Дело о фальшивой картине - Кузнецова Наталия Александровна. Страница 9

— Надо Катьке звякнуть. Она-то, глупая, переживала, что плохо получится.

Лешка стала звонить в Воронеж, чтобы побыстрей порадовать подругу, если та еще не видела газету, а Ромка снова взял в руки газетный разворот с Катькиной фотографией. Картина Полянской придавала девчонке особый шик. Фотографу тоже повезло — нарочно такой снимок не сделаешь.

Отложив газету, Ромка критическим взглядом окинул свой шедевр и, сдвинув брови, заявил:

— Пожалуй, мне следует усовершенствовать колористику. Что, если добавить сюда еще и красный круг?

— Дело твое, — ответила сестра. Невероятный успех незнакомой художницы явно

вдохновил Ромку. Он достал кисти и краски, мазнул дару раз по холсту.

— Я вот что сделаю. Я ее подправлю и в галерею отволоку. Хороню, что у нас там знакомый есть, и он кое-чем нашей Катьке обязан. А раз самой Катьки здесь нет, то пусть его благодарность мне достанется. — Он отошел от своего творения подальше, сощурился и довольно покивал головой: — Надо будет ему сказать, чтобы он мою картину тоже на самое видное место поставил. Впрочем, если не захочет, то и не надо, я сделаю ее такой яркой, что с любого угла будет видно.

Лешка пообщалась с Катькой и снова взглянула на произведение своего брата. И без дополнительного красного круга оно бросалось в глаза, этого у него было не отнять.

Но чужие лавры не давали Ромке покоя. Он отложил кисти, вымыл руки и пошел одеваться.

— Давай прямо сейчас сходим в галерею и спросим, на каких условиях он у меня ее возьмет, а, Лешк? А назад приду, тогда и дорисую.

— Об этом и по телефону спросить можно. Позвони туда, зачем время терять?

Ромка отчаянно замотал головой.

— Ты что! По телефону никак нельзя. Главное в общении — это личный контакт и обаяние.

— Чье, твое?

— А чье ж еще? — Он схватил свою огромную сумку, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах: — Собирайся! Ты же слышала, что ремонт там уже окончен, значит, надо быстрей договариваться, чтобы Павел Петрович включил мою картину в свою новую экспозицию.

У входа в галерею брат с сестрой нос к носу столкнулись с Ариной.

— А почему ты нам по телефону не сказала, что сюда собираешься? — упрекнул ее Ромка. — Могли бы встретиться, нам же по дороге.

— Я в тот момент и сама не знала об этом, — ответила девушка. — Мне позвонил Павел сразу после тебя и сказал, что я ему зачем-то срочно нужна. Странный какой-то у него был голос, вот я и поспешила.

Павел Петрович встречал их у входа. Кивком головы, как старых знакомых, он поприветствовал Ромку с Лешкой и провел Арину в свой маленький кабинетик. Ромке было очень интересно послушать, о чем они будут говорить. Он пристроился рядом с открытой дверью и принялся сосредоточенно рассматривать один из натюрмортов, вовсю напрягая слух.

Лешка, отметив посветлевшие после ремонта стены с новыми картинами, поискала взглядом спасенный Катькой «Восход», но выставочного мольберта на месте не оказалось.

«Старый сгорел, а новый еще не купили», — подумала девочка.

Затем она тоже подобралась поближе к кабинету и навострила уши. Слышимость была хорошей, голос Павла Петровича звучал довольно громко, кроме них, других посетителей в этот момент в зале не было. А говорил Павел Петрович Арине вот что:

— Сегодня приходил Петр Казимирович, старичок такой седенький, одет как нищий, а денег у него куры не клюют. Ну, да ты его знаешь, он у меня часто промышляет. Так вот, по поводу Софьиного «Восхода». Петр Казимирович всегда покупал ее картины, прямо скажем, по дешевке, а теперь, когда я поднял цену, потребовал от меня заключения экспертов. Сказал, что боится выбросить деньги на ветер. Я даже психанул оттого, что он мне не верит, и мы с ним вместе поехали в НИИ реставрации на атрибуцию, причем он захватил с собой одну из ее картин.

Ромка с Лешкой заметили, как занервничала Арина.

— И что?

— И то, — не глядя на нее, сказал Павел Петрович. По его лицу так и заходили желваки. — То, что даже поверхностный осмотр показал, что это фальшак, подделка.

Лицо девушки стало матово-бледным.

— Ты серьезно? Но ведь я сама взяла эту картину у Сони в мастерской и тут же привезла ее тебе.

— Вот именно, — по-прежнему не глядя на нее, подтвердил Павел Петрович.

Арина изо всех сил сжала руками свою сумочку.

— Надеюсь, ты меня не подозреваешь? Я не умею писать ни картины, ни копии с них, и не способна ни на какие подмены.

— Тебя? Нет, — как-то ненатурально возразил Богачев.

— Погоди, — стараясь во всем разобраться, девушка, как могла, скрывала обиду, но Лешка видела, что у нее это плохо получается. — Я ее тебе отдала прямо в руки и уехала. А вот ты можешь сосчитать, сколько потом здесь народу перебывало?

— Могу. Но только Игорь, — Богачев кивнул в сторону охранника, сидевшего рядом с входной дверью, — глаз с нее не спускал. А в нерабочее время галерея стоит на охране в милиции, и еще мы, когда уходим, включаем особую сигнализацию. Но даже если бы сюда ночью каким-нибудь образом сумели проникнуть воры, они бы унесли картину, и все, зачем им трудиться над ее копией? Я тоже крайне редко отхожу с этого места, а если это случается, то всегда кого-нибудь вместо себя оставляю. Вот только… — он задумался и внезапно воскликнул: — Пожар! Черт возьми, что, если он был специально подстроен?

— А пожарники что говорят?

— Розетка у меня в углу давно искрила, там и оказалось место возгорания. В тот день я, кстати, вызывал электрика. Вот мы с пожарником и решили, что электрик что-то напутал, уж очень он мне молодым и неопытным показался. — Павел Петрович тут же засомневался в сказанном. — Но электрик утром приходил, и картина далеко от того угла, где он работал, стояла.

— А кто-нибудь еще в тот день здесь был?

— Все было, как обычно. — Внезапно Богачев приподнялся. — Девочка эта… Которая спасла картину. Не помешало бы ее расспросить.

— Уж не думаете ли вы, что наша Катька подменила вашу картину? — вмешался Ромка. От возмущения он даже не стал скрывать, что слышал весь их разговор.

Павел Петрович дернул плечом.

— Да нет, разумеется, я так не думаю. Черт, и как я, старый дурак, мог проглядеть подмену?

Он встал из-за стола и открыл дверь рядом с креслом, в котором сидела Арина. Ромка думал, что это встроенный шкаф, но оказалось, что дверь вела в еще одну комнату. Павел Петрович вышел, а Ромка дернулся в сторону двери:

— Что там у него?

— Мастерская, — тусклым голосом ответила Арина.

Обратно Павел Петрович вышел с картиной в руках и подал ее девушке:

— Посмотри сама, что здесь не так. А ведь чутье мне всегда подсказывает, фальшак передо мной или подлинник. И как оно на этот раз меня подвело? Ничего не понимаю.

Арина взяла картину в руки.

— А она и в самом деле какая-то не такая. Надо было мне, перед тем как ее сюда везти, кромку подрамника сфотографировать. Или хотя бы его обратную сторону. Сейчас бы сравнили.

— Надо было. Тогда бы я знал, подменили ее здесь или она такая мне уже досталась, — ответил Богачев и отвлекся на телефонный звонок.

Ромка дернул девушку за руку и прошептал:

— А почему ты заговорила про кромку подрамника? Зачем ее надо было фотографировать?

Арина вынула картину из рамы.

— Смотри. Кромка картины как отпечатки пальцев у человека. Потому что вторично невозможно оставить точно такие же следы. Как ни старайся так же прибить гвоздиками холст к подрамнику, все равно ничего не получится: какая-нибудь ниточка или пятнышко непременно не так будут выглядеть.

— Ну надо же, четырнадцать лет на свете живу, а этого не знал! — удивленно воскликнул Ромка.

— Ты еще многого не знаешь, — сказала Арина и вновь обратилась к Павлу Петровичу:

— А в милицию ты заявил? Хозяин галереи угрюмо кивнул.

— Конечно. Только что она может сделать? Провенанс картины слишком короткий: от Софьи к тебе, от тебя ко мне.

Девушка поднялась.