Записки школьницы - Ларри Ян Леопольдович. Страница 5
Однажды я спросила её:
— Ты зубришь или тебе легко даётся ученье? Или, может быть, тебе нравится учиться?
— Не очень нравится, — призналась Дюймовочка. — Просто плохо учиться совесть не позволяет.
Моя совесть тоже не позволяет плохо учиться, но и не мешает получать тройки, и даже двойку я успела прихватить со своей совестью.
Сама не знаю, почему так получается. Способности у меня есть. Это все учителя говорят. Ну, и не глупая я. Это уж я точно знаю. А вот уже скоро и четверть кончается, у меня же как была двойка по арифметике, так и осталась. Просто ужас что такое. Как подумаю о ней, — даже мурашки по спине ползут. Неужели так и выведут двойку в четверть?
Ну-ка, совесть, сядем да порешаем с тобою задачки. Хватит уж писать книгу. Ведь если я не подтянусь, — не видать мне тогда часов. Папа ни за что не купит часы, пока у меня чирикает на ветке двойка.
Записываю твёрдое, пионерское, честное слово:
— Не буду продолжать свою книгу, пока не подтянусь по арифметике и не исправлю двойку на пятёрку или, по крайней мере, на тройку.
10 марта
Вчера нам дали решить такую задачку. Группа пионеров взяла обязательство собрать тонну старой бумаги. Шесть девочек сдали бумаги вдвое больше, чем восемь мальчишек (девочки вообще серьёзнее относятся к делу), а каждый мальчишка (вы же знаете, как они любят баловаться) собрал только по пять килограммов. Нужно было узнать: сколько бумаги сдали девочки, если вся группа выполнила обязательство на 133 %?
Задачка мне понравилась. Я и сама захотела выяснить, сколько же бумаги собрали мальчишки и девочки из учебника? Больше или меньше, чем сдали мы сами в январе? И я непременно решила бы такую задачку, но в ту самую минуту, когда уже начала решать её, прибежала Валя Павликова.
— Здрасте! — закричала она. — Я её жду, а она сидит измазанная вся чернилами и воображает себя королевой чёрных! С ума сойти! Одевайся быстрее и пошли!
— Куда?
— Ой, она ещё спрашивает куда! — возмутилась Валя. — Конечно, на каток! Куда же ещё в такую погоду идти?
Я стала сопротивляться, сказала, что, пока не решу задачку, даже со стула не встану.
— Ну, знаешь, — развела руками Валя, — ты рассуждаешь, как ребёнок! Задачка-то ведь никуда не денется, а лёд не сегодня-завтра растает — и до будущего года уже не покатаешься. Пошли!
— Но у меня уже чирикает одна двойка! — сказала я. — А если их будет две, — могу я тогда надеяться получить часы к дню рождения?
— И не надейся!
— Ну, значит, я должна сидеть и решать задачку!
— Глупости! Для тебя прямой смысл списать её завтра утром у Нонны! Зайдём к ней утром вместе и спишем. Заодно уж и я спишу.
— А если Нонна не решит?
— Кто не решит? Нонна? Ты Нонку не знаешь, что ли? Да она только и питается с утра до вечера задачками, кроссвордами, чайнвордами и всякими немыслимыми головоломками.
— Но, понимаешь, я дала слово решить задачку самостоятельно. А когда я даю слово, — значит, так и должно быть, как я решила. Не могу же я расшатывать свою силу воли!
— А ты не расшатывай! Ты прогуляйся сначала. Подыши свежим воздухом и решай сколько хочешь. А не выйдет, — к Нонне тогда!
— Ой, Валя, но мы же пионеры… Нам же не полагается списывать. Мы должны сами подавать пример… А какой пример? Списывать — это хороший пример?
— Да не списывать! Ты что? Нет! Просто пусть она объяснит, как решается задачка. При чём тут списывание? Обыкновенная товарищеская помощь. Пионерская помощь. Ведь мы, пионеры, должны помогать друг другу. Она выполнит только пионерский долг.
— Ну, если объяснит, — тогда другое дело! Тогда я согласна! Но списывать, учти, официально заявляю, — не буду.
Какое красивое слово: о-фи-циаль-но!
Ребята ужасно любят официально отказываться, официально просить взаймы на кино, официально не любить уроков пения. Когда говоришь о чём-нибудь официально, чувствуешь себя совсем взрослой. Мне тоже нравится это слово. Только правильно ли я употребляю его?
В прошлом году наши ребята подхватили где-то интересное слово «рекламация».
— Не занимайся рекламацией! — стали щеголять этим словом и деточки и мальчики. — Не хвастай!
— Враки! Одна рекламация!
Все почему-то думали, что слово «рекламация» — то же самое, что слово «реклама», а когда посмотрели в словарь, увидели, что рекламация ничего даже общего не имеет с рекламой.
Так же глупо получилось с другим красивым словом: «идиома». Мы думали, «идиома» — это женский род от слова «идиот», но когда посмотрели в словарь, — увидели, что надо быть трёхэтажным идиотом, чтобы употреблять это слово как ругательное.
Вообще, в нашем классе, да и в других классах школы, все ребята вечно увлекаются чем-нибудь или, как говорят у нас, болеют. То интересными словами бредят, то собирают открытки, марки, фантики, спичечные коробки, а то все вдруг начинают строить модели самолётов, подводных лодок, ракет, ледоколов. Очень часто весь класс «болеет» какой-нибудь игрой. Вот совсем недавно мы все «переболели» самой увлекательной игрой в «секреты».
Я не знала этой игры, пока меня не познакомила с ней Люся Патефон (так мы прозвали Люсю Храпову за болтовню на уроках). Она подошла ко мне однажды и сказала с таинственным видом:
— Ой, Галка, в парке творится что-то просто невероятное! Вчера, говорят, там нашли столько разных сюрпризов, столько сюрпризов — умереть можно. На каждом шагу сюрприз!
Люся Патефон предложила мне пойти с ней и, как она сказала, попытать счастья. Ничего не подозревая, я пошла и, как дурочка, лазала с ней по кустам парка, вся поцарапалась, измазюкалась и, когда уже хотела отказаться от всех сюрпризов, Люся нашла в земле гнездо, покрытое сверху стеклом.
— Ура! — сказала она шёпотом. — Тут обязательно должен быть сюрприз! Кажется, нам повезло! И, кажется, здорово повезло! Ну-ка, посмотрим, какое наше счастье?
Под стеклом, в ямке, лежал пакетик, перевязанный шнурком. Мы его вытащили, развязали и обе ужасно обрадовались. В пакете оказалась коробочка, а в ней десять половинок шоколадных батончиков.
— Я же говорила, что тут сюрпризы на каждом шагу! — сказала Люся, вся так и сияя. — Уж если я что-нибудь говорю, так ты можешь мне поверить: я знаю, что говорю.
Ну ещё бы ей не знать! Ведь эту коробочку с половинками батончиков она же сама и спрятала, чтобы найти с кем-нибудь и вместе съесть.
Потом я узнала, что так делают и все другие девочки и мальчишки. Они тоже прячут в «секретах» и конфеты, и открытки, и марки, и всё интересное, всё ценное, чтобы потом найти с товарищем и вместе порадоваться. Но особенно интересно находить чужие секреты и конфисковывать их. Какое красивое слово, не правда ли? Не украл, не взял без спроса, а кон-фис-ко-вал! Но самое интересное не в том, что конфискуешь секрет, а в том, что ты на место секрета кладёшь что-нибудь другое. Вместо конфет, например, или открыток, фантиков или марок положишь ржавую пуговицу, рваные ленточки, пузырьки или черепки, а всё это обвязываешь ленточкой и сверху прикрепляешь записку: «Ждём новых подарков» — или: «Конфеты не понравились! Наши любимые — с кремовой начинкой. Учтите!» Но ещё интереснее выследить тех, кто конфискует секреты. Тогда в секрет кладут конфеты с перцем или старые билеты в кино и записку: «По этим билетам можете получить лекарство от глупости!»
Но играть в секреты зимою нельзя. Это летняя игра.
Зимою большинство ребят увлекается катаньем на коньках и на лыжах. Но я люблю больше всего каток.
Особенно хорошо на катке бывает в солнечные дни. Когда лёд отражает солнце, мне почему-то кажется, что под ногами у меня и не лёд вовсе, а будто само солнце расплескалось по льду, да так и застыло солнечной оледенелостью, а я катаюсь по мёрзлому небу и не катаюсь даже, а летаю, как птица. Люблю я и такие дни, когда сверху медленно сыплется и сыплется солнечный снежок. Тогда каждая снежинка как будто танцует в воздухе свой солнечный танец и все снежинки вместе, блестящие, сияющие серебром, раскачиваются под музыку, словно живая, снежно-серебристая кисея, и только для того, чтобы нам было приятнее кататься.