Трагический иероглиф - Коршунов Михаил Павлович. Страница 12
10
В класс вошёл Алексей Петрович: по расписанию первый урок истории.
Ребята встали, поздоровались. Смотрят на директора.
Что будет? Вдруг скажет, что пошутил, что приказ не настоящий?
Теперь никакой войны. Ни у кого и ни с кем. Война длилась так долго, что можно было бы и забыть, из-за чего она, собственно, началась.
Школа — не только борьба противоположностей, но и единство их.
И Славка даже готов был подрезать свой ёжик или вовсе побриться, чтобы стать наконец одинаковыми, похожими близнецами. Пускай даже и бритыми! Но как убедить в этом директора и преподавателей?
Директор прошёлся вдоль класса. Класс с надеждой наблюдает за ним.
Алексей Петрович взглянул на Славку, на Стаську. Будто сравнил их причёски. Подошёл к окну и взглянул на деда Валерия, на коляски, на Трамвайчика. Трамвайчик теперь часто прибегает к школе и гуляет по двору, ждёт своих хозяев.
Его уже вся школа знает. Все ребята. Даже пожарная команда знает, потому что Трамвайчик бегает в пожарную команду. Он лично знаком с лейтенантом. Один раз ездил с пожарными на тренировку. Катался.
Деду Валерию нравится беседовать с Трамвайчиком, обсуждать текущие дела или сводку погоды.
В слесарной мастерской дед сделал маленькую щёточку из тонкой проволоки. Теперь этой щёточкой причёсывает Трамвайчика. Трамвайчик просто без ума от щётки.
Валится на бок и ждёт, когда дед Валерий будет его чесать.
А потом, чтобы довершить удовольствие, идёт к пожарникам и пьёт холодную воду из-под крана. А кто не любит в жару пить холодную воду!
Алексей Петрович вернулся к учительскому столу и сказал:
— Класс оставлен на второй год. Поэтому продолжать учебную программу дальше не имеет смысла. И хотя сегодня и не первое сентября, но, чтобы не терять попусту времени, мы решили начать программу заново, как со второгодниками. Так что для вас сегодня всё равно что первое сентября.
Первое сентября в мае!
Неужели директор не шутит? Но Алексей Петрович не шутил и вполне серьёзно продолжал:
— Наша тема — «Первобытное стадо собирателей и охотников». Надеюсь, даже вы, обладая самыми низкими оценками по истории — единицами, — припоминаете, что разговор о первобытном стаде происходил у нас в сентябре, когда вы начинали учебный год в пятом классе. Теперь вы второгодники, — директор произнёс эти слова даже с каким-то удовлетворением, — поэтому и начинаете всё сначала.
Класс не шевелился, не дышал от страха. Они настоящие второгодники… Алексей Петрович говорит правду. Значит, и приказ по школе — самая настоящая правда! Не то чтобы воспитательная мера.
— Древнейшие люди, жившие семьсот — шестьсот тысяч лет назад, отличались от людей нашего времени, — продолжал Алексей Петрович невозмутимо. — Они были похожи на крупных обезьян. Лбы у них были низкие и покатые. Пальцы неловкие. Человек мог выполнять своими руками только самую простую работу: хватать, ударять. Люди издавали немногие отрывистые звуки.
Ребята от ужаса, что на самом деле каждый из них оставлен на второй год, опять… онемели. Не в силах произнести ни звука.
Лёлька забыла, что у неё в парте лежит сухой финик, который она собиралась пожевать на уроке. У Тани Фуфаевой, спокойной и выдержанной, открылись изумлённо глаза, и она почти не моргала. Она забыла, что надо моргать.
Вадька Батурин от принципиальности директора забыл о своей собственной принципиальности. И онемел вместе со всеми без всяких принципов.
Славка втянул голову в плечи и даже сгорбился. «Лбы у них были низкие и покатые…»
Стаська всё-таки хотел что-то сказать, спросить у директора (он ведь первый начал ставить единицы в журнале), но слова в горле перепутались. «Люди издавали немногие отрывистые звуки…»
А Маруся даже сама себя дёрнула за косу-петельку. Не иначе, от ужаса. Совсем недавно Алексей Петрович рассказывал о Сиракузах и Македонской фаланге, о произведениях Вергилия и Горация. А теперь всё сначала — «люди похожи на крупных обезьян…»
Братья Шустиковы не знали, что им делать, куда деваться. Случилось по их вине. Так подвести класс, ребят. Школу! Весь микрорайон!
Братья тайно от ребят ходили к директору в часы приёма «по личным вопросам», просили его, чтобы оставили на второй год только их двоих. Но Алексей Петрович сказал: «Единицы у всего класса, и поэтому ответственность за случившееся несёт весь класс. И вся школа. И весь микрорайон. А может быть, и не только микрорайон!»
Следующим уроком была ботаника. В класс вошла Нина Игнатьевна.
— Выкопаем из почвы какое-нибудь растение, цветущее осенью. Например, анютины глазки…
Но за окном весна, а не осень. И ещё будут летние каникулы. Должны быть, во всяком случае.
Нет. Нина Игнатьевна ничего не желала знать о лете, о каникулах.
— Можно выкопать и полевую фиалку. Она тоже цветёт осенью. Внизу — корень. От корня вверх поднимается стебель с листьями. Стебли у растений бывают разные. У кактусов они мясистые…
И Нина Игнатьевна ровным и невозмутимым голосом продолжает объяснять первый осенний урок — чашелистики, тычинки, пестик, цветоложе, пыльник…
После ботаники — арифметика. В класс вошла Клавдия Васильевна.
Ребята смотрят на неё. Клавдия Васильевна — классный руководитель. Она понимает их лучше всех. И они её понимают лучше всех. Никогда больше не заставят лезть на стенку! Не будут разваливать класс и всю школу. Только пускай Клавдия Васильевна попросит директора и педсовет, чтобы отменили приказ и помогли как-то не оставаться на второй год.
Человек человеку друг.
Алексей Петрович говорил когда-то об этом на уроке. Но Клавдия Васильевна сделала вид, что ни о чём таком не догадывается, и, едва взглянув на ребят, приступила к занятиям по программе «Первое сентября»:
— Уже в очень отдалённое время людям приходилось считать окружающие их предметы: оружие, членов своей семьи, убитую живность.
Ребята молчат. Это вот они — убитая живность. И члены своей семьи — это тоже они.
Но Клавдия Васильевна ничего такого знать не хочет и продолжает:
— С течением времени люди овладели счётом на пальцах, потом счётом группами и устной нумерацией. Узнали, что такое един на десять.
Когда же этому наступит конец, думают ребята. Вот сейчас Клавдия Васильевна улыбнётся и что-нибудь скажет утешительное о друге, товарище и брате. Она не умеет по-настоящему долго сердиться.
Но голос Клавдии Васильевны звучал неумолимо:
— Счёты представляют собой деревянную четырёхугольную раму…
На переменах ребята почти не разговаривали друг с другом.
Братья Шустиковы держались вместе. Им было стыдно, и они тоже боялись разговаривать друг с другом и с ребятами.
Следующим уроком была география.
Марта Николаевна принесла карту полушарий.
Джавад хотел повесить на доске, но Марта Николаевна вдруг сказала, что вешать полушария не надо. И что вообще никакой карты сейчас не потребуется. Эта карта осталась у неё от предыдущего урока в предыдущем пятом классе, который переходит в шестой класс.
— Ну, а с вами, — проговорила она равнодушно, — которые не переходят в шестой, с вами первый урок — введение. Откройте тетради и запишите: «Землемерные инструменты». Запишите: «Циркуль и…»
Тут вдруг пятый «Ю» весь одновременно закричал, и сразу обо всём, что с ним было на уроках — на ботанике, арифметике, истории, — и теперь вот что будет на уроке географии:
— Опять укроп!
— Опять кожица лука!
— Един на десять!
— Первобытное стадо!
— Циркуль и рулетка!
— Жилкование листьев!
Марта Николаевна подняла глаза, спокойно выслушала и спокойно ответила (Марта Николаевна всегда спокойная):
— Вы, товарищ ученик, встаньте. — И она показала на Стаську. Может быть, на него она показала потому, что он сидел на первой парте, а может быть, просто случайно. — Вы, товарищ ученик, какие высказываете претензии и к кому именно?
Стаська растерянно поднялся: он не знал, к кому именно и какие они высказывают претензии. Он даже сам себя похлопал ладонью по лысой макушке. Это от задумчивости. Потом пожал плечами и ничего не ответил. Просто сегодняшний день измучил их всех до крайности. И вот терпели-терпели и закричали. Так сказать, крик истерзанной души.