаний. Я очень волновалась. Отвечали мы все по очереди, и было бы очень стыдно при ученицах обнаружить свое незнание.

Спрашивали подробно. Последний вопрос мне задали такой:

— К вам в палату принесли тяжело больного с ранением в позвоночнике. Он должен лежать неподвижно. Как и чем вы его накормите? — спрашивает меня врач.

— Из поильника и обязательно жидкой пищей.

— Хорошо, — говорит врач.

Возвращаюсь на свое место рядом с Ирой. На меня лукаво смотрят голубые глаза:

— Вы боялись?

— Очень.

— Почему?

— Из-за вас, девочки.