Затерянные в истории - Пересвет Александр Анатольевич. Страница 32

А может, и к лучшему. Зато он нашёл деревце нужное. Сейчас лук соорудит, потом стрелы надо… Где-то он слышал, что из сосны их лучше делать. Замучаешься строгать. Хоть и ножиком этим, не каменным скребком. А ещё ж оперение надо. Птицу какую подстрелить. Или изловить. А подстрелить — лук нужен. От его копья и голубь улететь успеет, не то что местные лесные пичуги… А остриё стрелы из чего? Камень привязать? Как, чем?

Такие мысли неспешно сменяли друг друга в голове мальчика, пока он отрезал подходящую ветку от этого непонятного куста-дерева. Наконец, он выпрямился, держа в руке подходящий полуфабрикат для лука. Этакая мощная хлыстовина, не слишком податливая на сгиб, упругая. Надо только её окончательно от всего расчистить, от зелени этой — и можно начинать думать, из чего сплести тетиву.

Показалось ему или нет, что за краем глаз что-то шевелится?

* * *

Если отвлечься от всё равно смущавших её взглядов, церемония Алькиного освящения прошла на диво интересно. Хотя и не без сложностей. Особенно неудобно было раздеваться под водой. С другой стороны, этот сложный процесс заставил плюнуть на условности и довершить процесс уже на берегу. И… ничего не случилось. Ничей взгляд не изменился, никто не начал показывать пальцем и глумиться. Действительно — словно перчатку с руки сняла.

Зато всё остальное было сначала любопытным, затем странным и под конец завораживающим.

Колдунья начала с того, что обмазала мокрую Алину землёй. Получилась грязная мокрая девочка.

Вокруг них ходил хоровод, издавая довольно ритмичные звуки. Звуки шли откуда-то очень глубоко из глоток этих людей, так что казалось, что они курлыкали. Похоже на горловое пение, которое показывали по телевизору, но — не оно. Там было просто некое скрипение, хотя по-своему и мелодичное. А здесь похожие, но всё же, так сказать, "гласные" звуки исходили откуда-то из глубины груди, а в горле затем резонировали, приобретая разные тона. А весь "хор" в целом раскладывал уже эти "ноты" на разные лады. Так что на выходе получался чуть ли не органная мелодия. Как в филармонии на Триумфальной, куда Алину недавно водила мама, решив вплотную заняться культурным воспитанием дочери.

А на фоне хорового пения колдунья выводила какой-то речитатив, то проговаривая что-то совсем утробно — в унисон с самыми глубокими звуками хора, то поднимая тональность ввысь. Хотя, конечно, до Селины Дион не дотягивала. Мягко говоря. Этакая престарелая Алла Пугачёва в попытке спеть что-то тонкое.

В общем, уже через несколько минут Алину всё это действо заворожило в самом буквальном смысле.

Затем ей предложили лечь на землю. Грязь к грязи, что называется…

Колдунья встала над головой девочки, раздвинув ноги. А затем, делая небольшие шаги назад и громко вскрикивая, прошла на Алиной и остановилась у неё в ногах. После чего крикнула что-то радостно, победно.

Аудитория отозвалась такими же криками.

Алину это так удивило, что сил удивляться дальше просто не осталось. Уже не сопротивляясь, она позволила ведунье вновь завести себя в озерцо, где та начала поливать её из ладоней, продолжая свой речитатив. При этом сама периодически заходила в воду по пояс и делала движения руками, словно подгребая к девочке всё озеро со всеми его духами.

Затем они снова вышли на берег, подошли к костру. Гонув что-то скомандовала, две девушки с разных сторон кинули в огонь по охапке каких-то трав. Потянуло сладким и горелым, в небо прыгнул густой дым. Потом две охапки бросили туда же двое мальчишек. Дым стал белёсым, к прежним запахам добавились новые, непонятного… вкуса, что ли… Голова у Алины пошла немножко кругом.

Колдунья вытащила из костра две горящих на конце ветки и стала водить ими вокруг девочки, практически касаясь её огнём. Как ни странно, он не обжигал совершенно, хотя от самого костра жаром тянуло.

Огоньки на концах палок постепенно затухали, ведунья периодически опускала их снова в костёр, затем вновь "оконтуривала" тело освящаемой, хор гудел и вибрировал. Алина начала впадать в некий восторженный транс. Казалось, она стала различать некий шёпот, который исходил вроде бы из ниоткуда, но в то же время принадлежал всему. Шёпот этот сначала принимал вопросительные интонации — и Алина что-то мысленно ему отвечала, сама не понимая, что. Но отвечала честно, ибо ни хитрить, ни врать не хотела… да и не могла бы, наверное. Затем шёпот стал одобрительным, дружеским. А в конце — утешающим и обнадёживающим.

И Алина расплакалась. А потом рассмеялась. И поняла она, что только что духи местные сказали свой приговор. И в нём значилось, что приняли они её и её друзей. Приняли под своё покровительство и защиту.

И так это было здорово, что казалось — никогда она не испытывала такого спокойного светлого счастья. И захотелось ей сделать что-нибудь, чтобы выразить, вернее, выплеснуть его. Вот только она не знала — как. И потому смеялась и смеялась, счастливо и безмятежно…

А хоровод тем временем распался на отдельные фигуры, которые остановились на месте и только начали крутиться вокруг своей оси. Пение перешло в крик. Люди выкрикивали какие-то лозунги. Выкрики эти приобретали всё более высокий темп и всё более низкую модуляцию. Пока снова не слились в некую ритмизованную мелодию на грани гудения из самых глубин груди… -

— и колдунья вдруг выкрикнула что-то звонкое, и всё оборвалось.

Лишь сама она продолжала что-то пришёптывать, мягким давлением на голову заставляя Алину усесться на траву.

Девочка была даже разочарована. Как быстро всё кончилось! А ей хотелось бы ещё и ещё слышать эти лёгкие, едва слышимые, и тяжёлые, на всю душу, голоса здешних… неужели и впрямь духов?

Всё рациональное в ней выразительно пожимало плечами при таком предположении. При этом отрицать очевидное не могло даже оно, рациональное: Аля явно испытывала что-то из области внечувственного восприятия, явно общалась с чем-то, чего не было ни в окружающем мире, ни в ней самой.

Или было?

Тем временем колдунья собрала мокрую Алькину одежду и стала вдумчиво окуривать её дымом, водя горящими палками над разложенным на траве вещами. При этом она проговаривала что-то по-прежнему торжественное и, как бы сказал Алькин отец, — явственно установочное. Видимо, знакомила духов одежды — то есть оберега, с её точки зрения — с местными хозяевами. Судя по добродушному выражению лица ведуньи, духи к соглашению пришли. Пожали друг другу руки и договорились о сотрудничестве. Так что можно было полагать, что оборвашки эти под именем одежды будут теперь защищать в этом мире не хуже доспехов.

Вот только грязные стали эти доспеха, словно в шахте побывали. Ну, не совсем, конечно, так. Даже совсем не так. Но так говорила мама, когда забирала дочу из детского садика, и Але было очень тепло вспомнить сейчас именно эти слова.

Ах, мамочка!

Когда после окончания церемонии вся — уже породнившаяся — компания вошла в пещеру, Алина первым делом подошла к Антону. Возле него сидела "дежурная" девочка, которая тут же отодвинулась, освобождая место возле раненого.

Выглядел Антошка гораздо лучше прежнего — даже того, как это было вечером. И раны, замазанные серо-зелёной субстанцией, казались затянувшимися. Хотя… две ночи уж тут прошло. Да ещё почти день. И если с самого начала правильное было лечение — а судя по результату, оно таким и было, — то отчего бы ранам и не вылечиваться.

Только отчего же сам Антон в себя не приходит? Конечно, Гонув говорила, что это он спит. Что так нужно, чтобы мальчик боли не чувствовал. Особенно, когда повязку меняли и свежую мазь накладывали. Для того и напиток специальный ему давали. Но…

Эх, как тебя не хватает, Антошка…

* * *

Понять Саша не успел ничего. Сбоку-сзади — именно что за краем зрения — мгновенно выросла тень, и мощные волосатые руки обхватили его. Только руки. Волосатые, загорелые, здоровые. Больше он ничего заметить не успел. Его тут же повалили в траву — едва успел закрыть глаза, и какая-то ветка оцарапала лишь веко — и навалились сзади, умело заворачивая руки. Он так и не видел нападавшего — лицом его прижимали к земле, и перед глазами всё время мелькала лишь трава да прошлогодняя хвоя.