Сказочное наказание - Ногейл Богумил. Страница 4

Алена вытерла носовым платком следы слез, и в течение всего последующего пути мы занимались тем, что делили певцов на ужасных, прекрасных и ни то ни се.

— Самый лучший парень — Карел Готт, — твердила Алена, что было наивысшей похвалой, какую он мог заслужить. — Правда ведь, Станда?

Тот рассмеялся:

— Ну что ж, таких певунов немало, но я могу вас понять. Правда, мне, например, больше нравится Марио дель Монако.

Мы озадаченно замолкли. Ни о каком Марио никто из нас не слыхивал — откуда нам было знать, как он поет! Но настроение у нас здорово поднялось, и никто уже больше не приставал к Алене, из-за кого да из-за чего она ревела.

Мы прошли уже три четверти пути, как вдруг Миша с воплем подпрыгнул и, скинув рюкзак на асфальт, бросился куда-то в поле.

Мы остолбенели. В том направлении, куда помчался Мишка, не было ничего, кроме ровного поля и массы копешек, укрытых люцерной. От Мишкиных ног в молодой траве оставалась темная полоса, которая расширялась, будто след реактивного самолета, пронзившего облака. И никого кругом, одни мы в изумлении стоим посреди дороги, неподвижные, как статуи.

— Может, его кто укусил? — многозначительно предположил Тонда, но ответа не дождался.

— Бежим скорее туда! — крикнула Алена, показывая на противоположный конец поля, а там из-за шалаша показались две фигурки.

Мгновение — и Станда остался на дороге один, заваленный нашими рюкзаками.

— Что случилось? — кричал он нам вслед. — Куда вас опять понесло?

— Это снова они! — только и мог объяснить я, бросаясь следом за остальными.

И вовремя. Те два типа, что заварили кашу на птичнике, теперь с палками в руках напали на Мишку. Выдернув из-под ближайшей копны жерди, они вооружились ими, как алебардами, и теперь гонялись с ними за Мишкой по всему полю, а когда ему удалось спрятаться за копной сухой люцерны, подсунули под нее палку и повалили на него.

Но скоро обстановка изменилась. На место происшествия подоспели мы с Аленой, а некоторое время спустя нам в затылок запыхтел и Тонда. Раздобыв такое же оружие в ближайшей копне, мы развязали беспощадное сражение. И хотя мы хорошо запомнили, что подобные схватки обычно плохо кончаются, в пылу битвы все вылетело у нас из головы. Мы лупили палками направо и налево.

В результате десятка два копен было опрокинуто, а когда за спиной у тех двоих осталось только ржаное поле, они, раскрутив жерди над головами, метнули их в нас, показали языки и исчезли во ржи.

— А-а-ай… — взвыл Тонда, которому конец палки угодил по ноге.

— Назад! — долетел до нас голос Станды, едва лишь мы устремились за противником. — Назад!

За полем чернел лес, и след, который эта парочка оставляла в высоких хлебах, уходил как раз в направлении ельника.

— Отставить! — с неохотой приказал я.

С одной стороны, не было надежды их догнать, прежде чем незнакомые ребята скроются в лесу, с другой стороны — нам грозил кулаком Станда. Назад мы шли медленно. С каждым шагом ноги и голова наливались тяжестью. Мы подходили к дороге, позади плелся хныкающий Тонда, впереди нас ждала встреча с рассерженным Стандой.

А потом неприятности посыпались градом. Станда больше с нами не разговаривал. Перевязав царапину на Тондиной ноге, он погнал нас обратно к месту сражения. С его помощью мы, пыхтя от натуги, поставили копешки и заново обвесили их пучками люцерны. А поскольку все это нам приходилось делать не вилами, а голыми руками, то провозились мы долго и руки саднило ужасно. Когда же, часа два спустя, грязные и исцарапанные, мы тронулись в обратный путь, настроение у нас было хуже некуда. Потное тело жгло как огнем, и рюкзак словно потяжелел вдвое.

Станда шел и шел, ломил вперед, как танк, и молчал. Только один раз он обернулся и внушительно сказал:

— Хорошо еще, птичника рядом не оказалось, дурни!

6. Хулиганы! Убийцы! Разбойники!

Близился полдень, и все ближе становился лес, за которым скрывалась цель нашего путешествия — замок Ламберт. Нам он был знаком по двум школьным походам и память по себе оставил препротивную. Какой-то охрипший старый дед, вывалив на нас уйму дат, долго тыкал указкой в запыленные портреты графов, графинь, княгинь и генералов, которые смотрели на нас с одинаково тупым выражением, — что княгини, что генералы.

Еще там было двое-трое сломанных часов, прежде наигрывавших разные мелодии, несколько шкафов и комодов черного дерева, а также расписная фарфоровая лохань, служившая умывальником графине Ламберт. Под конец экскурсовод показал нам три графские опочивальни с широкими кроватями, спинки которых были изукрашены позолоченными зубцами, и на всем этом лежала такая пыль — просто срам, как говорит моя мама. Так что из замка мы вылетели пулей и хотели было заскочить в сад, но вход туда оказался закрыт, потому что там паслись гуси, три овцы и коза пани кастелянши.

Итак, прошлое было прескверное, лучше и не вспоминать. А будущее? Вот оно перед нами, метров через триста мы в него войдем. В будущее вела изрядно поредевшая тополиная аллея, вдоль которой валялись стволы поваленных деревьев.

Указав на ближайший камень, Станда кивком усадил нас рядом с собой. Посмотрев на замок, он смерил нас взглядом и объявил:

— Вот, молодые люди, сейчас я скажу вам нечто очень важное. Никаких безобразий я терпеть не намерен и за каждую выходку буду наказывать примерно. Как только за нами захлопнутся ворота, мы станем в замке хозяевами. — Он вытащил из куртки бумажник и показал сложенный листок. — Здесь написано, что мы должны делать. Тут так и сказано, что мы можем принимать самостоятельные решения, но и несем ответственность за все, что в замке происходит. Хлопот здесь и так невпроворот, и я не хотел бы, чтобы мы их еще приумножили. — Станда сунул бумажник обратно в нагрудный карман. — Все поняли?

— А кастелян? — поинтересовался я. — Он так и будет нами командовать? А кого тогда слушаться, вас или его?

— Пан Клабан больше не кастелян, — ответил Станда. — Он пробудет тут еще несколько дней, просто поживет, перед тем как переселиться в Винтице. Обо всем, что будет происходить, всегда советуйтесь со мной, больше ни с кем.

Мы встали и взялись за рюкзаки.

— И вот еще что. Вы заговорили о том, кому здесь командовать. Мне было бы неприятно, если бы до этого дошло. Каждый вечер мы будем собираться ненадолго и обсуждать дела на следующий день.

Никто из нас бездельничать не собирается — ни вы, ни я. Но мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя как в армии или под арестом. Да что вам объяснять, вы же не знаете, что это такое. Просто я хочу, чтобы этот месяц вы жили как дома, но ведь и дома невозможно все время бездельничать. Правда?

— Мы исправимся, — пообещала Алена и обратилась к нам: — Правда, мальчики?

Я что-то буркнул и забросил рюкзак за спину. Меня прямо тошнит от таких клятв, вот я и промолчал. Станда вроде бы это понял.

— Поживем — увидим! — коротко бросил он, и мы начали одолевать последний отрезок дороги к замку.

У дубовых ворот одной створки недоставало. Она валялась поодаль, в густой траве. Ее доски успели покрыться тонким слоем мха. Порядком она, должно быть, там пролежала. Мы вошли под каменные своды ворот, которые были покрыты навесом из дырявой дранки. Я еще заметил, что на ней выросла не только трава, но потянулись вверх и маленькие березки, как, впрочем, и по всей каменной ограде, которая отсюда открывалась для обозрения.

Внутренняя часть ворот была сделана из проржавевших, но все еще крепких чугунных прутьев. Ручка была в виде открытой пасти дракона, и, когда Станда ее нажал, морда издала протяжный скрип. Однако ворота не поддались, даже когда мы их потрясли. Станда несколько раз крикнул «ау!», но это не помогло, и тогда мы принялись горланить вместе с ним. Только после этого послышалось какое-то шевеление.

Из противоположного угла двора показалась гигантская овчарка. Со скучающим видом она плелась через двор, пыхтя, как медленно ползущий паровоз. Остановившись метрах в трех от ворот, пес несколько раз с большими промежутками рявкнул.