Сиротская доля - Лукашевич Клавдия Владимировна. Страница 2
ПОСТУПЛЕНИЕ В ПРИЮТ
Шесть месяцев тому назад Наташу Петрову привела в приют тетка.
Маленькая стриженая девочка тихо озиралась большими испуганными глазами в незнакомом месте и хваталась дрожащими руками за платье своей спутницы. Как ни тяжело жилось ей в семье тетки, особенно последнее время, но там все было знакомо, там бывали и светлые дни, а здесь все чужое, неведомое, и как ей всегда говорили тетка и сестра, ее здесь порядком приструнят и воли не дадут.
— Тетя Маша, я домой хочу, — прерывающимся голосом прошептала Наташа, прижимаясь к тетке.
— Что, голубушка, боишься?.. Не умела ценить родных, не умела быть благодарной… Поживи-ка в чужих людях… Не раз вспомнишь наш дом… Увидишь и колотушки и обиды; не раз поплачешь, тогда вспомнишь, что тетя да Липочка доброму учили, — запугивала девочку расходившаяся женщина. Это была особа высокая, полная, с лоснящимся лицом, покрытым веснушками.
Наташа дрожала, как в лихорадке.
— Тетя Маша, возьмите меня домой, — шептала она, сквозь подступившие рыдания.
— Ничего, поживешь и здесь… Тебя давно пора прибрать к рукам, — пугнула ее еще раз тетка и стала униженно кланяться начальнице, которая вышла в приемную.
— Уж вы не оставьте ее своею милостью, госпожа начальница. Она сирота… Не я ее растила. Девочка баловная, ни к чему хорошему не приучена… С ней надо строгостью.
Начальница удивленно посмотрела на говорившую и, подойдя близко к Наташе, погладила ее по голове.
— Ты будешь умной и доброй — и мы станем любить тебя, — сказала она. — Не плачь, милая, тебя здесь никто не обидит. У нас много девочек, и они живут весело и счастливо…
— Эти девочки хороши в людях, а дома с ними сладу нет, — снова заговорила тетка. — Уж не знаю, как и Бога благодарить за то, что Он помог устроить ее в казенное место. Намучались мы с ней… Конечно, оно извинительно: росла без матери, совсем избаловалась.
Начальница снова перевела удивленные глаза с этой полной, энергичной женщины на хрупкую фигурку маленькой испуганной девочки, казавшейся такой забитой и покорной, и в голове ее мелькнуло: «Неужели эта женщина не могла исправить и хорошо повлиять на эту девочку, а эта крошка с большими умными глазами уже такой дурной, испорченный ребенок?!»
Наташа боязливо прислушивалась к словам тетки и в своем горе не понимала хорошенько их значения. Она вся дрожала и умоляющими глазами взглядывала на свою строгую спутницу.
Начальница старалась успокоить и ободрить маленькую девочку. Она гладила ее по голове и говорила ласково:
— Не плачь, душечка, постарайся быть доброй и послушной, и тебе везде будет хорошо.
— Старайся всем угождать; держи твой острый язычок на привязи, да не говори вечно дерзости, как дома, — добавила от себя тетка.
Начальницу удивляла эта женщина: как будто она привела свою племянницу на суд, а не в училище. Другие, особенно матери и отцы, которые приводили в приют девочек, никогда не выставляли на вид их дурного характера, их недостатков, проступков; напротив, все старались наговорить о своих детях как можно больше хорошего; эта же, нисколько не жалела, не щадила ребенка.
— Будете ли вы брать к себе девочку по воскресеньям и праздникам? — спросила начальница.
Наташа вздрогнула, пододвинулась к тетке, охватила ее обеими руками и впилась глазами в ее суровое лицо: так много выражалось в этой немой мольбе.
Холодная женщина осталась непреклонна.
— Нет, нет! Мы люди бедные, занятые… Брать девочку — это такие хлопоты, такая обуза… Средств у нас нет… Мы так рады, что устроили ее в казенное место…
— А навещать ее кто-нибудь будет? Станете ли вы приходить к ней? У нас по воскресеньям от часу до трех дозволены свидания с родными… Можно и побаловать детей, принести булочек, гостинцев…
— Где уж нам приносить гостинцы!.. Пожалуй, навещать изредка будем…
Наташе хотелось заплакать, крикнуть, что дядя Коля непременно будет часто приходить к ней, будет приносить гостинцев — он обещал ей, — но спазмы сдавили горло девочке, и она не могла произнести ни слова.
Тетка ушла, равнодушно поцеловав племянницу и много раз повторила ей на прощанье приказание «вести себя хорошо, не дерзничать и держать язычок на привязи».
Наташа осталась одна-одинешенька, среди чужих людей; она точно застыла, замерла, больше не плакала и не говорила о своем горе.
Начальница взяла ее за руку, провела через две комнаты и открыла дверь. Девочку оглушил шум звонких голосов, крики и стукотня. При их появлении все смолкло и вошедших окружила толпа девочек разных возрастов.
Навстречу им поднялась старушка с худощавым строгим лицом. Она что-то вязала, сидя около длинного стола.
— Надежда Ивановна, вот вам новая воспитанница Наталья Петрова, — сказала начальница, — переоденьте ее в казенное платье. А вы дети, будьте с ней поласковее. Она маленькая и, конечно, ей тяжело.
Начальница ушла. Та, которую называли Надеждой Ивановной, углубилась в чтение какой-то книги; читая, она вязала, почти не глядя на работу.
— Возьмите девочку и познакомьтесь, — сказала она шумливой толпе. — Тише, тише, дети. Не кричите так… Вы ведь не торговки на базаре… Как вам не стыдно!
Старушка снова углубилась в чтение.
— Новенькая! Новенькая! Какая смешная, пучеглазая… Стриженая, точно мальчик, — кричали девочки и теснились все ближе и ближе к Наташе.
— Как твоя фамилия, новенькая? — подскочила к Наташе маленькая, шустрая черноглазая девочка, с глубокими ямочками на полных румяных щеках.
— Не знаю… — тихо отвечала Наташа, посматривая на шумную толпу исподлобья, как перепуганный, затравленный зверек.
— Девицы, она своей фамилии не знает… Ха, ха, ха! Она никто.
— А кто твои папа и мама? — приставали девочки.
— Не знаю… — еще тише отвечала Наташа.
— Она не знает, кто ее отец и мать. Слушайте, девицы! Вот-то смешная!
— Она, верно, глупенькая…
— Будем ее называть «Незнайкой»…
— Она похожа на сыча, девицы… Знаете, такая большеглазая сова…
— Ха, ха, ха! Правда, правда!
— пропел чей-то тоненький, пискливый голосок, и Наташу дернула за рукав рыжая косоглазая девочка.
Новенькая казалась совсем ошеломленной, потерянной. Она не плакала, но часто и порывисто дышала, вздрагивала и на темных густых ресницах блестели крупные слезы. Сердце ее усиленно стучало, ей бы хотелось убежать и скрыться от этой шумной толпы; ей казалось, что они все уже ее не любят, дразнят и хотят обидеть… Хотя кто-нибудь бы заступился на нее. Ей так страшно одной среди них… Если бы пришел дядя Коля. Он бы разогнал этих злых девчонок, увел бы Наташу и заступился бы…
— Не приставайте к новенькой, девицы, — послышался спокойный голос. Девочки обернулись; к Наташе подошла высокая, стройная девушка с длинной русой косой, одетая в такое же серое платье, в белый передник и пелерину, как и другие.
Девочки стали к ней ласкаться. Очевидно, это была старшая и любимица приюта.
— Посмотрите, как она перепугалась… Зачем вы ее дразните? Вспомните-ка — и сами были когда-то новенькими… Как тебя зовут, крошка? — ласково спросила молодая девушка, обняв девочку.
— Наташа, — послышался робкий, тихий ответ, и большие испуганные глаза новенькой встретились с ласковыми, участливыми другими глазами.
Наташа пододвинулась к обнявшей ее девушке, как бы прося ее защиты и помощи.
— Как зовут твоих папу и маму? — снова спросила девушка.
— У меня нет папы и мамы… Я их не помню…
Девушка еще крепче обняла Наташу.
— Видите ли, девицы, она сиротка. Не надо над нею смеяться. Сирот грешно обижать.
— Верочка, спросите у нее, где она жила, — обратилась рыженькая рябая девочка к старшей.