Жизнь побеждает - Матюшина Ольга Константиновна. Страница 18

Тамара Сергеевна следила за сборами. В любое время могли сообщить, что пароход подошел.

— Многое зависит от погоды, — говорили вернувшиеся. — Самое главное, чтобы ночь была темная.

Ночь выдалась темная-претемная. Детдомовцев на машинах подвезли к военной пристани. В абсолютном мраке, безмолвно происходила посадка.

Пароход отошел совсем неслышно. Он двигался вдоль берега. Тамара Сергеевна, разместив в трюме детей и уложив свою трехлетнюю дочку, вышла на палубу.

Петергоф горел. И чем ближе подвигались к нему, тем светлее становилось на пароходе. Почти не смолкали орудийные выстрелы.

«Нас будут обстреливать!» — подумала она.

Пароход подходил к самому опасному месту. Миновали Мартышкино. Детство она провела неподалеку от этого берега. Знает здесь каждый поворот, любую тропинку найдет. У самого моря — рыбачий поселок Бобыльск. На горе — Старый Петергоф. Как он пылает! Отсвет пожара лег на море. Словно не вода, а кровь разлилась. Вот красная полоса уже близко. Пароход вошел в нее. Выстрел!.. второй!..

— В нас!..

— Задний ход!.. Полный вперед!.. — слышны команды капитана.

Опять выстрел. Еще ближе… Залило всю палубу.

— Вперед!..

Несколько выстрелов один за другим. Пароходик бросает из стороны в сторону. Наши пушки отвечают из Кронштадта. В небе зарокотали наши самолеты. Обстрел прекратился.

Освещенный заревом пожара, пароход плывет вблизи Нового Петергофа. Капитан настороженно следит за берегом. Он весь, как натянутая струна. Кажется, чувствует, куда упадет снаряд…

«Совсем молодой, а какие у него воля и сила духа!» — думает Тамара Сергеевна. И сама она как-то подтянулась. Они должны вырваться из этого ада!

Опять посыпались снаряды. Опять закачало маленький пароходик. Снова ударили пушки Кронштадта.

— Полный вперед! — раздалась команда капитана. Пароход рванулся и словно полетел по воде. За короткое время удалось миновать опасное место. Немцы обстреливали, но снаряды теперь ложились за кормой, и пароход шел спокойнее.

Утром он был уже в Ленинграде. Город, залитый солнцем, казался таким родным, прекрасным! И даже выстрелы здесь не пугали. Все чувствовали себя дома и как-то спокойнее.

Большинство прибывших детей в скором времени перевезли в глубокий тыл. Когда ребята узнали, что Иван Иванович не поедет с ними в эвакуацию, поднялся страшный шум. Воспитанники в нем души не чаяли. Они просили не оставлять их. Иван Иванович сам был взволнован. Ему нелегко было расставаться с детьми.

— Я ухожу в армию, — сказал он, — и вернусь к вам снова, как только война кончится. А вы растите, учитесь и горячо любите нашу дорогую Родину.

Иван Иванович все время был на фронте. Там же он вступил в партию.

Тамара Сергеевна осталась директором детского дома инвалидов. Его заполнили новые воспитанники, жертвы войны и блокады. О том, как они жили здесь, Надя узнала из рассказа доктора. Нелегко ей было заставить заговорить Дмитрия Яковлевича. Он долго отмалчивался, говорил, что у него нет времени. Однажды Надя встретила его в столовой и прямо обратилась к нему:

— Скажите, доктор, как подойти к детям? Мне хочется много, много сделать для них!

— Если есть желание, это уже многое. Ребята у нас хорошие.

Доктор разговорился. Вспомнил о блокаде.

Детский дом находился вблизи электростанции. Ее обстреливали часто. Фашистов привлекала крупнейшая в городе ГЭС. Они знали, как важно уничтожить источник энергии.

Однажды утром начался налет. Детей сонных перевели в убежище. Едва прозвучал отбой — снова тревога, и так четыре раза подряд. Потом все затихло. Ребята спокойно пообедали.

Опять завыли сирены. Дети уже были в убежище, когда раздался сильный взрыв. Дом закачался. Посыпались стекла, кирпичи…

Когда обстрел затих, воспитатели пошли осматривать здание. Оказалось, пострадали комнаты со стороны фасада. Пришлось уплотниться.

В тот же день принялись очищать дом от мусора, заколачивать фанерой окна. Пробоину заделали кирпичом. Работали в часы затишья.

После снятия блокады дом отремонтировали. Старых, привыкших к дисциплине детдома ребят оставалось немного. Его сразу заполнили вновь присланные дети. Их привозили из больниц, госпиталей и из области. На воспитателей легла огромная работа: объединить, сплотить, перевоспитать эту массу детей, вырванных потоком войны из своих семей, осиротевших, искалеченных. Постепенно возобновились регулярные уроки в классах и работа в мастерских.

Когда кончилась война, Иван Иванович вернулся в детдом. Радостной была встреча с Тамарой Сергеевной и доктором.

Дмитрий Яковлевич не ушел с работы и после войны. Все свои силы, все знания он отдавал детям, изувеченным войной.

— Поработаю еще, пока силы есть, — говорил он. — Не время сейчас отдыхать!

Глава третья

Мастерские были расположены рядом со столовой. Надя торопилась узнать, как проходит день у ребят и чем они заняты.

В детдоме инвалидов воспитанники получали общее и профессиональное образование. Дети оканчивали четырехклассную школу при детдоме, а потом поступали в общую. Посещать школу РОНО могли только ходячие, но ремеслам при детдоме обучались все.

В большой квадратной комнате, с окнами, выходящими в сад, несколько девочек шили белье, чинили и перешивали платья.

Надя подошла к девочке лет четырнадцати. Та ловко и быстро разматывала нитки. Хорошо подобранные цвета, сложный и красивый рисунок вышивки говорили о мастерстве. Разглядывая работу, Надя незаметно наблюдала за вышивальщицей. Девочка ей понравилась. У нее спокойные, ясные, большие глаза. Волевой рот. Золотистые, немного вьющиеся волосы. И удивительная улыбка. Она, как солнышко, освещала все. Но с первого взгляда Надя заметила неподвижность и какую-то скованность тела. У нее были парализованы ноги. И когда Галя (так звали девочку), вместо того, чтобы встать, тяжело опустилась и поползла, Надя едва не закричала. Невыносимо было смотреть на это. Девочка не заметила произведенного ею впечатления. Она взяла со стола ножницы и уже снова спокойно сидела и что-то показывала своей соседке.

Первым движением Нади было броситься к девочке, обнять ее, спросить, откуда у нее столько мужества, как она сумела победить свои физические страдания и быть такой солнечной? Но Надя сдержала свой порыв. Она и виду не показала, а спокойно заговорила с Галей о ее искусной вышивке.

Подошли другие девочки показать и свои работы. Надя исподтишка наблюдала за ребятами. И чем больше она узнавала детей, тем сильнее ей хотелось быть с ними.

После ужина Надя зашла в спальню девочек. Здесь вся мебель была такая же, как у мальчиков, но комната выглядела совсем по-другому. Чувствовалось присутствие маленьких хозяек. Особенно выделялись вышитыми накидками постели. Салфетки на столиках, занавески — везде строчка, вышивки, кружева… Образцовый порядок и безукоризненная чистота.

Топилась большая круглая печь. Яркое пламя освещало девочку, сидевшую на коврике. Она так задумалась, так ушла в себя, что не заметила постороннего человека. Надя подошла ближе. Девочка подняла голову, приветливо поздоровалась и застенчиво сказала:

— Я люблю мечтать у огня. Смотрю на горящие дрова и что хочу, то себе и представляю. А вы любите мечтать? Да почему вы стоите? Садитесь рядом!

Она подвинулась, и Надя с большим удовольствием протянула к огню озябшие руки. Достаточно было беглого взгляда, чтобы определить инвалидность девочки. Она заметила взгляд Нади и сразу замолчала.

Надя больше не смотрела на протез, но разговор не налаживался.

— Ты пионерка?

— Меня приняли… Но это еще до войны было!..

Нина печально покачала головой и задумалась.

Желая прервать молчание, Надя заговорила о том, что райком назначил ее сюда старшей пионервожатой.

— Мы вместе будем работать. Постараемся, чтобы жизнь у нас была интереснее и содержательнее. Тебе сколько лет?

— Четырнадцать. Мне хочется по-прежнему быть настоящей пионеркой, но разве с такой ногой это возможно?