Дело о неуловимом призраке - Кузнецова Наталия Александровна. Страница 5

— Теперь уж и не понять кем. Лида смеется и говорит, что седьмая вода на киселе.

— Послушай, — Ромка схватил ее за руку. — Если он граф, то она, значит, тоже графиня? Эля улыбнулась.

— Должно быть. Только кто теперь придает значение всяким титулам? О них давно забыли. Тем не менее семья всегда гордилась этим родством.

— И что тогда? — не успокаивался Ромка. — Может быть, она богатая? Брюс-то был богатым человеком, ученым и коллекционером еще, здесь об этом тоже написано.

— Конечно, нет, — улыбнулась Эля. — Откуда у старушки богатства? Если что-то давным-давно и имели, то сначала в революцию, а потом во время войны все пропало. Продавали, исчезало… Ведь люди думали тогда не о вещах, а о том, как уцелеть при всех тех катаклизмах, что принесло с собой двадцатое столетие.

— Жаль, — вздохнул Ромка. — Сейчас бы посмотрели на что-нибудь старинное.

— Сейчас и посмотришь. На старушку, — сказала Лешка.

Они вышли из метро и довольно быстро нашли пятиэтажную «хрущевку». Дверь подъезда открывалась свободно, на ней не было ни домофона, ни кодового замка. Но внутри подъезда, как ни странно, чисто, ветер из разбитых окон не свистел, стены, выкрашенные в светло-коричневый цвет, не выглядели обшарпанными.

— Нам на второй этаж, — Эля нажала на звонок возле квартиры под номером семь.

Через некоторое время за дверью послышался шорох, и испуганный голос глухо спросил:

— Кто там?

— Знакомая Лидочки, вашей приемной дочери, — ответила Эля.

Дверь открылась. Лешка ожидала увидеть робкую старушку, похожую на Серафиму Ивановну, с какой их свела судьба в Воронеже, во время каникул. Ромка представлял себе высокомерную графиню, сухую и чопорную старуху. Однако стоящая перед ними старая женщина разительно отличалась как от их воронежской знакомой, так и не соответствовала Ромкиным представлениям о старинной знати. Интеллигентное лицо со светлыми внимательными глазами, держится прямо и с достоинством.

«И впрямь как графиня», — подумала Лешка, оглянувшись на брата.

Но лицо старой женщины было бледным, когда-то красивый шелковый халат сильно потерт, а квартира, куда они протиснулись все разом, очень запущена. Из комнаты пахло корвалолом — сердечными каплями.

Женщина пригладила седые волосы, незаметно оправила складки на своем халате и вопросительно посмотрела на вошедших.

— Здравствуйте, Софья Яковлевна, — сказала Эля. — Я к вам из Лос-Анджелеса, от Лидочки с Викой.

— А что? С ними что-нибудь случилось? — Она как-то разом обмякла, схватилась за сердце и, быстро вернувшись в комнату, зашла за большую зеленую ширму. За ширмой стояла кровать, на нее старая женщина и села. — Что с ними? — простонала она.

— Нервы у нее — того, — прошептал Ромка Лешке.

— С ними все в порядке, — поспешила за ней Эля. Она достала из сумки альбом с цветными фотографиями и стала его быстро листать. — Вот, смотрите. Здесь Лидочка у себя дома. А здесь — в кафе. А это Вика в Диснейленде… Я их близкая подруга, в Москве оказалась по делам, потому-то они и попросили меня вас проведать.

— А они? Сами они никак не могут меня повидать? Сколько уж лет их жду — не дождусь.

— Вика скоро приедет. Буквально через несколько дней. Они с Лидой просили передать, что очень вас любят и что тоже за вас волнуются. Впрочем, вы об этом и сами знаете. Но позавчера вы не подошли к телефону, а ваша соседка, которой они тоже позвонили, сказала, что вам плохо было с сердцем. И почему-то Лидочка не смогла до Павла Демидовича дозвониться. Он вас часто навещает?

— Давно не заходили. Зря они волновались, мне уже гораздо лучше, — сказала Софья Яковлевна и повторила: — Гораздо лучше. А если Виконька приедет, то я прямо-таки скакать от счастья стану.

«Сама себя обманывает», — подумала Лешка, глядя на трясущиеся руки и бледное, бескровное лицо старой женщины.

— Может, вам лечь в больницу, пока она не приехала? — заметив состояние старухи, предложила Эля.

— Что ты! — Софья Яковлевна с трудом замахала руками. — Я никак не могу бросить свою Кису. И вообще как можно оставить дом, когда сюда постоянно кто-то приходит? И днем, и ночью. Вот, опять кто-то крадется. Слышите? — И она указала на вторую комнату.

Ромка прислушался. И впрямь там что-то шуршало. Он вскочил и побежал туда. Однако в комнате с довольно убогой обстановкой и старым телевизором «Рубин» на черной подставке никого не было видно. Бросались в глаза большие узлы и картонные коробки, словно хозяйка квартиры замыслила переезд. Он выглянул в окно. Какой-то дряхлый дед вез по асфальту старую тележку с чем-то набитым мешком, и она громко шуршала и противно дребезжала. Вот и объяснение непонятных звуков.

— Это на улице шум, — сказал он, вернувшись в первую комнату.

А Лешка огляделась вокруг и заметила, что со шкафа свесила вниз круглую шерстяную голову с маленькими торчащими вверх ушками большая черная кошка. Она с интересом рассматривала их огромными желтыми глазами. Затем, спрыгнув со шкафа, кошка презрительно оглядела непрошеных гостей и, задрав хвост, вскочила на кровать и с важностью разлеглась на подушке. Очевидно, это ее законное место, так как Софья Яковлевна ласково погладила кошку по спине. А затем протянула руку к тумбочке. На ней стояли многочисленные пузырьки. На блюдечке лежали белые таблетки и два кусочка рафинада.

— Накапай мне на сахар, — попросила она гостью. — Двадцать капель.

Эля взяла в руки пузырек, сосчитала до двадцати и протянула старушке ставший желтым и резко запахший лекарством кусочек сахару. Старушка положила сахар под язык.

— Может быть, вам чай приготовить? Эля вышла в кухню и подошла к холодильнику. Ромка видел такой впервые: приземистый, с округлыми краями, с выпирающей из-за дверцы зеленой резиной. По верху дверцы шла блестящая, золотого цвета, окантовка. К ней прикреплена пластмассовая табличка со старомодными надписями: «ЗИЛ» и «МОСКВА». Причем слово «ЗИЛ» написано серебряными буквами на красном фоне, а «МОСКВА» — на белом. И вокруг этих надписей еще серебряная окантовка. А открывался холодильник с помощью большой железной ручки, которую сначала надо отвести вниз, а потом на себя. Такая ручка у Ромки дома на двери ванной комнаты.

— Когда я была маленькая, такой холодильник имел мой дядя, работник высшей партийной школы. Ужасно модный и невероятно дорогой, самого высшего качества, — отметила Эля. — И, смотрите, до сих пор служит.

— А у нас в почти новом морозилка не морозит, — вдруг вспомнила Лешка.

— Ну, этот-то на совесть сделан.

К сожалению, в сделанном на совесть больше сорока лет назад дефицитном хранилище холода, кроме небольшого кусочка засохшего сыра, абсолютно ничего не обнаружили. Увидев, что Эля открыла холодильник, кошка вскочила с подушки, подошла к женщине и требовательно сказала:

— Мяу.

— Она рыбу просит. Посмотри в морозилке, — услышала из комнаты старуха кошкину просьбу.

В маленькой, заросшей льдом морозильной камере лежали две малюсенькие замороженные кильки. Эля достала их оттуда и показала Софье Яковлевне:

— Это?

— Вот ее мисочка, — ответила хозяйка.

Лешка давно заметила немытую корчажку за ширмой рядом с кроватью старушки и все пыталась сообразить, для чего она предназначена. Для ночного горшка вроде корчажка маловата. А сейчас до нее дошло — это же кошкина посуда. Должно быть, в горшке раньше рос цветок, а возможно даже, в нем что-нибудь запекали в духовке. К его краям присохли остатки каши.

— Вот деньги, — обращаясь к брату с сестрой, сказала Эля. — Сбегайте в магазин, купите сыру, колбасы, творогу. Вы что едите на обед? — спросила она хозяйку. Старая женщина беспомощно оглянулась на свою кошку, словно та знала это лучше нее.

— Когда что. Суп, кашу…

— Понятно. Курицу принесите, — добавила Эля. — Хлеб… Оленька, ты, я надеюсь, и сама сообразишь, что нужно купить.

— Постараюсь, — кивнула Лешка.

— Я с тобой, — выскочил за дверь Ромка.

— Для кошки еду не забудьте, — крикнула им вслед Эля.