Дневник Толи Скворцова, путешественника и рыболова - Орешкин Борис Сергеевич. Страница 4
Все с радостью согласились. В Большом лесу, начинавшемся в этих местах, никто из нас еще не был. Лес этот тянется на десятки километров, и в нем, говорят, даже медведи водятся.
Виктор тут же начал рассказывать, как недавно широковские женщины, собирая малину, наткнулись на медведя. Но я постарался отвлечь его от этой темы, чтобы девчонки не напугались и не отговорили капитана от принятого решения. Я сказал:
— А правда, что в Большом лесу есть болото с высокой горой посередине?
— Правда. И болото есть, и гора. Остров называется. Она точно, как остров, посреди болота стоит. А на болоте клюквы видимо-невидимо!
Всем захотелось посмотреть на этот сухопутный остров и своими глазами увидеть, как растет клюква.
Теперь мы шли не группой, а один за другим по узкой лесной тропинке. Впереди капитан в желтой соломенной шляпе, за ним я, за мной Татьяна, потом Ольга, Женька и Виктор, который сам почему-то выбрал для себя место замыкающего. Видно, боялся, что кто-нибудь незаметно отстанет и заблудится.
У меня и у Виктора в руках были складные бамбуковые удочки, у остальных просто палки, которые мы вырезали, как только вошли в лес. Этим делом командовал Виктор. Оказывается, в лесу всегда можно вырезать подходящую палку, не нанося ему при этом никакого вреда. Для палок годятся пасынки у ствола дерева или одно из многочисленных ответвлений в порослевой березовой чаще, в кустах орешника, а в еловом лесу — засохшие, обреченные на гибель деревца, заглушенные более сильными и высокими.
— Никогда не надо срезать лучшие, прямо стоящие стволики деревьев главной породы, — сказал нам Виктор.
Он в этих вопросах здорово разбирается. «Бонитет», «древостой», «выдел» — многие из этих лесоводческих терминов я впервые от него услышал. О многом даже и не подозревал, хотя всегда думал, что знаю лес. Вот, например, какая разница между подростом и подлеском? И то и другое низкорослое, мелкое, растет «под» лесом. Но это не одно и то же. Подрост — это, оказывается, молодая поросль главной лесообразующей породы, а подлеском могут быть самые разные кустарники: бересклет, орешник, черемуха.
Виктор в этих делах силен. Недаром он сын лесника! Да и собирается дальше лесную науку изучать. Может быть, даже в лесную академию поступит. Потом все чаще стали попадаться старые, замшелые ели с подтеками смолы на коре. Мы то и дело наклонялись, чтобы сорвать и отправить в рот красные ягоды костяники или черные ягоды черники.
Через некоторое время местность начала подниматься, и опять нас обступили высокие сосны. Кучум все время носился впереди. Неожиданно он залаял, да так звонко, с таким азартом, что мы подумали: уж не медведя ли он там увидел?
— По белке лает! — уверенно сказал Виктор. Мы сбросили рюкзаки и побежали в ту сторону, где заливался лаем и прыгал на ствол дерева, царапая его ногтями, бесстрашный Кучум. Заметив нас, он стал лаять еще громче, еще азартнее. А потом вдруг помчался по лесу от одного дерева к другому, не переставая лаять и прыгать.
— Спугнули! — сказал Виктор. — Надо было осторожнее подходить, бесшумно.
Он повел нас к сосне, вокруг которой бесновался теперь Кучум, окольным путем, сзади. Мы шли осторожно, стараясь не наступать на сухие ветки. Шагах в тридцати от сосны Виктор остановился и молча протянул руку, указывая на одну из толстых ветвей дерева. Там, испуганно сжавшись в комочек, сидела и смотрела на прыгающую внизу собаку рыженькая белочка. Она совсем не замечала нас. Все ее внимание было сосредоточено на собаке.
Виктор стукнул палкой по стволу дерева, и белка стремительно пробежала по суку, на котором сидела, почти до самого его окончания, птицей перелетела на соседнее дерево, а потом, с ветки на ветку, все дальше и дальше в глубь леса. Кучум с лаем помчался вслед за ней. Мы же вернулись к своим рюкзакам. Но тут Татьяна подняла крик:
— Куда девался мой рюкзак? Кто видел?
Мы переглянулись. У всех рюкзаки были, а у Татьяны пропал.
— Ты где его бросила? — строго спросил я, зная, что она растеряха.
— Вот тут… — неуверенно повела она руками вокруг себя. Но рюкзака нигде не было. Мы снова сняли и сложили свои рюкзаки и пошли отыскивать Татьянин. Он лежал метрах в ста от того места! Она скинула его с плеч на бегу и сразу же о нем забыла, поспешив к белке. На месте капитана я бы наказал ее дежурством вне очереди или еще как-нибудь. Но Леонид ничего ей не сделал, даже не побранил.
После этого происшествия мы снова двинулись вдоль реки Андаловки по узкой лесной тропинке. По моим расчетам, мы ушли от дома километров на десять. С непривычки ныли плечи и ноги. Хотелось сбросить тяжелый рюкзак, упасть на ковер порыжевшей сухой хвои и лежать не двигаясь. Первой не выдержала Татьяна.
— Ой, не могу больше! — застонала она и сделала как раз то, чего всем хотелось: сбросила с плеч лямки рюкзака и повалилась на землю. Мы тут же последовали ее примеру.
Несколько минут мы лежали молча кто где свалился. Потом начали перебрасываться короткими, ничего не значащими фразами. Капитан сказал, что до вечера еще далеко. Татьяна заявила, что никуда дальше не пойдет. Женька, который почти всю дорогу молчал, вдруг вспомнил, что пора обедать. И тут всем сразу захотелось есть.
Наш капитан объявил большой обеденный привал. Я посмотрел на часы. Было ровно половина второго. Достав тетрадь, я приготовился кое-что записать в дневник, пока другие будут собирать хворост, разводить костер и готовить еду.
— А ты почему не работаешь? — тут же накинулась на меня Татьяна. — Ишь барин какой!
Как будто вести дневник так уж легко! Но все-таки мне пришлось спрятать тетрадь и пойти с котелком и чайником за водой.
Спуск к реке был крутой, хотя и невысокий. Я нарочно делал пятками углубления в мягком, покрытом хвоинками скате берега, чтобы на обратном пути было удобнее подниматься. Узкая Андаловка как раз в этом месте образует широкую заводь. С нашей стороны у берега росли кувшинки, а с противоположной — осока. Где-то в траве встревоженно крякала утка. Над круглыми листьями кувшинок резвились голубые стрекозы. По гладкой воде бегали длинноногие пауки. Знакомая речная обстановка. И вдруг я подумал, что здесь вполне можно бы поудить. Место подходящее, а рыболовы про него не знают…
Быстро зачерпнув воды в котелок и наполнив до краев чайник, я вернулся, схватил удочку и опять спустился к реке. Не успел я насадить червяка, как наверху, в лагере, поднялся шум. Спорили капитан и Виктор. Потом к ним присоединилась Татьяна. Но я не стал вслушиваться. У меня клевало! Едва я забросил, как поплавок тотчас повело в сторону. Я подсек, и на леске заходила, задергалась какая-то рыба. Это оказался красавец окунь сантиметров на пятнадцать. Я снял его с крючка и тут же опять забросил удочку. И снова поклевка. Вот что значит край непуганых рыб! Разве в населенных местах может быть такая успешная ловля?
Я вытащил уже третьего окуня, когда недалеко от меня с охапкой сучьев в руках спустился к реке рассерженный Виктор.
— Не понимает ничего, а туда же, командует! — ворчал он, даже не посмотрев в мою сторону.
— Ты чего, Вить? — спросил я. — Бери удочку, клюет здорово!
— А костер кто будет разводить?
Я почувствовал себя виноватым. Нечестно ловить рыбу, когда другие работают.
Я положил удочку и подошел к Виктору. Он уже приготовил из тонких сухих прутиков маленький шалашик, положил внутрь его клочок газеты и теперь обкладывал это сооружение сухими сучками потолще. Потом он поднес спичку к бумаге, и огонь сразу же принялся, охватив крупные сучья.
— Что у вас там стряслось? — спросил я, вбивая рогульки по обеим сторонам от костра, чтобы можно было подвесить котел и чайник.
— Да ну их! — в сердцах сказал Виктор. — Костер не умеют развести. А туда же, спорят…
Оказалось, что капитан и Татьяна не придумали ничего лучше, как развести костер прямо на толстом слое сухих прошлогодних хвоинок, посреди соснового леса! Ведь огонь по такой подстилке легко может распространиться во все стороны. И даже канавка, которую собирался выкопать вокруг костра Леонид, в таких условиях не предохранила бы от лесного пожара. Виктор правильно сделал, выбрав место для костра на берегу реки, на прибрежном песке. Здесь даже в сухое время костер будет безопасен.