Подростки - Коршунов Михаил Павлович. Страница 11

Трамвай уехал. Ефимочкин остался. Вот такие хахоньки. Не стой под грузом! В училище висит плакат: большая гиря, а под гирей — муха.

Тося наблюдал за историей Ефимочкина. Не поощрял и не осуждал. Что Тося понимает? Влюбленным он еще никогда не был. До такой степени, чтобы упорно добиваться расположения девушки. Превозмочь себя, свою застенчивость и добиваться. А ребят в группе надо сдерживать, а то чего только не болтают: бедный казначей промотал казенные деньги и талоны на обед ради «гетерочки». Положение у Виталия и без того сложное: со дня на день будет в училище очередная медицинская комиссия и неизвестно, пройдет ее Виталий или нет. Уже несколько раз училищный врач отмечал у него повышенное кровяное давление. По этому поводу в группе не шутят. Теперь появилась «гетерочка» (Шмелев, конечно, придумал). От такой у здорового человека давление перестанет быть нормальным. Во всяком случае, Тося проследит, чтобы Виталий обедал как положено и не выпрыгивал из-за стола как ненормальный при одном звуке трамвая.

В училище побывали родители Виталия. Отец высокий — так что сынок ростом в отца — и маленькая и до смешного кудрявая мать. Держались тихо, незаметно. Пришли к мастеру, но Виктора Даниловича, как всегда, не было, и их принял директор. Каким-то образом они узнали, что сына не пропускает медицинская комиссия на помощника машиниста. Заволновались. Виталий им, конечно, ничего не объясняет, да они и боятся его спрашивать. Сын уже вполне взрослый, самостоятельный. Он таким всегда был. Но вот все-таки пришли. Юрий Матвеевич сказал о Виталии, какой он замечательный ученик, как его любят ребята в группе, ну, а здоровье действительно не позволяет Виталию пока занять место помощника машиниста. Но ведь он настоящий парень и сумеет правильно распорядиться своей жизнью. Тем более, за ним постоянно училище, которое придет ему на помощь в любой момент. Попытался Юрий Матвеевич незаметно упомянуть и об увлечении Виталия (директор знал о вагоновожатой), но родители не поняли намека. Значит, ничего не знали. Тогда и Юрий Матвеевич не стал углублять эту тему. Он доверял своим ученикам и уважал их независимость, тем более когда она была такой упрочившейся, как у Ефимочкина.

Дима Дробиз решил пойти служить на флот. Собственно, он останется машинистом, вернее, станет машинистом, только не на электровозе, а на боевом корабле. Море, оно ему весьма симпатично. Оно просто прекрасно, а без прекрасного он, Димка Дробиз, как известно, ржавеет.

Дима написал письмо в Ленинград, в Высшее военно-морское инженерное училище, можно ему подавать документы или нет? Он заканчивает ПТУ железнодорожников, знает электрические двигатели, ремонтное дело. Будет выпущен из ПТУ помощником машиниста и слесарем третьего разряда. Он никому в группе не сказал о письме — ни Виктору Даниловичу, ни Тосе, ни даже своему другу Шмелеву. Диме казалось, ребята могут его не понять, сочтут беглецом, предателем. «В конторе завелся дезертир». Шмелев скажет: «Ты, сучок, решил отколоться. А я прочный, как две тюрьмы…» Когда Шмелев психует, у него в разговоре проскакивают словечки с «того края жизни». Хотя он пытается от них избавиться. Со словечками воюет преподавательница литературы Ольга Филипповна, Эра Васильевна и, конечно, Марина Осиповна. Марина Осиповна воюет против всех словечек Шмелева. Шмелев дает ей обещания, что впредь не будет пользоваться «бякой», но при этом хитро улыбается, потому что «бяка» вроде бы и совсем уж безобидное слово, дитячье, но Шмелев так его произносит, что Марина Осиповна долго и подозрительно на него смотрит. И правильно делает.

Письмо Дима отправил. Ждал ответа. Потом решил все-таки поговорить с Виктором Даниловичем. Но разве с ним поговоришь теперь! Какой-то он после женитьбы малость «не в себе». От счастья, что ли? Говорят, Ирина Камбурова жуткая красотка. Тося с Федей видели ее в домашней обстановке. От Тоси ничего, никаких эпитетов не получишь, а от Феди — и простого серенького слова на промокашку не проявишь. И выходит, вроде эту Ирину Камбурову никто и не видел. А мастер исчез, растворился в чувствах. У него теперь свои дела, у ребят — свои.

А вдруг из Ленинграда придет отказ? Так чего, спрашивается, преждевременно языком трепать. Напишут — не нужны петеушники. Числится еще по старому ремеслу это слово с тухлявым оттеночком. Не за полную цену они людишки: образование заканчивают больше по линии ГТО: бокс, мотогонки, лыжные кроссы — «на лыжных палках» в общем. А тут, если не подпираться палками, костылями, на самом деле упадешь с ног от образования. Но кто об этом знает в широких массах?.. Катит на тебя лавина с горы. Училищный электрик Лебедь на все жалобы ребят и учителей говорит, что от образования околеть нельзя. Не изящно, конечно, оформлена мысль, но… пока действительно никто еще по фазе не сдвинулся.

Дима откладывал на будущее разговор о себе, о своих планах. Хотя время наступило для таких разговоров. Но придет ответ из Ленинграда, тогда он скажет в группе. Он уже придумал, как он скажет: «Ребята, вы же знаете мою страсть к красивым фуражкам!»

А может быть, все-таки заглянуть к Тосе домой? Поговорить. Тося поймет Диму. Они ведь до сих пор понимали друг друга, командир группы и комсорг. Да и потом, что особенного в решении Димы — просто он уходит в армию раньше других ребят. В прошлом году Марина Осиповна горевала, двое ушли в какое-то военное училище, авиационное, что ли.

Тоси дома не было. Мать его сказала, что он еще в училище. Димка вспомнил — сегодня совет командиров.

У себя дома за столом, освещенным маленькой настольной лампой, сидел Ваня Карпухин, учил экзаменационные билеты по физике и делал шпаргалку. Учился Ваня хорошо все три года, шпаргалку делал для большей уверенности в себе. Писал, чему равен первый закон Фарадея, второй, конечную формулу объединенного закона. Написал, чему равно число Фарадея. И вдруг застыдился. Он все это знает! Даже не застыдился, а обиделся на себя. Возьмет и сжует свою шпаргалку!

Ваня вздохнул, опустил на шпаргалку голову. Лег на нее щекой, хотелось спать. Сейчас Ваня поднимет голову, сжует шпаргалку. Но голова не поднималась. Приятно было лежать щекой на теплой от настольной лампы бумаге. Ваня закрыл глаза или глаза сами закрылись. Почему-то вспомнил, как недавно на перемене он с Тосей, Шмелевым и Федей Балиным пришел в «техническое творчество», а там директор что-то делает за сверлильным станком. Натянул Ванин рабочий халат. Сунулся в комнату и Лучковский и тут же исчез: у него на директора условный рефлекс. А Ваня сказал директору: «На вас мой халат». Юрий Матвеевич кивнул, снял халат. «А что вы здесь делали?» — спросил Ваня. «Мясорубку», — ответил директор. «Для столовой?» — спросил Ваня. Но тогда сказал Шмелев: «Любопытство, Иванушка, не порок, но…» «Смешно все», — успел подумать Ваня. Он уже спал. На щеке у него отпечаталось число Фарадея в кулонах и эквивалентах.

Тося возвращался домой на трамвае. Сквозь стеклянную перегородку кабины вагоновожатого сверкал знакомый султан рыжих волос.

Пока трамвай стоял у светофора, девушка взглянула на Тосю. Тося не сомневался, что она его узнала. Тося наблюдал, как она вела трамвай: решительно, и все же чувствовался новичок. Она еще не владела машиной полностью, когда ты с ней одно целое, пусть это даже всего лишь трамвай.

На одной из остановок Тося увидел Ефимочкина. Виталий намеревался сесть в трамвай на виду у рыжей, с передней площадки, но, заметив Тосю, поспешно и как-то стыдливо исчез.

Тося взглянул на рыжую: ничего в ее позе не изменилось, султан из волос даже не дрогнул над воротником куртки. Никакого Ефимочкина она знать не знает. Но так ли это?

Тося увлекся предположениями и едва не проехал свою остановку. И еще он думал о себе. Тося женится. Обязательно. И у него будет сын. Обязательно. В их семье выросли двое сыновей — он, Тося, старший, и Игорь — младший. Отец их умер — сыновья живут. «Действуют» — как сказал бы отец. Он часто повторял — «действуйте, ребята». Тося действовал. С девушками у него только не получалось. Не хватало какой-то ловкости в разговоре, быстрой шутливости; умения во что бы то ни стало понравиться, выделиться на фоне других ребят, «собрать себя по веселой схеме». Он не танцевал. Не умел. И знал, что у него никогда не получится. Димка Дробиз, Шмелев — они по разговору с девушками наипервейшие специалисты. Танцуют тоже первый сорт. Уступают только Лучковскому. Но Лучковскому в танцах уступит каждый. Шмелев сказал, что, когда родился Лучковский, дежурным по земному шару был товарищ Игорь Моисеев.