Соня Малых - Лукашевич Клавдия Владимировна. Страница 4

V

В институт поступила новая учительница — Инна Яковлевна Знаменская. Она окончила курс на высших женских курсах и вместе со старушкой теткой, которая была родом сибирячка, приехала в Иркутск. Была ли молодая девушка по натуре мягкой, доброй, отзывчивой или она поступила с горячностью молодости, по долгу совести, по принципу — не все ли равно! Но вместе с Инной Яковлевной в монотонную, скучную жизнь института как будто бы ворвалась струя свежего воздуха, пробился сквозь тучи живительный луч солнца. Освежающее, бодрящее впечатление от ее присутствия в школе первые испытали дети на уроках: они полюбили ее уроки, ждали их, как праздника, боялись проронить хоть одно слово учительницы. Инна Яковлевна читала вместе с ними интересные рассказы и сама им декламировала стихи и рассуждала часто не только об именах существительных и прилагательных, но и о случаях жизни, на которые наталкивали их прочитанные рассказы. Очень часто Инна Яковлевна шутила со своими ученицами, но никогда не кричала, не бранила, всегда была ровной и ласковой. Однажды Катя Мистрова не выучила урока Инны Яковлевны и что-то грубо ответила ей.

— Значит ты не хочешь заниматься, девочка… Ну, я и не буду тебя спрашивать, — грустно сказала Инна Яковлевна и больше к Кате не обращалась.

Эти простые слова подействовали на девочку хуже самого строгого наказания.

Начались разговоры новой учительницы с классными дамами, с товарищами, и они узнали ее убеждения, о которых много судили и рядили и даже спорили. Инна Яковлевна говорила: «Не любить детей — это неестественно. Их можно только жалеть. Нет такого дурного, порочного ребенка, которого бы нельзя было исправить».

Особенно горячилась Эмилия Карловна:

— Попробуйте что-нибудь сделать с нашей Малых… Это такая ужасная, испорченная девчонка… Лгунья, злая, грубиянка… Все вам скажут, что я говорю правду… Сколько в ней заложено зла — от условий жизни, от природы… Ее непременно надо исключить, чтобы не портить класс.

Молодая девушка сомнительно качала головой и все чаще и чаще останавливала сострадательный взор на некрасивой, смотревшей исподлобья девочке.

По окончании уроков девочки гурьбой окружали новую учительницу, обнимали, целовали ее и просили «походить с ними по коридору». Соня никогда не была в числе их. Она гуляла или одна или по обязанности под руку с которой-нибудь из подруг. Она смотрела кругом или сердито, или флегматично, печально.

Однажды совершенно неожиданно новая учительница направилась прямо к ней. Она стояла около двери зала и тупо смотрела вдаль.

— Соня Малых, давно ли ты получила письмо от папы? — спросила Инна Яковлевна.

Вопрос был так необычен, неожидан, что девочку это ошеломило. К Соне обращались только за тем, чтобы сделать выговор, выбранить ее или что-нибудь приказать.

Девочка вспыхнула, как зарево, пожала плечами, как-то неестественно хихикнула, закрылась передником и промолчала.

Другие на месте молодой учительницы отошли бы от Сони, пристыдив ее или сказав что-нибудь внушительное. Но чуткая девушка, вероятно, поняла, что происходит в замкнутой детской душе.

Инна Яковлевна обняла Соню, прижала к себе и повела ее «ходить по коридору». Девочки-подруги, некоторые из наставниц смотрели на новую учительницу и на прижавшуюся к ней Соню удивленно, а классная дама Эмилия Карловна даже недружелюбно.

— Что же ты молчишь, милая Соня? — спросила ее молодая девушка, приподымая низко опущенную голову девочки. — Я тебя спрашиваю, когда тебе писал папа? Здоров ли он?

— Папа пишет редко, — едва слышно прошептала девочка.

— Я тобой сегодня довольна. Ты хорошо выучила стихи и была внимательна в классе.

Девочка вздрогнула, изумленно подняла голову и посмотрела на учительницу недоверчиво: «Не шутит ли она? Как это она заметила, что она сегодня, действительно, особенно постаралась». Соня вздохнула и опять пожала плечами, казалось, она не доверяла.

Прошло несколько дней, и Соня робко, застенчиво поджидала вместе с другими девочками выхода молодой учительницы из других классов. Она провожала Инну Яковлевну пристально устремленным взглядом, в котором светилось что-то новое для забитой одинокой девочки… Подходить к ней, обнимать и «гулять по коридору», как другие, она не решалась, да и, наверно, ее оттеснили бы подруги. А Инна Яковлевна никогда не забывала посмотреть на Соню сочувственно, сказать ей несколько приветливых слов, спросить ее о чем-нибудь не касающемся института. Иногда она обнимала Соню и вела ее «походить по коридору». Но подруги бывали всегда недовольны и спорили: все хотели быть поближе к любимой учительнице и гулять с ней.

Стала ли Соня лучше? Нет, ею по-прежнему были все недовольны, особенно классная дама. По-прежнему она грубила, ленилась, пачкала платья и тетради и пожимала плечами. Она готовила старательно уроки только для Инны Яковлевны, только ее тетради она старалась держать в порядке. Ей это удавалось с большим трудом; сколько раз она их переписывала, сколько раз обертывала чистой бумагой, переклеивала на них ленточки, картинки.

Девочка стала такая молчаливая и грустная, точно на душе у нее лежало тяжелое горе. От нее нельзя было добиться ни слова… Никто не знал и не мог понять, что она переживает.

Раз вечером, когда воспитанницы в классе готовили к другому дню уроки, а классная дама зачем-то вышла, поручив надзор над порядком Нине Никитиной, одна из девочек, известная насмешница, Валя Зимченко, повернулась на своей парте, долго смотрела на то, что делала Соня Малых. А та старательно несколько раз переписывала какой-то рассказ, он не удавался, она вырывала листы, снова переписывала… При этом тетрадь ее становилась все тоньше и тоньше.

Валя долго насмешливо смотрела на подругу.

— Что это ты, Малых, всю тетрадь исписала? Вот-то смешная! Чем больше пишешь, тем тетрадь у тебя тоньше… Что ты так старательно выводишь?

— Не ваше дело! — отрывисто и резко проговорила Соня Малых.

— А я знаю… Ты для Инны Яковлевны стараешься.

— Вот и не отгадали! Ни для кого я не стараюсь…

— Нет, стараешься… И ленточку ей розовую и картинку прилепила… Я знаю, ты всегда подлизываешься к ней… Только она-то совсем на тебя внимания не обращает… И видит твои хитрости…

Соня сначала побагровела, потом побледнела.

— Врете вы, врете! Вы сами хитрые… Сами подлизываетесь… Так вот же, вот вам!.. Не воображайте! Видели, видели!.. — закричала она и стала рвать тетрадь исступленно и дико…

Казалось, она готова броситься на всех и всех поколотить.

На пороге стояла классная дама.

— Малых! Ты с ума сошла? Что с тобой? Сейчас угомонись!

Соня закричала и заплакала, упав на парту. Она билась головой о стол, колотила ногами и руками. С нею сделался один из ее припадков…

На другой день классная дама с негодованием показала Инне Яковлевне разорванные тетради, объяснила весь ужас поведения Малых и заявила, что она не приготовила урока, и просила взыскать с нее особенно строго.

Соня смотрела на всех сердито, вызывающе и поминутно пожимала плечами. Она была готова на все. Пусть бранят ее, пусть наказывает новая учительница — ей все равно. Прекрасный огонек, что засветился в ее сердце, потушили… Чего же ей ждать еще? Она сделает всем назло…

Инна Яковлевна ни слова не сказала Соне, спрашивала ее, как и всегда, даже пошутила с ней, сказав: «Малых, ты сегодня похожа на сердитую кошечку»…

После урока Инна Яковлевна увела Соню в пустую селюльку [5] и там наедине долго говорила с ней. От времени до времени дверь в селюльку скрипела и выглядывали любопытные головы, которые быстро скрывались.

И что же увидели девочки? Соня, обняв за шею Инну Яковлевну, тихо плакала у нее на груди…

Но это не были жгучие слезы обиды, негодования, злобы… Это были слезы облегчения… Они примиряли, успокаивали исстрадавшееся сердце… Так тихий весенний дождь, падая на жаждущую землю, и живит и радует, питает росточки растения…