Записки школьницы - Ларри Ян Леопольдович. Страница 64

— Ма-а-ама, — сказала я громко, — знаешь, что Вовка сделал?

Вовка захлебнулся горячим чаем, вытаращил глаза так смешно, что я чуть-чуть не захохотала.

— Что же он сделал? — спросила мама.

Я посмотрела на Вовку. Он крутился на стуле, как червяк на крючке, и что-то бормотал под нос.

— Он, — сказала я, — толкнул меня. Я чуть не упала.

Вовка вздохнул так, что просто не знаю, как не слетело всё со стола.

— Извиняюсь! Нечаянно! — пробормотал он, вытирая рукавом на лбу обильный пот.

— Ну, не поделили дороги! — засмеялась мама.

Вовка снова развеселился, и мне снова стало очень обидно, что он такой весёлый. Я подождала минуточку и сказала:

— Но это ещё ничего, что толкается. Я расскажу тебе ещё кое-что!

Вовка поперхнулся чаем, заелозил на стуле, не зная, куда девать руки и глаза.

Я просто наслаждалась, поглядывая, как он потихоньку поджаривается от стыда. Так ему и надо! Пусть, пусть помучается! Я тоже мучилась вчера.

— Сейчас ты всё узнаешь! — сказала я. — Вот только выпью стакан чаю и расскажу тебе всё, всё!

Потихоньку попивая чай, я смотрела на Вовку, а он потел и пыхтел, не смея поднять от стакана глаза. И так мучила бы я его ещё долго, но мама пошла на кухню, и он забормотал, краснея:

— Так я же не виноват… Это ж игра! Я, что ли, её придумал?

— Ты извиняешься? — спросила я.

— Да!

— Что «да»?

— Ну, извиняюсь! А если хочешь опозорить меня — говори! Только я совсем не виноват!

— Значит, извиняешься?

— Значит, извиняюсь!

Я не знала, что же мне делать, но тут вспомнила, как в заграничной кинокартине извинялся перед любимой женщиной один герой с маленькими усиками. Я протянула руку Вовке (герой с усиками, извиняясь, целовал руку женщине). Ну, я подумала, что Вовка тоже должен поцеловать мою руку, а он тряхнул-её и заулыбался во весь рот:

— Ты не сердись, я же не нарочно!

Я сказала:

— Когда извиняются серьёзно, а не нарочно — всегда целуют руку!

Вовка покосился на дверь.

— Пожалуйста! Подумаешь, большое дело! — Он наклонился, чтобы поцеловать руку, но в это время вернулась мама, и Вовка, дико мотнув головою, ткнулся губами, вместо моей руки, в стакан с горячим чаем.

Мама села за стол.

— Ну, так в чём же провинился зять? — спросила она, наливая чай в любимую чашку.

— Он курит! — сказала я.

Вовка вспыхнул от негодования:

— Когда? Кто наврал?

Мама сказала:

— Шли бы вы лучше на каток, чем в комнате сидеть.

— В самом деле, — обрадовался Вовка, — пошли, что ли?

Весь вечер мы катались на катке, а когда я сказала, что сама не верю, что Вовка курит, мы совсем забыли про это происшествие. Мы бегали по катку, пока у меня не развязались ремешки на коньках. Чтобы привести их в порядок, я села на скамейку, а Вовка встал на колени и сказал:

— Давай затяну ремни!

Скамейка стояла в самом тёмном углу катка, и я сидела будто в чёрной нише из темноты. Мне почему-то вспомнилась картинка из одной книги. Только там был не каток, а весенний сад. Но всё остальное было очень похоже. На скамейке сидела красивая женщина с розой в руке. Но вместо розы я держала шерстяную перчатку. Перед женщиной стоял на коленях рыцарь с большим мечом и почему-то целовал этот меч. Вовка тоже стоял на коленях, но ничего не целовал. И я подумала, что не мешает ему всё-таки поцеловать мою руку. Пусть по-настоящему извинится. Как полагается! Как показывают в кино.

Я сказала:

— Мёрзнут руки! — и протянула правую руку к лицу Вовки.

Он посмотрел на меня. Я посмотрела на него. Мы молча смотрели друг на друга несколько минут. Мимо проносились, вызванивая на льду коньками, катающиеся. Сверху сыпался холодный пух снежинок. Репродукторы пели про вишнёвый сад, а мы смотрели друг на друга, не зная, почему молчим и не зная, что нам дальше делать. И вдруг Вовка наклонился. Я почувствовала, как тёплые губы коснулись моей руки.

Вот это здорово!

Ведь это тот же Вовка, который всем девочкам говорит: «Ну, ты, явление природы!» А я уже не явление, значит? Интересно! Интересно!

Я чуть не захохотала, но, прикусив зубами губу, протянула ему левую руку, чтобы посмотреть, что из этого получится. Вовка прикоснулся губами и к левой руке.

— Ну, порядок! — пробормотал он. — Извинился по всем правилам кино! Квиты? Да?

— Угу! — кивнула я. — А теперь пошли домой!

Дома я легла на кровать и так хохотала, что мама испугалась даже.

— Ты чего? — спросила она.

— Вовка поцеловал мне руку!

Мама рассердилась:

— Ох, шпингалет какой! Скажите, пожалуйста! Ну, погоди! Придёт, я поговорю с ним! Никак он и впрямь в зятья лезет.

Я вскочила, обняла маму, прижалась к ней крепко-крепко.

— Ничего не говори! — сказала я. — Это же я сама заставила его извиниться передо мною… Просто захотела проверить, уважает он меня или же я для него явление природы?

— Что это ещё за явление? — удивилась мама.

— Ну… это такие слова, когда мальчишки презирают нас!

.

26 июня 1960 года

Большая, длинная зима пролетела, словно один лень. И этот долгий день был так плотно наполнен работой, мыслями, переживаниями, что мне уже не хватало и времени вести записки.

Всю зиму мы дрались за поездку в Москву. Каждый за всех и все за каждого. Мы выходили на первое место, уступали его другим классам, а потом с новыми силами принимались догонять передовиков и снова поднимались на первые места.

Мы взлетали, как на качелях, то вверх, то вниз. И в этой увлекательной игре учились крепко держаться друг за друга, товарищески поддерживая отстающих, помогая им, как братьям и сёстрам. Общая для класса цель, общие интересы спаяли нас в одну большую, дружную семью. Мне кажется теперь, что всю зиму мы даже дышали одними вздохами и выдохами. Но как ни грустно признаться, а дыхание нашего класса оказалось слишком коротким. Первое место в соревновании заняли всё-таки первоклашки.

Досадно?

Конечно! И не потому нас огорчили результаты соревнования, что не летим в Москву, а лишь потому, что малыши оказались более организованными и проявили такую волю к победе, что им и завидуешь, и восхищаешься ими.

Кое-кто из ребят пытался говорить о том, что в первом классе «учиться не трудно». Но это бесчестная отговорка. Для малышей уроки были, конечно, не менее серьёзными, чем для нас.

Когда мы узнали, что они уходят на каникулы, имея по всем предметам сплошные пятёрки и только одну четвёрку на весь класс, мы ещё имели какие-то шансы выйти на первое место. Стоило для этого нажать на все педали, получить по всем предметам пятёрки, и Москва осталась бы за нами. Ведь в нашем распоряжении было ещё время, так как занятия в наших классах кончаются позже, чем у малышей. И нужно сказать, что нажимали мы добросовестно. Но когда стало ясно, что «сплошных пятёрок» не предвидится, в классе стали говорить:

— Не будем обижать малышей! Пусть летят! Пусть поверят с первого класса, что они самые дружные ребята и что все вместе могут добиться чего захотят!

Что ж, признаюсь: не легко быть справедливым и великодушным, когда приходится отказываться от личных удовольствий. И всё же, честно говоря, победа малышей принесла нам, кроме огорчений, и большие радости.

Мы, конечно, говорили друг другу, что должны оказать почёт «лауреатам науки» того ради, чтобы на всю жизнь запомнили они, как чудесно быть награждёнными за честное отношение к делу. Но получилось так, что мы и сами испытали столько, радости, сколько не дала бы, наверное, нам собственная победа.

О, мы устроили этим учёным устрицам настоящее триумфальное шествие. Да такое, что умер бы от зависти любой римский полководец-триумфатор.

Победителей провожала на аэродром вся школа.

Шествие открыли старшеклассники с развёрнутыми знамёнами. Барабанщики и горнисты старались так, что их слышали, наверное, все ленинградцы.