Подростки - Коршунов Михаил Павлович. Страница 17

Мать пыталась доискаться причины, но Тося ей сказал, чтобы этого не делала. Пусть Игорь поищет. Тося получает стипендию тридцать рублей и еще как стажер помощника машиниста приносит вознаграждение до восьмидесяти рублей. Можно позволить младшему брату поискать себя. Привилегия младших. Он пока может думать только о себе. Ответственность за семью на Тосе, вся, целиком. С тех пор как не стало отца, Тося не имел права долго выбирать, и он выбрал и не ошибся.

Галина Степановна Вандышева не узнала старшего сына, когда он пришел из училища домой. Ей даже вдруг показалось, что Тося выпил. Сыновья не пили, но если бы Тося выпил, он должен быть, наверное, именно таким в ее представлении, каким пришел.

Медленно снял широкую рабочую куртку, снял фуражку, попытался накинуть ее на крючок. Бросил на стул. Не услышал, что в коридор вышла мать и смотрит на него. Стоял, одной рукой держался за крючок, на который только что попытался повесить фуражку.

— Ты что?

— Немного устал.

Мать смотрела на Тосю. Совсем непривычные для него слова. Не потому, что он не уставал, а просто слов таких не произносил.

— Больше ничего?

— Что же еще? — Тося отпустил крючок. Прошел в комнату. — Игорь где?

— У него свои заботы.

— А уроки?

— Выполняет.

— Как ты думаешь, я ему нужен?

Галина Степановна даже растерялась от такого вопроса. Тося прекрасно знает, как он необходим Игорю, как Игорь любит и дорожит вниманием старшего брата. В особенности теперь старается, во всяком случае. Если в чем-то и не понимают один другого, так оно и должно быть — старший и младший. Хотя разница между Тосей и Игорем всего три года, но Тося казался матери гораздо старше своих восемнадцати, а Игорь гораздо более юным в свои пятнадцать. Может быть, из-за разности характеров. Но сейчас Тося был какой-то необычный. Вопрос его был необычным. Странным.

— Тося, как тебя понимать?

— Не знаю, зачем спросил. Ты ему не говори.

Мать кивнула.

У Тоси с Игорем отдельная комната. Тося прошел в комнату, сел на вертящееся кресло, которое он сам и сделал, и начал медленно на нем крутиться.

Галина Степановна наблюдала из соседней комнаты. Она никогда не хотела быть навязчивой, в особенности в делах Тоси, поэтому ни о чем больше его не спросила. Ему было отдано первенство в семье, и Тося отнесся к этому со всей серьезностью старшего сына. Он теперь определял не только свою жизнь, но и жизнь семьи.

— Виктор Данилович ушел от нас, — сказал Тося. Он видел, что мать наблюдает за ним.

— Перед самыми государственными экзаменами? — Галина Степановна вошла в комнату к сыну. — Зачем же он ушел?

— Его уволили.

Галина Степановна помолчала. Ждала, что еще скажет Тося. Но он ничего не сказал. Тогда она спросила:

— За что так сразу?

— Деньги.

Тося поднялся с кресла и с силой его вертанул. Оно покрутилось несколько оборотов.

— За деньги, — повторил Тося и опять с силой вертанул кресло.

— Обидел он вас? — спросила мать.

— Он нас предал.

— Деньги часто лишают людей честного имени.

Тося ничего не ответил. Стоял посредине комнаты, и в нем чувствовалась беспомощность.

Вечером братья были вместе.

Тося никуда не пошел: ему рано утром в рейс. Игорь тоже был свободен вечером или делал вид, что свободен.

Братья редко разговаривали между собой о личных делах, больше — о домашнем, общем, о том, что касалось их двоих и матери. Игорь не любил говорить о чем-то своем. Отмалчивался. Тося никогда не беспокоил его вопросами. В крайнем случае узнавал у матери, что и как у Игоря в школе. Если что-нибудь случалось, мать сама разговаривала с Игорем. Потом как бы невзначай говорила Тосе. Сообщала. Тося кивал, принимал к сведению. И все. Этого было достаточно для Игоря и для Тоси, чтобы исправить положение.

Тося лежал поверх одеяла в трусах, руки заложил под голову. На правой руке, на плече, видна наколка. Наколка появилась в детстве, когда ребята во дворе демонстрировали друг другу силу воли. Наколку сделал в три иглы, связанных ниткой, истопник Никифор. Сидели они все в котельной на куче угля. Тося помнил, как пьяный Никифор макал иголки в баночку с тушью и вкалывал в плечо по контуру рисунка, который перед этим навел химическим карандашом. Было больно. Тося молчал. Плечо воспалилось, долго потом болело. С Никифором разговаривал отец. Никифор пьяно мотал головой и доказывал, что ребята настоящие солдаты. Вытерпели. Когда протрезвел, приходил извиняться. Но наколка осталась. И эта боль, и запах водки, которой Никифор дезинфицировал ранку, и сам пьяный грязный Никифор. Может быть, поэтому Тося никогда не пробовал пить и следил, чтобы этого не делал младший брат.

Игорь сидел в том самом вертящемся кресле, тоже в трусах.

Горела настольная лампа. Дверь в комнату была закрыта, но из кухни слышалось, как мать возится с посудой, гремит крышками.

— Я обидел Алю, — сказал Игорь. — Сегодня. Только что.

Тося посмотрел на брата.

— Что ты сделал?

— Обидел, говорю тебе.

— Что ты сделал?

Игорь не ответил. Скрипнуло, повернулось под ним кресло.

— Слезь, прошу тебя.

Игорь слез с кресла, лег на кровать. Руки тоже заложил под голову.

Так лежали оба.

— Я… — Игорь осекся. — Не знаю, как это…

Тося приподнялся на одной руке, посмотрел на брата.

— Аля не хотела идти домой, боялась, что мать будет плакать. Она мне доверилась. Я расстегнул на ней пальто… и на платье… пуговицу… Ну, я думал, понимаешь, не о том, что у нее случилось в семье. Тося, ты когда-нибудь с девчонкой…

Игорь не успел докончить фразу.

Тося стоял уже над ним. Одной рукой Тося крепко прижимал Игоря к кровати, а другой сильно ударил по лицу.

Никто из них не издал ни звука. Тося отпустил брата и выпрямился.

В дверях с посудным полотенцем на плече и с крышкой от кастрюли в руках стояла мать. Глаза ее были широко раскрыты. В них был ужас.

Мать выронила крышку, и она с грохотом покатилась по полу.

— Тося… За что ты его?

— Он знает, — коротко ответил Тося. Поднял с пола крышку, подошел к матери, снял у нее с плеча полотенце и пошел в кухню.

— Отвяжитесь от меня! Уйдите все! — закричал Игорь, уткнулся лицом в подушку.

Когда Тося вернулся в комнату, Игорь лежал уже под одеялом. Лицом к стене.

Тося присел на край его кровати. Сидел долго. Игорь не поворачивался. Тося встал, погасил лампу. Погас свет и в комнате матери. Тося видел в щель под дверью. Прошел к своей кровати и лег. К четырем утра ему быть в депо.

Тося любил свой утренний, предрассветный путь в депо. Но сегодня Тося шел с тяжелым сердцем: прав ли он, что так поступил с Игорем? Имел право поступать? Может быть, в другой день, в другой час он бы этого не сделал. Может быть, поступил под влиянием истории со Скудатиным? Перед уходом в депо думал разбудить Игоря и что-нибудь сказать, ничего не выяснять, а вот просто: старший и младший. Несколько слов, необходимых обоим. Ясных, дружеских, как это бывало всегда. Игорь хотел что-то спросить, хотел, чтобы брат помог успокоиться. Сам ведь он заговорил. А Тося? Устроил расправу. Или что-то в этом роде. Какой он, к дьяволу, после этого старший в семье? Применил силу. Против родного брата. Мать разволновал. Поддался настроению.

Тося вступил на знакомый с детства мост-переход через пути. Для всех ребят из района мост составляет часть детства, на мосту назначали свидания, гуляли. Над проводами металлические таблички с надписями дырочками: «Конец контактной подвески». С моста надписи читаются наоборот. Сейчас надписи темные, а летом светает рано, они отчетливо видны.

На путях составы. Сверкают под высокими мачтами дуговых фонарей. Платформы с лесом, цистерны, закрытые пульманы-холодильники. Они тихонько гудят.

Весна, но только что выпал снег. Короткий, ночной. К утру его в городе опять не будет. А пока что он облепил платформы и вагоны, мачты дуговых фонарей, сложенные между путей грузы.