Всадник на вороном коне - Егоров Николай Матвеевич. Страница 25

Что делать? Разрыть все тут, обследовать, а потом позвать офицеров и солдат? Нет, так не годится! Максим вылез из канавы, воткнул железный прут в насыпь, чтобы сразу найти место, и побежал к машинам.

Он не думал о том, что после здешней битвы прошли десятилетия, что если в земле и лежат останки солдата, то не имеет значения — на час раньше или на час позже отроют их. Наоборот, ему казалось, что промедление мучает того, чьи кости, возможно, сдавлены толщей глины и камня. И он спешил, прибавлял шаг, хотя бежать было трудно по неровному каменистому пустырю. Да еще босиком — того гляди, напорешься на что-нибудь.

Остановившись перед командирами, Максим перевел дух:

— Там котелок нашел… Дуло… и, наверно, там убитый…

— На мины или снаряды ты не напоролся? — спросил лейтенант Чепелин.

— Не!

— Тут надо быть осторожным, эта земля начинена боеприпасами, — сказал капитан. — Лейтенант Чепелин, останетесь за меня. Сержант Ромкин, отберите троих солдат — и за мной.

Ромкин показал рукой на Сусяна и Белея.

— Пусть Юра пойдет с нами, — умоляюще произнес Максим.

— И вы, Козырьков, — сказал сержант.

Максим сунул ноги в кеды и теперь смело шел рядом с капитаном. Остальные за ними.

Невысокий капитан шагал широко, и Максиму приходилось спешить за ним, порой вприпрыжку. Капитан замедлял движение, но ненадолго — снова забывался и снова мчался на всех парах. Удивительно, что он не замечал жары, хотя был одет. Дыхания его не было слышно. Можно подумать — он только и делает что прыгает через ямины, взбирается на бугры, осыпающиеся под ногами, — привык!..

Капитан остановил подчиненных метрах в пяти от канавы, а сам спустился в нее, осмотрел:

— Ищите крепкие палки, подходящие железяки. Покопаемся тут, — распорядился он погодя.

Взяв прут, найденный Максимом, капитан стал разрыхлять землю вокруг трубы, потом вдоль нее. Белей взял за конец, осторожно подергал — она поддалась. Он еще и еще — и вытянул, передал капитану. Тот стал отколупывать почерневшую глину и скоро твердо сказал:

— Это ПТР, противотанковое ружье… Наше… Разрывайте дальше…

Капитан и Белей очищали находку. Сусян, Юра и Ромкин копались в канаве, по грудочке перебирая землю. Нашли четыре гильзы, ручку от котелка, пуговицу. Больше, сколько ни рыли, ничего не попадалось.

— Хоть бы один целый патрон, — сказал Ромкин.

— Тот, кто тут воевал, или расстрелял их, или унес с собой.

— А ружье бросил? Не может быть, — сказал Сусян.

— Видите, оно было разбито, — капитан показал на то место, где должен быть спусковой механизм. — Видно, осколок попал. Может, тем же осколком того пэтээровца ранило или убило, кто знает…

— Нет, не убило, — твердо заявил Максим. — Ранило — и он унес целые патроны и отдал другим…

— Согласен с тобой, — сказал капитан. — А что предлагаешь сделать с ружьем? Ведь ты его нашел.

— В музей боевой славы, — ответил Максим.

Когда вернулись, вся рота сошлась смотреть то, что давным-давно было противотанковым ружьем. Его побила ржавчина, но все равно солдаты видели в пораненном куске металла грозное боевое оружие, отличившееся и пострадавшее в бою. Его бережно передавали из рук в руки. Максиму несколько раз пришлось пересказать историю о бойце, который сражался тут: истребитель танков бился до последнего, осколком повредило ружье, ранило солдата, его унесли, и он не забыл забрать оставшиеся патроны, чтобы передать товарищам.

Все знали, что случилось это почти тридцать лет назад, — не только сержанта и солдат, но и лейтенанта Чепелина не было на свете, все понимали, что давность подтверждается видом ружья, — долго работало время, пока так изъело металл. А все равно чудилось, что годы расступились, что былое приблизилось и будто раненный в этих местах боец передал ребятам свое ружье:

— Берегите его, оно честно сражалось!

Оно и такое, покалеченное, потерявшее блеск, с забитым землей каналом ствола, вызывало уважение, не потеряло грозной силы. Юра держал его на руках и знал, что с таким же преклонением, с такой же гордостью, с безграничной готовностью не уронить свою честь и честь оружия примет он автомат, когда его торжественно вручат ему.

Приехали в часть. Капитан Малиновский приказал сержанту Ромкину отнести ружье в музей. Вместе с сержантом пошли Юра и Максим. Дядя был в музее. Он принял ружье со смешанным выражением радости и грусти, словно через много лет встретился с другом, который постарел, не тем стал, что был.

— Мы тебя почистим как следует, мы тебя смажем, — говорил дядя Лева ружью. — Мы для тебя найдем хорошее место…

Стали думать: что делать? Пирамидку соорудить? Или ящик со стеклом, как в других музеях? Или к щиту на стене прикрепить?

— Лучше всего там положить, где черная доска с гильзами и касками, — сказал Максим.

— Это мысль, — согласился дядя. — Пошли посмотрим…

Сержант склонился над доской:

— Все тут переставить придется.

— Переставим, — сказал дядя. — Но как повыразительнее?

— Можно, я покажу? — спросил Максим.

— Покажи, — разрешил дядя.

Максим в один конец доски перенес фашистский шлем, в противоположный — советскую каску, а между ними положил останки ружья. Получилось, что наша каска наводит ружье на фашистский шлем: и теперь, мол, разбитым фашистам не уйти из-под прицела нашего грозного оружия!

— Может, наивно, — отметил дядя, — но верно. Одобрим?

— Пусть будет так, — сказал сержант Ромкин.

— Так хорошо, — сказал Юра Козырьков.

13

Со всех сторон наплывали высокие, белые, с серым, облака, точно над городом сдвигались снежные вершины. Они сошлись, закрыли знойное солнце, и стало тихо и душно.

Тело было липким — самому противно. Юра долго и тщательно вытирал платком ладони и лишь потом взял у Жоры автомат. Не спеша лег, изготовился, будто примериваясь, на мгновение нашел цель и тут же расслабился, даже глаза закрыл. Автомат весомо лежал в ладонях. Строгая и опасная тяжесть его пронизывала мышцы, током отзывалась в локтях, поставленных на землю, как бы передавалась земле, заземлялась, что ли.

Ствол чуть-чуть опустился к земле. Она притягивала всех и все. В душной жаре только она давала спасение. Теплая, она брала твое тепло. Она дышала, облегчая твое дыхание. Юра приник к ней, вдыхал ее запах, всем телом принимал ее ласку. И свежесть пришла к нему, и сила накопилась в мышцах, и глаза отдохнули, и он понял — пора.

Юра открыл глаза, увидел цель, а рука подчинила себе автомат, повела ствол вверх. Мушка совместилась с прорезью прицела. Все было сделано как надо, и палец мягко нажал на спусковой крючок. Юра снова расслабился.

— Ты что — засыпаешь между попытками?

Это Прохор Бембин. Он стоит рядом — после Юры он будет отрабатывать прицеливание. Юра ему передаст автомат.

— Успеваешь выспаться?

Юра не ответил Прохору. Тот подначивает не только потому, что любит подначивать. Ему не терпится взять автомат, лечь на землю, и он в такой шутливой форме поторапливает: дескать, друг, не тяни!

Если бы каждый мог прийти на занятие со своим автоматом, то все было бы просто. Располагайся на травке и прицеливайся, сколько терпение позволяет. Но у ребят нет личного оружия — и они его не получат, пока не примут присягу. А до этого обязаны научиться стрелять, доказать свое право на оружие. Так что сейчас тренируются, передавая друг другу учебные автоматы. И на первых зачетных стрельбах придется не своими пользоваться.

Интересно, каким будет тот автомат, который вручат ему, рядовому Юрию Козырькову, после присяги? Конечно, таким, как и все другие, одной системы. Может быть, одного года выпуска. Но все-таки в нем обнаружится что-то свое, известное только хозяину — Юре Козырькову. Это станет их общим секретом. Они, автомат я солдат, раскроют друг другу свои характеры, поладят, свяжутся накрепко, станут дружить преданно и верно. Юра запомнит его номер, рисунок на дереве, из которого сделан приклад. Юра от сна откажется, но не оставит свой автомат непочищенным, несмазанным. Они, автомат и Юра, сделают друг друга сильнее: солдат без оружия не солдат и оружие без солдата — не оружие…