Володины братья - Коринец Юрий Иосифович. Страница 8

Но никакого Великана не показалось, могучий, красивый огонь один бушевал посреди пустынных болот и лесов, и его красные языки свободно и ярко вспыхивали то тут, то там, прорываясь сквозь плотные клубы кипящего дыма. Вверху, над вертолетом, дым затянул своей пеленой солнечный диск — солнце побледнело и светило как сквозь закопченное стекло. Все тонуло в этом желтом сухом тумане, и в вертолете все стало зловеще-желтым, потому что он наполнился отблесками пожара и дымом; дым залезал в нос и в глаза, и Володя увидел, как заметались по стеклам кабины очумевшие оводы, падая в обмороке на пол. Да и сам Володя закашлялся…

Брат Иван обернулся и что-то крикнул Володе, смеясь, но Володя не понял, замотал головой. Ивану этот дым был как ни в чем не бывало, он улыбался брату белыми ровными зубами и синими глазами на загорелом лице, гладко выбритый, в аккуратно выглаженном кителе, при белом воротничке и галстуке. Если б не шлемофон, оттопорщивший на голове русые волосы, и не вся эта обстановка, можно было подумать, что Иван не на работе, а на празднике. Но таковы все Ивановы друзья-летчики — тем они всегда и нравились Володе, недаром он мечтал быть таким же, — таким же аккуратным сидел рядом с Иваном и летнаб Алик, совсем молодой парень. Он тоже обернулся к Володе.

Иван снял с головы шлемофон и протянул его брату, и Володя радостно натянул его на голову, приладив наушники, и услышал в них Аликов веселый голос: «Держись, Володечка! Сейчас искупнешься!» И Володя улыбнулся, глядя, как Алик ему подмигивает, и тоже подмигнул в ответ. Он знал, что имел в виду Алик: сейчас они полетят в поселок за людьми и, пока их всех соберут, отвезут на пожар и вернутся обратно, Володя успеет искупаться в речушке возле поселка.

Вертолет уже повернул в сторону от пожара и летел теперь низко над лохматой тайгой вместе с поредевшим дымом, проносясь над деревьями боком, потому что его заносило ветром. Вертолет, подумал Володя, все время летает вот так, боком, и кажется неповоротливым. Зато он садится на любом пятачке без разбега и может висеть в воздухе на одном месте неподвижно, как стрекоза, Это если совершенно негде сесть: над кустарником, например, или над болотом, или над водой, или над скалой… Тогда с него спускаются по веревочной лестнице. Володя один раз сам так спускался — ветер под вертолетом от крутящихся винтов здорово вихрит, норовит смахнуть с веревочных ступенек… Зато интересно!

До маленького поселка лесорубов долетели быстро. Сначала показалась внизу чайная река с длинными связками плотов вдоль желтых песчаных берегов и с разбросанными по голому песку спичками бревен, потом возникли в чаще плешивые лесные вырубки с замысловатыми петлями дороги, как будто кто-то ворочался и топтался здесь на одном месте и разворошил и примял тайгу, поломав деревья, — и неожиданно открылись в зеленой роще на берегу две светлые белесые улочки со спичечными коробками домишек…

Эти прямые улочки, начинавшиеся и кончавшиеся внезапно — как отрубленные, — сразу вырывались из дикого девственного пейзажа своей прямоугольной неестественностью и голостью в окружении всех этих бескрайних болот и лесов, где не было ни одной прямой линии, где все завивалось, и кудрявилось, и изгибалось, и ломалось — в бесконечном многообразии, ни в чем не повторяя друг друга.

Было обеденное время, и на первый взгляд залитый солнцем поселок казался вымершим, но это только казалось. «Сейчас Алик растормошит всех своей привычной шуткой», — подумал Володя. И действительно: в шлемофоне, который Володя так и не снял, раздался веселый Аликов голос: «Внимание! Внимание! Надевайте штаны — и айда на пожар! Надевайте штаны!» И Володя засмеялся, и засмеялся Алик в шлемофоне — для себя, еле слышно, и беззвучно, за рулем, засмеялся брат Иван.

Вертолет боком кружил над черепичными крышами сараев и домов, над лишенными тени палисадничками — там уже прыгали, задрав головы, собаки: лаяли на вертолет. У вертолета под хвостом установлен был мощный динамик — раструбом вниз, он во сто крат усиливал Аликов голос, разносившийся над домами. Смешно, конечно, как будто все там сачковали без штанов по-за печками!

Сделав над сонным поселком два грохочущих, громкоговорящих круга, вертолет отлетел к зеленой лужайке на берегу реки и встал там на три точки. К нему уже бежали мальчишки и собаки, а за ними поспевали взрослые — лесорубы и трактористы…

Одиноко шагая сейчас по тропинке вдоль шумящей реки, под вечереющим небом, Володя подробно вспоминал весь этот полет. На само тушение его в тот раз не взяли, потому что это опасно, сказал брат Иван, он сказал, что Володе там нечего делать, тем более что вертолет маленький — от силы заберет человек восемь. И пока Иван трижды отвозил на пожар людей, Володя с мальчишками и собаками купался в реке. Та речушка была маленькая и небыстрая, с густой, коричневой, как чай, водой и илистым дном, — не то что родной Володин Илыч.

Володя шел теперь по пояс в густой траве — тропинка тесно заросла с двух сторон, и река вдоль берегов тоже заросла травой и кувшинками, они росли даже в середине реки — камней опять не было, были поросшие травой перекаты и открытые места с ровным сильным течением. Здесь Илыч фильтровал в ярко-зеленой траве свою и без того чистую воду. На глубоких местах поверхность реки была гладкой, как зеркало, и немного выпуклой от сильного течения. Володя остановился, посмотрел вперед, навстречу реке, и назад — под уклон. Речное русло переваливало здесь через стершиеся горные увалы, как бы через каменные корни Урала, и вода бежала дальше под явно видимым глазу наклоном, потому и течение было таким напористым, и поверхность воды напоминала продолговатое увеличительное стекло в зеленой оправе. Эта стеклянная поверхность то и дело вскалывалась изнутри играющими хариусами — осколки водяного стекла, сверкнув на солнце, падали обратно в реку, сливаясь с водой, а живые круги от всплесков быстро уносились прочь…

Это начинался вечерний клев. Володе захотелось размотать удочку и забросить ее в эти гладкие быстрые воды, очень захотелось, но он сдержался и, бросив последний взгляд на уносившиеся круги и всплески, повернулся лицом к течению и зашагал быстрей…

Оводов почти не стало, а комары всё еще сопровождали его серенькой мельтешащей тучкой, но так как он время от времени снова намазывался, то они и не кусались. Володя шел пружинящим, быстрым шагом, и мысли шли с ним нога в ногу, витая в то же время бог знает где — и над землей в Ивановом вертолете, и в избушке у дедушки Мартемьяна, и в маленькой деревенской школе возле классной доски, и даже — о чем удивительно подумать! — в самой Москве, в которой Володя еще не бывал, только видел ее в школьном телевизоре: странная, вся в камень закованная земля, а дома высокие, как скалы! Качаются, наверное, здорово на ветру. Сидишь в них, как на качелях, и смотришь в окно, как земля вдалеке качается… Иван обещал взять его на будущий год в отпуск в Москву, и Володя любил об этом помечтать. Брат Иван говорил, что будут они там жить в гостинице «Россия» — в таком огромном и широком доме, чуть ли не в пол-Москвы! — что если взойдешь в этот дом не с той стороны, то заблудишься и никогда оттуда не выйдешь… Володе даже страшно стало, когда он об этом подумал.

Это здесь, в тайге, все хорошо видно: где юг — запад — восток — север, куда реки текут и где горы толпятся, собираясь в Большой Хребет, а там, в городе, везде камень, да асфальт, да стены, да дома друг на дружку похожи, а в домах, в такой вот гостинице, коридоры узкие, говорил Иван, длинные и все на один манер друг за дружкой кружат — откуда пойдешь, туда и воротишься, — никакого тебе горизонта! Как там не заблудиться с непривычки! Но Володя сразу решил, что будет за Ивана держаться, от него ни на шаг!

«Смешно, как это муравей меня ночью стращал! — подумал Володя. — А куда тут, на реке, денешься? Иди себе все время прямо — и до места дойдешь… А там, где я на Иджид-Парму сверну, так там же тропинка ясная, четкая, как напечатанная! Никуда от нее тоже не денешься!»